— И что? — напирала подруга. — Вот тебя убей, так ты и мертвая припрешься выцарапать глаза тому, кто твою Анюту обидит.

Марина не сразу поняла, что Вита шутит. Слабо улыбнулась.

— Наверное…

— Вот и подумай, каково это, — снова посерьезнела Виолетта. — И еще — не стоит опускать руки. Ищи Аню везде, где только можно. Обзвони друзей, знакомых, дальних родственников — всех. Про дело не беспокойся — временно возьму твои магазины на себя. Доходов не обещаю, но и убытков постараюсь не плодить.

— Да хрен с ними… Продай их!

— Хорошо-хорошо, продам. А пока тебе надо поспать.

Подруга за руку отвела ее в комнату и уложила на кровать, убаюкивая как малыша. Марина натянула одеяло до подбородка и закрыла глаза. Вместо слов из колыбельной, в голове крутилось: «представь, каково ей…». Тяжело вздохнув, она провалилась в сон.

Душный воздух вытягивал влагу, сушил нёбо. Размытые очертания домов, ветвистые тени деревьев… Марина с удивлением узнала Тверские улицы, навсегда вычеркнутые из жизни. Шла по тротуару, выстукивая толстым каблуком. Несмотря на жару, было легко и спокойно, даже радостно. Конечно, ведь она не просто гуляла по родному городу — показывала его новорожденной дочурке, сладко посапывавшей в коляске. Марина улыбалась, наблюдая, как хмурятся и распрямляются ее бровки, сжимаются кулачки…

Слетевшая лямка на туфле советской топорной промышленности остановила идиллию. Марина досадливо поморщилась, нагнулась, чтобы вернуть ее на место… Боковым зрением как в замедленной съемке заметила, как кусок щебенки летит к виску, но увернуться не смогла. Так и застыла, разглядывая приближающуюся смерть. Алая вспышка, боль, врезающаяся в сознание острым краем, а потом тьма и тишина…

Для Марины время истерлось, унося все радости и переживания, накопленные в жизни. И только щемящее чувство, что что-то еще осталось там, за порогом старухи с косой, не давало померкнуть сознанию. Вспышка — и она увидела свысока, как лохматая черная фигура вынимает ребенка из красной коляски, бешено озирается, а потом нечеловеческими прыжками устремляется прочь. Марина напрягла угасающую память — кажется, опустевшая люлька что-то значила для нее. Вот только вспомнить бы — что?.. Внезапная догадка опрокинула мироздание: Анюта!

Марина рванула вниз, к тому существу, что утаскивало ее дочку неизвестно куда. Беспомощным сизым облачком она кружилась над его головой, пыталась ударить — но ничего не выходило. Косматая фигура только прибавила шагу, а потом и вовсе унеслась с неуловимой для глаза скоростью.

Растрепанной обиженной душой Марина осталась висеть над пустой коляской, роняя бесплотные слезы в распотрошенные пеленки…

Марина очнулась, прижимаясь к мокрой подушке. Живая! — пульсировало в висках. — Слава Богу, живая! В груди гулял холод, утаскивавший сердце вниз живота. Раскаяние щипало глаза, подталкивало ком к горлу. Сейчас Марина не находила слов, чтобы себя оправдать…

— Прости, — шептала, надеясь, что Анина мама все-таки где-то есть и слышит. — Прости меня…

Но ощущение потусторонней грани испарилось вместе со сном. Стены в россыпи тусклого предрассветного солнца молчали, подпирая потолок. В этой квартире не было тех людей, кто мог дать ей прощение. Но она найдет их. Во что бы то ни стало, отыщет Анюту, а потом попробует объясниться с Чагиным.

Рывком встав с кровати, Марина отправилась за телефоном. Покопалась в записной книге, поочередно обзванивая всех, кто что-то мог знать о дочери. Но все отвечали одно и то же, словно сговорились — «не видела», «не знаю», «давно не встречал». Исчерпав своих знакомых, решила взяться за Анютиных. Но в оставленной в прихожей сумке ее мобильного не оказалось. Марина только скрипнула зубами — сама же вчера не закрыла дверь, чего теперь удивляться, что их ограбили? Хотя, деньги целы… Странный вор, может, наркоман? Схватил первое, что попало под руку, да сбежал? Почему тогда не утащил всю сумку целиком?

