Посиделка вторая.

Мы у Киры. Пришли пару минут назад. Два толстяка, Марти, я. Толстый затерялся где-то в доме, вместе со своим возмущением от неотснятого эпизода.

Болтаясь туда-сюда, три девушки делают вид, что заняты важным делом. Они готовят грандиозный вечер. Они, типа, со стороны Киры – помогают ей уважить всех потенциальных гостей.

Сейчас мы сидим на угловой лавочке, смотрим на чуть потускневшее небо. Созерцаю только я, остальным вообще плевать. Они не ценят тех секунд, когда можно поймать мнимую паузу во временном потоке. Насладиться видом. Принять свою ничтожность на фоне вселенной. Постигнуть относительное величие перед муравьём.

Я говорю:

– Конечно, я её люблю.

У нас тут сугубо мужская компания. Поэтому мы заливаем в себя газировку, каждый раз, когда мимо проходит девушка.

Чтобы помолчать.

Вздрагивая от внезапно-резкого появления Киры, приклоняем внимание перед её обвинениями в лености. А также удостаиваемся чести быть приглашенными для добровольной помощи в приготовлении… бутербродов, например.

Наверное.

На большее у меня просто не хватает фантазии. Я, как бы, категорически не понимаю, что ещё можно готовить для пьянки. Оказывается, внутри дома ещё и курица запекается в духовке, овощи нарезаются на дощечке, суши заказываются по телефону, картошка на шестом кругу ада по Данте.

Стоя посреди типичной для частного дома кухни, которая почти неотъемлемая часть безграничной гостиной, Марти излагает величайшую мудрость:

– Ой, да вы серьёзно, я сюда побухать пришёл. Завязывайте с этой хернёй. – Определив местоположение холодильника, он вырывает из него трёхлитровую бутыль пива, что мы принесли с собой, а затем гордо шагает наружу. После его ухода в комнате остаёмся мы и ещё пара одобрительных слов в свою сторону от Марти: – Вот это другое дело.

Повернувшись к толстяку, говорю:

– Я люблю её, но не моя вина, что мне нечего ей подарить. Просто у неё уже всё есть.

Открывая замаринованный не нами – купленный нами сегодня – шашлык, Кира штампует заплесневелый совет:

– Может просто стоит сделать что-то своими руками? Мы же не из-за денег вас любим.

Вокруг творится действительность предпраздничной суматошности. Все чем-то заняты: даже второй толстяк из двух, личность неоднозначная, умудряется выдирать отдельные элементы блюд из рук поваров. Нехватка ножей отражается в постоянном кочевании единственного заточенного среди всех имеющихся на кухне.

– Очень мило, когда тебе дарят серебряную безделушку. Это значит, что ради тебя мальчик готов если не на всё, то на многое. Особенно, если у него совсем нет денег. – Она улыбается, а затем говорит: – Но самое главное – это поступки. Не будь вы готовы на серьёзные шаги, то и интереса к вам никакого не возникало бы. – Поставляя продукты из холодильника на стол, она заявляет: – Всё же очень просто – чем ты смелее, тем больше шансов у тебя стать богатым. – Делая вид, что она признаёт свою ошибку, она признаёт свою ошибку: – Никто не отрицает, что женщины хотят иметь рядом успешного мужчину, но ведь вы и сами не мечтаете о бедности. Так что, прежде чем обвинять нас в алчности, посмотрите на себя.

Голос Марти сообщает о прибытии пары имён, фигурирующих в нашем школьном журнале.

Выходя с тарелкой бутербродов на улицу, Кира взывает к явной риторичности своего вопроса:

– Ты бы полюбил девушку, которая никогда не бреет ноги?

Когда на заднем дворе частного дома собрано шестьдесят процентов выпускной параллели, и даже классы помладше выдвинули своих кандидатов, начинаются первые заправки. После пары слепленных эритроцитов и заезженной фразы «между первой и второй перерывчик небольшой» встаёт один из толстяков, ну, тот, который юморист, и со всей присущей ему решительностью объявляет: между третьей и десятой перерыва нет вообще. Так мы вступаем в мир полемик, осуждения политики и хреномерства.

Кто-то хочет опробовать на себе воздействие банных операций, поэтому один из толстяков – тот, что любит цитировать чужие тосты – решает подготовить процедурную вместе со вторым.

