Помост, к слову, редко когда пустовал. Здесь часто выступали менестрели, артисты и сказители, музыканты и шарлатаны, именующие себя провидцами. Шаттнаара именовала их более ёмко и совершенно неприлично, но налог на выступление они платили исправно (ибо он окупался сторицей), а в вопрос достоверности их предсказаний городские власти не углублялись. Провидцы, со своей стороны, непременно старались обойтись весьма общими фразами, чтобы каждый нашёл в них отголоски реальных событий и убедил себя в истинности предсказательского дара. Или же ставили малопонятные и трудновыполнимые условия: чтобы потом морду не набили, ежели что.

– Вижу! Вижу женщину в алых одеждах! Не заговаривай с ней, обходи её стороной, и дела в твоей лавке пойдут в гору! – сулил провидец купцу, расщедрившемуся на две монеты серебром.

Купец направлялся домой, весьма озадаченный: женщин, имеющих выходные нарядные платья разных оттенков красного цвета, в его окружении было предостаточно: и жена, и тёща, и соседки, и любовница, и ещё одна любовница… Которую из них обходить? И, если выбор падал на соседку слева, то опасность-то, напротив, заключалась непременно в той, что живёт по правую руку. О чём и готов был разъяснить такой провидец, явись лавочник после особенно неудачной сделки, с чешущимися кулаками и глазами, покрасневшими от ярости.

– Замысел твой обернётся большой прибылью, – соловьём распевался ещё один, убеждая другого купца. – Соглашайся на продажу амбара! Избегай, однако, птичьих следов на камнях, не переступай их, а то накличешь одно разорение.

Мужик после сего откровения долго задумчиво чесал в затылке. Как усмотреть птичьи или вообще чьи бы то ни было следы на камнях, прорицатель не уточнял. Собаку, что ли, натаскать?.. А ежели свежий снег выпадет? И касается ли сказанное домашней птицы? На подворье два десятка кур, они своими коварными, сулящими разорение лапами давно уж истоптали всё вокруг, хоть нос домой теперь не кажи!

Хотя курица, вроде бы, и вовсе не птица… Сложно всё это! Непонятно!

Но иногда помост занимали целые группы артистов, театральных или цирковых. В Гатвин они добирались редко, и потому каждое такое выступление, в отличие от скверных певцов местного пошиба, собирало толпы охочих до зрелищ горожан.

Вот и сейчас со стороны помоста доносились весёлая музыка и аханье зрителей. Кайя подошла ближе и увидела, что место для выступлений на этот раз было занято бродячим цирком.

На помосте блистательно танцевала под музыку светловолосая, совсем юная девушка, лет тринадцати. Обряженная в ярко-алые, развивающиеся от движений и ветра одежды, она приковывала к себе все взгляды. Кайя тоже залюбовалась артисткой.

“Вот бы я была хотя бы вполовину такой миленькой, как она!” – подумалось ей.

Собственные рыжие волосы ей никогда особо не нравились. Глаза… ну, глаза были ничего: зелёные, большие, с длинными ресницами. Но всё дело портили веснушки! Особенно ярко они проявлялись, когда Кайя краснела от смущения или злости, но и в обычном состоянии были очень даже заметны.

Девушка из цирка между тем двигалась всё быстрее, под ускоряющийся темп музыкантов. Деревянный помост гудел и вибрировал в такт ударам пяток. Толпа зрителей снова ахнула: танцовщица начала сбрасывать с себя одежды, одну за другой.

Музыка звучала всё быстрее, всё громче, а надетого на юное тело становилось всё меньше. Наконец, грянул заключительный аккорд, и на стройной фигурке остались только две неширокие полоски ткани, на бёдрах и на груди. Озорно улыбнувшись, артистка убежала в цирковой шатёр, расположенный за помостом. Почти сразу туда же шагнул бородатый мужчина в роскошном рубинового цвета камзоле.

Кайя прекрасно поняла, что это может значить. Она поколебалась мгновение, а затем обежала помост и, приблизившись к шатру, заглянула внутрь.

И тут же с облегчением выдохнула. По всему выходило, что мужчина не только не собирался обесчестить девушку, но вдобавок защищал её от других. А желающих хватало: чародейка увидела четырёх горожан, наперебой предлагающих цену за ночь или хотя бы пару часов с артисткой в алом. Всех перекрыл голос бородача:

– Пошли вон отсюда! Я здесь хозяин, она – моя рабыня! Не про вас товар!