Отягощенная смутными догадками, Марина поспешила в дочкину комнату, прошлась взглядом по книжным полкам, заглянула в шкаф. Вроде все на месте… Правда, в нижнем белье ощутимая выемка и нет любимых анютиных брюк. Боясь выдохнуть, сунулась в ящик стола, где лежал Анин паспорт и свидетельство о рождении — пусто! Даже страховки, и той нет! Обидная и вместе с тем радостная новость прибавила сил — Аня была здесь! Забрала документы и вещи, но вот оставаться не захотела…

— Хоть так, — нервно перебирая пальцы, твердила Марина, измеряя шагами коридор.

Вот только как добраться до дочкиных друзей? Единственный выход — спросить в деканате адреса и телефоны ее однокурсников. Не теряя времени, Марина выскочила из дома. Только садясь за руль опомнилась — сейчас полседьмого, кого в такую рань можно застать на работе? Но возвращаться домой не хотелось — мучительная пустота словно высасывала жизненные соки. Включив зажигание и выжав сцепление, Марина помчала на старушке-ауди по Московским улицам, убивая время.

Несколько часов она самозабвенно наблюдала, как исчезает серый асфальт под колесами автомобиля, а потом спохватилась — и направилась к университету. Вот только добраться туда оказалось не так-то просто. Застряв на кольце, Марина кляла себя, что не поехала сразу в заведение. Ничего, что пришлось бы посидеть час-другой в машине. Скрепя сердце, давила то на газ, то на тормоз, еле плетясь за груженой газелью. Преодолев километровые пробки, Марина бросила машину у университета и вбежала внутрь.

Лестничные пролеты и приемная, казалось, промелькнули перед глазами. Проигнорировав восклицания секретарши, Марина ворвалась в кабинет декана. Борис Венедиктович все так же чинно восседал в кресле, будто никуда и не уходил со времени их последнего разговора. Вот только вместо бокала на этот раз в его руках обнаружились бумаги.

— Борис Венедиктович, мне нужна ваша помощь! — с порога воскликнула она, привлекая внимание декана.

— Ум…

Он оторвал взгляд от документов и уставился на Марину. По его лбу побежали морщины — неужели, пытается вспомнить, кто она?

— Я мама Ани Востриковой…

Договорить не успела.

— Помню, — с нотой раздражения в голосе произнес он. — И что вам еще надо? Кажется, я уже пошел на встречу вашему брату…

— Какому брату?

— Приходил тут такой высокий… — ерзая в кресле так, что оно натужно кряхтело, проговорил декан в обычной поучительной манере, — серьезный мужчина. Документов я не спрашивал, но мне этого и не надо… Принес заявление от вашей дочери на академический отпуск.

— Давно? — это все, что Марина смогла произнести. В голове с быстротой молний одна за другой проносились мысли. Кто это? Виктор. Нет, тогда бы Борис Венедиктович сказал преподаватель… Анин парень? Как его?.. Женька, что ли? Нет, тогда бы тоже была ясность.

— Буквально минут двадцать назад. Я бы даже сказал, что вы ходите друг за другом, — декан самодовольно ухмыльнулся.

— В смысле? — Марина нахмурилась. Это что еще за намеки?

— Сначала Виктор Андреевич… Вот — заявление принес по собственному желанию. Потом этот ваш брат, а следом — вы, — Борис Венедиктович прищурился. — Не хочу лезть в вашу личную жизнь, но вы бы разобрались сначала с собой, а потом уже помогали дочери.

— Вы о чем?

— Ну, если мать пьет, чего тогда ждать от дочери? — спокойно заявил декан. — Неудивительно, что она ищет убежища в объятиях зрелых мужчин…

Последние слова переполнило чашу Марининого терпения.

— Да как вы смеете! — выпалила, неосознанно порывая надежду выспросить у Бориса Венедиктовича телефоны Аниных однокурсников.

— Не смотрите на меня так, — предосудительно покачивая головой, продолжал он. — Стоить вспомнить, какая вы были и взглянуть — во что превратились сейчас, чтобы понять, что без зеленого змея не обошлось.

Марина задохнулась от негодования. Да как он смеет! Как у него только язык повернулся! Наверняка, она и впрямь выглядит не лучшим образом, потому что не только не пользовалась косметикой — в зеркало не смотрелась уже несколько дней. Но разве это дает право кому бы то ни было ее оскорблять?