— Эй! — вдруг раздался грубый мужской бас.

Смит обернулся.

— Ты ещё кто такой? И кто тебя сюда пустил?

То ли мимолётный страх, то ли нежелание влипать в неприятности заставили Эрика сделать всего один шаг… И прохлада поглотила его целиком. Внутри поселилось ощущение тревоги, а в глаза бил такой свет, что пришлось зажмуриться. Лишь через пару минут Смит открыл глаза. Белый потолок, какой-то монотонный писк. И ощущение полной беспомощности. Молодой человек попытался подняться, но резкая боль и какие-то верёвки сковали его. Получилось лишь простонать.

— Очнулся! — донеслось откуда-то издали.

Эрик повернул голову от окна, в которое бил тот яркий свет. Рядом сидела плачущая мать, из палаты вылетела медсестра, в коридоре сквозь дверь завороженно на него смотрела его же девушка. Смит было хотел спросить о том, но более нецензурным тоном, однако не смог даже открыть рот. Слабость. Трезвый и ясный разум. И полное непонимание происходящего.

— Эрик, — обратилась к нему мать, ласково проведя ладонью по щеке. — Боже, мы и не надеялись, что так быстро…

Смит наблюдал за дверным проёмом, в который вскоре вошёл врач, закрыв за собою дверь. Высокий мужчина в белом халате не спешил присесть. Он смотрел то на своего пациента, то на женщину.

— Миссис Смит, я Вам говорил, что у него благоприятные прогнозы, — мужчина улыбнулся. — Нам удалось удалить большую часть опухоли…

Дальше Эрик не слушал. Опухоли? Какой опухоли? Неужели он забыл всё, что было после того, как ступил за границу того странного объекта? И у него никогда не было никаких опасных для жизни опухолей, он в принципе ничем не болел в последнее время. Или это Зона на него так повлияла? Вопросов было больше, чем ответов. Но задать их, конечно же, в силу своего состояния Смит не мог. Впереди теперь была длительная реабилитация, время которой тянулось. Если первые слова Эрик смог озвучить достаточно быстро, то попытки встать на ноги в буквальном смысле начались относительно нескоро. К слову, для молодого человека они были крайне затруднительны, как минимум по причине того, что по неизвестным ему обстоятельствам левой ноги у него не было по колено. На все вопросы родственники лишь пожимали плечами, грустно при этом вздыхая и рассуждая о тяжёлой борьбе с раком.

Когда Эрик начинал рассказывать или расспрашивать о Зоне, на него смотрели как на дурака, а врачи рассуждали, что это могло быть сном во время длительной «отключки» молодого человека. Но Смит был уверен, что та прохлада, которую он ощущал перед неизвестным сгустком черноты, была реальность. Он чётко помнил, как давал сотню солдату. Нынешняя реальность казалась более эфемерной, чем все до этого пережитые годы.

И чему из этого верить?

Эрик не знал.

С момента «пробуждения» прошло совсем немного времени, а Смиту уже казалось, что он сходит с ума. Молодому человеку казалось, что воплотились самые потаённые, самые страшные его желания. Теперь только он был в центре внимания. Теперь была уважительная причина отправить весь экстрим в дальний шкаф на неопределённый срок, а по возвращению — стать героем.

========== История третья. Джулия ==========

Джулия Фишер всегда старалась выглядеть хорошо, несмотря на ряд проблем. После неприятного (и, к слову, низкого) побега мужа она тянула двоих детей сама, а мать вечно считала нужным читать нотации по поводу и без. Женщину это, мягко говоря, не устраивало, но выбора не было: жить на съёмном жилье было куда более накладно, чем ездить по утрам на работу из пригорода на электричке. Где же, спрашивается, алименты? А их не было. Муж как в воздухе растворился.

Каждый день миссис Фишер уходила на работу сразу после того, как ей удавалось разбудить детей и заставить их собираться в школу. Мать женщины старалась не принимать активного участия в воспитании. Единственное, что она делала в этом плане активно — выносила Джулии мозг, причём иногда так, что женщина начинала мечтать о том, чтобы остаться одной во всём мире. Фишер грустно было осознавать, но полного одиночества хотя бы на день раз в месяц ей критически не хватало. Да, она любила детей. Да, любила и мать. Но этот вечный вынос высасывал из женщины все соки.

