Вскоре после первого посещения Луны были пущены ракетные аэроны на Марс. Жители Бирмингама могли присутствовать при интересном зрелище. За городом, сияя на солнце, стояло девять блестящих башен, вышиною в сто метров каждая. Это были специально построенные ракет-аэроны для полета на Марс. Они были сделаны из панцирной вольфрамовой стали и очень походили на орудийные снаряды, особенно благодаря своим красным медным кольцам.

Карст и Гета присутствовали при отлете. Гета несколько лет жила в Бирмингаме и работала над излучениями мозга Карст только сегодня прилетел из Москвы. Желание взглянуть на отправление первых ракет-аэронов на Марс привело и их на большую Ракетную площадь.

Громадное скопление народа, живописно и пестро одетого, напоминало старинные карнавалы.

Яркий, солнечный день. По земле постоянно проносятся резкие тени от реющих в воздухе масс летательных машин. Обыкновенных аэронов уже нет. Это все круглые диски, напоминающие прежний «Хиль».

Бессмертные стоят в стороне. Они одеты в просторные одежды. Головы их обмотаны легкими газовыми шарфами. Гета полной грудью вдохнула свежий, ароматный воздух и улыбнулась.

— Какой это исключительный случай, что мы видим все это! Я до сих пор не могу привыкнуть к своему состоянию. Мне кажется, что все это сон, и я проснусь в своей комнате на Балтийской станции. Бедная Лина…

— Да, это обстоятельство непредвиденное. Ты знаешь, этой осенью будет ровно полтораста лет со дня нашего отлета.

— Сто пятьдесят лет? А я не заметила, как прошло это время. Все работа, работа — и все-таки времени не хватает.

— Как дела у Курганова? Я с ним несколько дней не мог поговорить.

— Я вчера вечером вызывала его, но говорил со мной Биррус. Курганов улетел в Калькутту. Ты когда думаешь побывать в Годавери?

— Я хочу на зиму переселиться туда совсем. Здесь нам нечего больше делать.

— Да, это будет самое лучшее. Я думаю, и Лилэнд зря сидит в Берлине. Если мы будем держаться все вместе, то скорее чего-нибудь достигнем.

— Что же у Курганова?

— Биррус говорит, что есть кое-что интересное, но, знаешь, в хоккок не обо всем можно говорить. Это очень затрудняет, потому что…

— Смотри!

Одна из башен-снарядов слегка закачалась. Затем донесся громкий, ревущий гул, похожий на заводской гудок, только гораздо ниже тоном и громче. Медленно поворачиваясь вокруг оси и выбрасывая из нижнего конца мощные струи розового дыма, который сразу же таял в воздухе, снаряд отделился от земли и на мгновение повис вертикально, все ускоряя вращение. Его дно было уже на высоте метров ста. Но внизу, казалось, смерч рвал и крутил песок, пыль и даже небольшие камни. Аэроны разлетелись в разные стороны. Толпа притихла, охватывая Ракетную площадь, как муравьи упавший на муравейник лист. Закачались и остальные башни. Солнце нестерпимо сияло на их полированных панцирях. Они разом рванулись кверху с длительным, протяжным воем, похожим на вой тысячи сирен. Вой, казалось, пронизывал насквозь весь организм. Снаряды быстро уносились кверху, и рев постепенно стихал. Но даже после того, как снаряды совершенно растворились в голубом небе, некоторое время еще слышен был далекий, глухой стон.

— Я хотела бы полететь с ними. Как это безумно смело и красиво! Что с ними будет?

Карст молчал, глядя своими большими глазами неподвижно вверх. Он давно привык к технической мощи человека, но этот отлет поразил и потряс ею.

«Человек слишком силен, — думал он, — он не дорос еще нравственно и психически до такой чудовищной силы. Все это похоже на ребенка, который со спичками в руках пошел бы играть в пороховой погреб».