Посреди творящегося фарса, Марти впускает свою новую знакомую в нашу проспиртованную среду. А точнее – сразу двух. Тех, что любят почернее. Парни в восторге: спать со своими одноклассницами – перспектива посредственная. Но тут совсем другое дело. Здесь девушка, которая ещё вчера пробовала себя в роли панельной шлюхи.

Стараюсь не отставать от общего течения и с головой ныряю в этот безумный мир. Изо рта вылетают тупые шуточки, обратно влетает алкоголь. Чужие разговоры разрываются сарказмом, мои действия одобряются смехом. В колонках формируется рэпчик, затем клубное звучание, а потом дабстеп.

В 22:23 появляются первые дезертиры. В двенадцатом часу ночи кто-то осознаёт, что завтра в школу. Буквально тут же некто иной по характеру проникается полнотой происходящего, желая разжечь релятивно-крохотный бунтик в общей системе образования:

– Давайте прогуляем, да и всё!

Всех же не отчислят.

Идея отнюдь неплохая, и отказываться от неё было бы невежеством, поэтому я быстро встаю на сторону революционеров.

Из окна второго этажа выходит томный скулёж и раздражительный крик. Есть подозрения, что Марти занят обновлением своих половых отношений, и навряд ли в состоянии поддержать восстание в данный момент.

Спрашиваю толстяков:

– Вы же с нами?

Они всё ещё не ходили в баню, которую так старательно готовили для гостей, поэтому их голоса в нашей копилке.

Большинством решается, что мы должны прекратить затянувшееся веселье, поэтому большинство уходит, а те, кто собирался остаться – остаются. У нас тут сугубо личная, дружеская, семейная компания. Толстый, Марти, закончивший своё дело, его подружка – вторая ушла в одиночестве, – два толстяка, какой-то парень, который любит пускать пыль в глаза и хозяйка вечера с двумя её подругами. Плюс четыре человека массовки.

Стараюсь укрепить установленный с подругами Киры контакт. После пары тем окончательно убеждаюсь в их нормальности. Редко когда меня устраивают все эти невзрачные милашки, ошивающиеся около выдающихся выпендрёжниц, но здешние совсем не такие. Я бы даже назвал их отзывчивыми и добродушными – не то, что та лучшая подруга по классу с плоским лицом.

Теперь, когда литры хмеля и солода поглощены залпом – на спор, кто быстрее, – сорокаградусные жидкости фасонно залиты несколькими стопками в одно рыло, а шашлык с прилипшими к нему углями раскрошил пару зубов, мы можем спокойно поговорить о глубоком значении первозданного.

Но для начала я информирую:

– Раз уж мы остаёмся ночевать, у нас тут складывается не самая удобная ситуация со спальными местами. Поэтому я сразу забиваю комнату Киры.

Толстый и Марти единственные, кто знает, что для меня это чревато последствиями, хотя дело уже давно забыто.

Марти всё-таки решает помочь:

– Плохая идея.

Я отвергаю протянутую руку, замкнутый в своей непоколебимости:

– Тебе показалось.

Что дурного может случиться, если два равнодушных друг к другу друга разделят неравнодушно мягкую кровать? Да много всего. Но тут у всех свои планы на компанию. А я не собираюсь оставаться в одиночестве, особенно когда есть такая прекрасная возможность окунуться в ночное пустословие в обществе более-менее разумного человека. Не то чтобы я считаю Толстого плохим собеседником, но он невероятно наивен, и за всё время нашего знакомства ни разу не оповестил о существовании иной стороны своего характера.

Комната Киры на втором этаже, тут нет розовых обоев, но есть белые плюшевые зайцы, зелёные существа, непонятного происхождения, охряные медведи и куча всего другого – невероятно у-тью-тьюшного. Всё заставлено по последнему писку дизайнерского инструктажа. Судя по качеству изощрённой фантазии конструктора, писком не обошлось – крик, как минимум.

Сидя за компьютером, узнаю о неравнодушии Киры к чтению издавна потускневших печатных блогов. Подмечаю, что автор интернет-дневника любит повыпендриться знанием французского, а затем начинается дерзкая нуднятина про любовь. Не то чтобы я против почитать про любовь, но, если есть возможность, лучше вообще с ней не связываться.