Дорабатывая в тот день последние минуты, Джулия, как и в каждый другой день, уже представляла свою дорогу домой. Сначала автобус до электрички, после — полчаса в набитом поезде, а от него ещё десять минут пешком до дома. И эти десять минут были самой приятной частью дня, ведь за это время никто Фишер не трогал, не читал ей нотаций, не спешил остановиться на полпути и заговорить, вываливая на женщину все «свежие» сплетни, а ведь у неё и без этого голова после работы кругом шла.

Однако покинув своё рабочее место и торговый центр, Джулия поймала себя на мысли, что что-то не так. Людей на улицах практически не было, а в общественном транспорте не пришлось трястись стоя. Пригород так же был практически пуст, а все, кого женщине посчастливилось встретить, не обращали на неё ни крупицы своего драгоценного и ненужного ей внимания. В нереальности происходящего Джулия удивилась, когда перешагнула порог материнского дома. К ней не выбежали дети, не было нигде мамы с рассерженным и вечно недовольным лицом. Холодильник был забит, по телевизору нигде не шли чёртовы новости, несущие за собой тонны негатива. И всё это… Было осязаемым. НЕ вызывало никаких подозрений.

Миссис Фишер казалось, что она спит.

Но просыпаться не хотелось.

Джулия охотно приняла такую действительность. На работу она на следующее утро шла, а позже и ехала в гордом одиночестве. Людей практически не было. Было спокойно. Особенно радовала тишина на рабочем месте: не было ни души. Никто не мог отвлечь. Благодаря этому, труд, который иногда казался до чёртиков ненавистным, воспринимался в радость.

Второй вечер шёл для Фишер точно так же в радость. Она расслабилась на диване, включила свой любимый сериал, без угрызений совести насыпала в большой салатник купленных по пути домой чипсов. Никто не выпрашивал вредную пищу, можно было выпить пива перед телевизором без осуждающих фраз и взглядов. Разве не чудесно?

Однако к третьему дню Джулия поняла, что её счастье затягивается. Она скучала по детям, и, что странно, по собственной матери. Ещё более удивительным было то, что женщине не хватало людей вокруг. Мир становился пустым и терял свои краски. Грустно было без Сильвии, которая периодически встречалась в нескольких метрах от дома и забалтывала так, что её потом никогда более видеть не хотелось. Она могла часами рассказывать о своих взрослых детях, о проблемах в интимной жизни с мужем, про неудачно установленный катетер у её матери, про странный цвет кала внука… Для Сильвии границы личного и публичного словно не существовали.

На четвёртый день не хотелось просыпаться. Фишер начинала понимать, что живёт она реальностью, но не своей. Это достаточно сильно давило на мозг. Она начинала испытывать недостаток общения, становилось страшно. Хотелось вернуться домой, к себе домой, где были дети и с очередной нотацией недовольно скривила своё лицо мать. Туда, где бывший муж бегал от алиментов и тайком пытался встретиться с детьми. Туда, где пить пиво и есть чипсы у телевизора было нельзя. Туда, где существовала суета, от которой постоянно хотелось отдохнуть.

Но чуда не случалось. Джулия чётко осознавала лишь то, что самая сокровенная её мечта об одиночестве превратилась в самый страшный её кошмар.

========== История четвёртая. Джек ==========

Джек Свонсон был типичным представителем так называемого среднего класса. Хорошо окончил школу, без всяких отличий завершил обучение в университете. Получил права, сам заработал на машину. Женился на идеальной (особенно для окружающих) девушке, с которой завёл двоих детей. Роль идеального семьянина легла на Джека прекрасно. Он заботился о своей семье, при этом не забывая о родителях, к которым периодически на выходные привозил своих детей. Что одни, что другие были друг друга рады видеть. Свонсон в такие моменты улыбался, но сам понять не мог, действительно ли он это делает искренне.