Он вспомнил, как недавно опыты над разрушением атома, производившиеся в Японии, чуть не привели к мировой катастрофе. Искусственно вызванный распад материи, как пламя, передался соседним частицам К счастью, скорость распространения такого атомного взрыва невелика. Удалось потушить этот своеобразный пожар, охватив Ян-Се-Кайские лаборатории мегурановыми батареями и создав кругом мощное магнитное поле. Но не эта сторона дела заставила Карста задуматься. Что будет, когда всю эту технику человек направит на взаимное истребление? Он понимал, что борьба неминуема. Необходимо будет принести жертвы. И только тогда начнется новая эра счастливого и свободного развития человеческого общества. Так же, как Курганов, он невольно переносил мысли на себя самого и на остальных бессмертных. Какую роль и какое положение они займут в предстоящей борьбе? Их состояние и тайна, которой они владеют, налагают на них громадную ответственность. Они должны с величайшей осмотрительностью взвесить все условия, когда придет время. Полтораста лет! И ни на волос не приблизилось решение задачи. Да и разрешима ли она вообще?

По дороге в город Гета рассказывала о своей работе. Ей удалось добиться очень интересных результатов. Она установила качественное различие излучений у самцов и самок. Ее опыты поражали остроумием своих методов и тщательностью выполнения.

Карст молчал, слушал рассеянно. Он силился разгадать, какова будет развязка.

— Представь себе, Гета, — сказал наконец он, — что нам еще очень долго не удастся найти более дешевого способа делать человека бессмертным, или что это вообще иначе недостижимо, как при помощи нашей пересадки.

— Не думаю. Мне кажется, это вопрос времени. А оно нас не стесняет.

— Времени? Разве… Америка тоже подождет?

Гета ничего не ответила, потому что в это время их аэрон опустился на крышу дома, где она жила. Здесь был сад.

Громадные благоухающие цветы, творения искусства, окружали густым газоном беседку.

— Сядем. Эта беседка похожа на ту, что была в старом парке. Тот же мавританский стиль.

Гета, сощурясь, окинула взглядом беседку, потом оглянулась. Никого не было. Она размотала и сняла с головы совсем скрывавший ее лицо синий газовый шарф. Карст больше сорока лет не видал ее так близко. Правда, он разговаривал с ней и видел ее постоянно через хоккок, но это было далеко не реальное восприятие. «Неужели это она, та самая Гета?» — думал он, всматриваясь в ее маленькое лицо и огромный лоб, переходящий в большой, круглый череп. На голове не было ни волосинки. Солнце отражалось на блестящей поверхности гладкой кожи. Благодаря ничтожно малой величине нижней челюсти, лицо казалось заостренным и почти младенческим. Только глаза, серьезные и спокойные, сообщали строгий и мудрый вид. Столетия умственной работы придали взору непередаваемое выражение. Во всем облике не было и признака старости.

— Что ты сказал про Америку?

— Ты говорила, что мы располагаем временем для наших исследований. Но ты упустила из виду политические перспективы. Война неизбежна, и если колонизация Луны на некоторое время ослабила кризис, то это не означает, что вопрос улажен. Наоборот, тем страшнее будет развязка.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать. Если победит капитал, то нам уже нельзя будет выступать с нашим открытием.

— Да, конечно. Бессмертие тогда станет исключительно достоянием высшего класса. Можно себе представить, к чему бы это привело.

Гета поежилась.

— Надо повидаться с Кургановым. Он, вероятно, имеет на этот счет определенное мнение. Полтораста лет тому назад он уже предвидел эту опасность. И как хорошо, что он с нами.

— Вернее, мы ним. Между прочим, тебе никогда наш поступок с Ай не казался ужасным, безнравственным?

— Нет, но я часто думаю, что если бы мы не были тогда бессмертны, то не поступили бы так. С обычной, человеческой, точки зрения это должно казаться страшным. Я вообще думаю, поскольку могу представить свое прежнее состояние, что пересадка повлияла не только на сферу половую, но и на многие другие стороны психической деятельности. Можно даже думать, что область половых эмоций тесно связана со многим представлениями нравственно-этического характера. Но они не выпали, только изменились качественно и, мне кажется, не в худшую сторону. Наш поступок с Ай и Кургановым мне представляется только логичным. Было бы чудовищно, если бы мы в угоду слепой случайности пожертвовали Кургановым.