– Жаждешь смерти других?

– Девчонка?

Ловкач замер, и Роу ухмыльнулся.

– Она освободила меня, Гэв, развеяла мое проклятие. Больше она мне не нужна. Если ты встанешь у меня на пути, если она встанет у меня на пути, я ее прикончу. Для меня это будет легче легкого.

– Роу.

Внезапно Ловкач осознал, что перешел к мольбам.

– Не делай этого. Вспомни о Джонатане.

– Джонатан мертв, Гэв. И ты помог мне убить его.

Ловкач рванул к нему и ударил. Роу отлетел и врезался в ближайшую скалу, но Ловкач знал, что, когда тот поднимется, на нем не будет ни царапины.

– Ах, Гэв, – прошептал Роу. – Разве тебе все мало?

– Нет.

– Ты строишь свой новый мир, я – свой. Посмотрим, кто из нас в итоге достигнет вершины.

– А что с короной?

– Моей короной. Если она где-то там, я найду ее.

Ловкач отвернулся и поплелся вниз, то и дело оскальзываясь на спуске. Шагов через десять он понял, что глаза его туманит влага. Порывы ветра пробирали до костей. Думать о Тире без слез он не мог, поэтому постарался переключиться на что-нибудь другое.

Святой отец пропал больше месяца назад, и его след успел остыть. Люди Ловкача работали по всему северному и центральному Мортмину, но некоторых из них теперь придется отозвать. Лира и Моргана, может быть, Хоуэлла. Ловкач потратил уйму времени, взращивая мятеж, что сейчас бушевал на землях Мортмина, но корона была важнее. Им всем нужно заняться ее поисками. А ведь была ещё и девчонка…

Он почувствовал спиной чей-то взгляд, обернулся и ощутил, как холодок скользнул вдоль хребта. Весь склон за ним был усеян детьми, с бледными лицами, темными глазами… и босыми ступнями.

– Боже, – выдавил он. Эта ночь, казалось, была полна фантомами прошлого, и он, словно наяву, услышал сквозь века голос Джонатана Тира.

«Мы не проиграем, Гэв. Как мы можем проиграть?»

– Мы проиграли, – прошептал Ловкач. – Господи Боже, мы проиграли вчистую.

Он отвернулся и продолжил спуск, не заботясь об осторожности, перешел на бег. Пару раз он почти потерял равновесие, но не упал. Достигнув подножия горы, он бросился бежать прямиком через холмы, к рощице, где оставил коня.

Высоко на склоне собрались молчаливые дети, похожие на пену на гребне гигантской волны. Они дышали ровно, и звук их хриплого дыхания эхом отражался от скал, но пар из их ртов не шел. Роу Финн стоял перед ними, глядя на крошечную фигурку внизу. Когда-то Гэвином было невероятно легко управлять. Те дни остались позади, как и сам Гэвин, чья истинная сущность растворилась в выдуманном им образе ставшего легендой Ловкача. Он мог бы стать настоящей проблемой, но, глядя на океан бледных детских лиц позади него, Роу был уверен в успехе. Они всегда делали то, что им велели, и были постоянно, неистребимо голодны. И ждали лишь его приказа.

– Корона, – прошептал он, чувствуя, как огромное волнение наполняет его, волнение, знакомое ему с давних пор: охота началась и конец ее обещал быть кровавым. Он ждал почти три сотни лет.

– Ступайте.

За время, проведенное в пути, Келси привыкла открывать глаза всякий раз, когда повозку встряхивало. Этот способ подходил для того, чтобы отмечать проходящее время, и хоть иногда увидеть кусочек-другой окрестностей. Но вот стих дождь и выглянуло яркое солнце, из-за чего у Келси разболелась голова. Когда очередная встряска выдернула ее из казавшегося нескончаемым забытья, она заставила себя не открывать глаза и, прислушавшись, начала различать, как движутся лошади вокруг повозки, звеня сбруей и цокая копытами.

– Не особо много нам перепало, – по-мортийски проворчал мужской голос справа от нее.

– У нас есть жалованье, – возразил ему другой.

– Сущие гроши.

– Что правда, то правда, – вмешался третий. – Мне надо крышу дома перекрыть. На это нашего жалования не хватит.

– Кончай ныть!

– А сам-то что? Знаешь, отчего мы домой с пустыми руками тащимся?