– Десять монет! – попытался торговаться кто-то.

– Засунь их себе в жопу! – прорычал хозяин артистки. – Проваливайте, пока я не кликнул своих молодцов.

Кайя шмыгнула от полога подальше. Мужчины, понурив головы, один за другим начали выходить из шатра. Одного Кайя узнала в лицо: это был тот самый кузнец, который давеча участвовал в кровавой расправе над двумя воришками. Остальные были ей незнакомы.

Неожиданно девушку охватило странное чувство ощущения свершившейся справедливости. Разве годится, чтобы человека покупали на ночь? По крайней мере, против его воли. В странствиях с Бередаром Кайя не раз видела, как чародей торговался с вызывающе откровенно одетыми женщинами, которые словно бы невзначай подходили к мужчине в тавернах или на городских площадях. Лет с десяти девушка уже догадывалась о предмете торга, но относилась к этому весьма спокойно. Ежели те сами предлагают эдакое – что в том зазорного?

Уж всяко такая сделка честнее продажи младенца для магических экспериментов, который и возразить-то не может, и наверняка не ищет такой участи.

Но если женщину, хотя бы и рабыню, именно продают? И даже не как козу, как поросёнка в скотном ряду, а так… попользоваться и вернуть! Чудовищно. Несправедливо! Кем нужно быть, чтобы, против воли артистки (а та вроде не выказала ничего, похожего на желание или хотя бы на согласие!) покупать её на ночь? Чтобы переспать.

Да нет, не “переспать”… Оттрахать.

Кулаки Кайи сами сжались от злости. На ладонях потом до вечера оставались отметины от ногтей, а девушка ещё долго хвалила себя за то, что не пожелала неудачливому “купцу” смерти прямо там, на месте.

– Ублюдок! Не про тебя товар, – злорадно прошипела она в спину кузнецу, повторив фразу за хозяином цирка.

Но вышло настолько тихо, что кузнец даже не обернулся.

Не услышал.

Кайя подумала добавить что-нибудь из тех слов, за которые не так давно получила оплеух от покойного зеленщика, но осеклась: двое в шатре продолжали разговаривать.

– Спасибо, мастер Тагриз, – услышала она мелодичный голос светловолосой девушки.

– Ха! – уже спокойнее отозвался бородач. – За тебя мне какой-нибудь вельможа отвалит немало золота! На кой мне их вшивые монеты?

Кайя помрачнела. Оказывается, хозяин цирковой труппы защищал девушку вовсе не из добрых побуждений. Просто рассчитывал продать подороже.

– Ты чего расселась?! – продолжал тем временем Тагриз. – Живо бери железки и на помост! Следующий номер твой!

– Я… Сейчас, мастер, – артистка говорила всё тише и тише, теперь Кайя почти её не слышала. – Мне… минутку отдохнуть.

– Какой ещё отдых?! – взвился Тагриз. – Хочешь, чтобы народ начал расходиться?! Работай!

– Ну, секундочку, – умоляющим голосом попросила девушка. – У меня… особые дни, мне тяжело.

– Быстро, марш на помост! – проорал хозяин цирка. – Или мне за плётку взяться?

– Не надо! – испуганно вскрикнула девушка. – Уже бегу!

Полог распахнулся, артистка вихрем промчалась мимо Кайи, едва её заметив, и взбежала на помост. Публика встретила её восторженной овацией.

Кайя, особо не раздумывая, шагнула внутрь шатра. Ярость и жажда справедливости клокотали где-то внутри, словно расплавленный камень в Огненных горах, отчаянно ища выход на поверхность.

Хозяин цирка расселся в мягком кресле, спиной ко входу. Размахивая бокалом вина, он разговаривал сам с собой.

– Кормлю их зря! Не работают, ленивые твари! Как сонные мухи ползают… “Особые дни”, – передразнил он артистку. – Значит, очень кстати, что одежда красная!

– Тагриз? – окликнула его Кайя.

Голос не дрожал.

Хозяин цирка оглянулся через плечо и небрежно бросил:

– Ты кто? Чего тебе?

– Я – помощница городского советника Алдара, – Кайя почти не соврала. – И услышала, как у вас обходятся с артистами.