– Я – солдат. Мне платят не за то, чтобы я что-то там знал.

– Был тут слушок, – мрачно проворчал первый. – Поговаривают, что генералы и их приближенные полковники, Дукарте и прочие, получат свою долю.

– Какую долю? Добычи-то нет!

– А им добыча ни к чему. Она отдаст им все деньгами, из казны, а мы останемся ни с чем!

– Враки все это. С чего бы ей платить им за просто так?

– А кто вообще может сказать, что у Алой леди на уме?

– Хватит! Хочешь, чтоб нас лейтенант услышал?

– Но…

– Закрой рот!

Келси прислушивалась еще с минуту, но больше ничего не услышала и снова подставила лицо под лучи солнца. Несмотря на жуткую головную боль, свет оказывал благотворное действие на ее ушибы, словно впитываясь в кожу, чтобы восстановить поврежденные ткани. Она довольно давно не видела своего отражения в зеркале, но на ощупь нос и щеки все еще были опухшими, и можно было представить себе, как сейчас выглядит ее лицо.

«Круг замкнулся, – подумала она, с трудом удержавшись от мрачного смешка, когда повозка налетела на очередную колдобину. – Сначала, я вижу Лили, потом становлюсь Лили, и наконец, у нас с ней даже появляются одинаковые ушибы».

Келси была в плену уже десять дней, и шесть из них она провела привязанной к опорному шесту в мортийской палатке, а следующие четыре – связанной в повозке. Ее окружали закованные в броню всадники, заставляя отказаться от любых мыслей о побеге, но в данный момент они не беспокоили Келси. Источник проблем расположился у дальней стены повозки и пристально пялился на нее, жмурясь от солнца.

Келси понятия не имела, где мортийцы его нашли. Он был не стар, по виду не старше Пэна, с ухоженной бородкой-косичкой, спускающейся с подбородка. Он не походил на главного тюремщика; на самом деле, Келси сомневалась, есть ли у него хоть какая-нибудь официальная должность. Или, скорее, кто-то просто сунул ему ключи от оков и велел присматривать за ней? И чем больше она об этом думала, тем сильнее становилась ее уверенность в том, что так и было. Красную Королеву она даже мельком не видела с того самого утра в палатке. И вся эта затея с пленом заметно походила на импровизацию.

– Как ты, красотка? – спросил тюремщик.

Она не обратила на него внимания, хотя в желудке что-то противно сжалось. Он звал ее красоткой, но Келси сомневалась, что речь шла о ее внешности. Теперь она действительно стала красивой, как две капли воды походя на Лили. Но она отдала бы что-угодно, чтобы вернуть свое прежнее лицо, хоть и сомневалась, что та заурядная внешность помогла бы ей избавиться от его внимания. На третий день в палатке он тщательно и с особым старанием избил ее, метя по лицу и груди. Келси не знала, что вывело его из себя, и злился ли он вообще; все это время лицо его было пустым, без малейшего отблеска эмоций.

«Если бы у меня были мои сапфиры», – подумала она, уставившись на него в ответ и не опуская взгляд, чтобы он не заподозрил ее в слабости. Слабость его заводила. Много часов Келси провела в фантазиях о том, что бы она сделала, если бы удалось вернуть свои камни назад. За свое недолгое правление она успела столкнуться с жестокостью в самых разных формах, но угроза, исходившая от тюремщика, была для нее внове: жестокость без видимой причины и цели. Именно ее бессмысленность приводила Келси в отчаяние, что, в свою очередь, снова напоминало ей о Лили. Как-то ночью, около недели назад, ей приснился сон о Лили и Переходе – яркий, бессвязный кошмар, смешение огня, бушующего океана и лучей рассветного солнца. А ведь жизнь Лили была каким-то образом скрыта в сапфирах, теперь потерянных для Келси, и сейчас она недоумевала, и отчасти злилась, какого дьявола ей пришлось увидеть и узнать так много, с головой окунуться в эту жизнь. Теперь у нее было лицо Лили, волосы Лили, а еще ее воспоминания. Но к чему все это, если ей не суждено увидеть конец истории? Роу Финн сказал ей, что она из рода Тиров, но ей было неизвестно, стоит ли это хоть чего-нибудь без камней. Даже ее временная корона – диадема леди Эндрюс – пропала где-то в лагере. Все, что связывало ее с прежней жизнью, осталось далеко позади.