Она медленно повернулась ко мне. Черные волосы торчали во все стороны, представляя собой растрепанное совершенство. Наряд далеко не уехал. Что-то мятое туго обтягивало роскошные изгибы во всех нужных местах. Иными словами, Куки — воплощение самого хаоса. Но для меня она Афродита, Чудо-женщина и Мелисса Маккарти в одном флаконе.

— Чарли? — еле слышно спросила она. — Ты… ты вернулась?

С огромным трудом проглотив подступивший к горлу комок, я кивнула и нацепила храбрую улыбку:

— Вернулась.

Она прижала ладони ко рту и продолжала на меня смотреть.

Я откашлялась и по-дурацки брякнула:

— Ну как дела?

— Боже мой, Чарли!!!

Не успела я и глазом моргнуть, как Куки налетела на меня, и мы обнимались добрых минут десять. Ее плечи тряслись, а я ничего не могла поделать с потоками, льющимися по моим щекам.

— Прости меня, Куки! — прорыдала я. — Мне так жаль!

— Не поняла. — Куки отодвинулась, все еще держа меня за плечи, и смерила меня сердитым взглядом. — За что это ты извиняешься?

Я попыталась превратить все в шутку и рассмеяться, но получилось что-то вроде звуков, которые издают люди при удушении.

— За все. Прости.

— Шарлотта Джин Дэвидсон, — начала она исключительно материнским тоном, — не смей мне тут сыпать извинениями!

— Но это же была Эмбер…

— С которой все в порядке благодаря тебе.

— Нет. — Я вся поникла. — Наоборот, вопреки мне. Все, что с ней, точнее с вами обеими произошло… Это все из-за меня.

— Ох, Чарли! Когда же ты наконец поймешь, какая ты особенная?

— А ты нет? — взвизгнула я. — А Эмбер?

— Конечно, она особенная, но мы обе знали, во что ввязываемся. Ты очень много для нее значишь. Она ничего не стала бы менять.

— По закону она еще не половозрелая. Сомневаюсь, что ее голос можно принимать во внимание.

— Ей это скажи, — фыркнула Куки. — С тех пор, как ты ушла, она… сама не своя.

Меня прошибло беспокойством.

— В смысле? Что случилось? Она… она что-то помнит?

— Она такого не говорит, но думаю, она считает себя виноватой.

— В чем?

— Чарли…

— В том, что меня вышвырнули с планеты? — офонарела я. — Шутишь, что ли?

— Она ребенок, солнце. И винит себя даже за существование кори и голода в мире. Такие уж эти подростки.

Я покачала головой. Скорее такой уж этот ребенок.

— Она здесь?

— Да. Но первым делом — кофе.

Обновив чашки, мы с Куки уселись за хлипкий стол с разномастными стульями.

Комнатка отдыха выходила прямиком на общую, так сказать, зону с огромным столом, за которой виднелось нечто вроде гостиной с диваном и несколькими креслами. Не будь это здание натуральным складом, промышленную атмосферу в помещении вполне можно было бы счесть модненькой.

В какой-то момент нашей беседы пришел Рейес и встал в углу, потягивая что-то помощнее кофе. Мой взгляд то и дело притягивало к нему. Не смотреть на мужа было сложно, но вскоре выяснилось, что смотреть на Куки, самую удивительную женщину на всем белом свете, почти так же весело. Хотя бы потому, что тушью она накрасила всего один глаз. Даже с лучшими из нас такое случается.

— Итак, — начала Куки, ерзая и поправляя лямки лифчика, — ты вернулась.

— Ага.

— И как оно?

В вопросе было столько смысла, что под его тяжестью я чуть не грохнулась со стула. Подруга тоже чувствовала себя виноватой, и это чувство вины шло от нее удушающими волнами.

Говорить ей правду было нельзя. Никому пользы от этого не будет. Поэтому я слегка смягчила факты, но не настолько, чтобы совсем не подпортить ей жизнь:

— Ужасно.

Опухшие от слез веки распахнулись, и Куки беспокойно пожевала губу.

— Там, где я была, сплошные мучения. Пели певчие птички. То тут, то там на декоративных деревьях росли экзотические фрукты. Белки готовили изысканные блюда. Мышки прибирались в доме и штопали мне носки. Хорошо хоть, не мочились в них, а так, конечно, все было плохо.

Лицо подруги превратилось в изумительный образец полнейшего безразличия.

— То есть из нашего мира тебя сослали прямиком в Диснейленд?

Я приподняла уголок губ.

— Самый подходящий для меня ад, скажи?

Рассмеявшись, она опять потянула за лямку лифчика и наспех оглянулась на Рейеса. Любой другой мужчина сразу бы отвернулся и сделал вид, что не замечает неудобств подруги, но не мой. Не-а. Мой склонил голову набок, чтобы лучше видеть подробности, а потом вдруг посмотрел куда-то мимо нас и подмигнул.

Я обернулась. Мальчик-призрак пришел сюда за мной и теперь прятался за маленьким холодильником, поглядывая на нас из-за его угла. У мальчика были каштановые волосы и грязное личико. Почти такое же грязное, как и футболка. Посмотрев на Рейеса огромными настороженными глазищами, он снова нырнул за холодильник.

— Можно мне с ней увидеться? — спросила я у Куки.

Подруга кивнула:

— Она сказала, что хочет поспать, но так и не уснула. Наверное, и сейчас не спит.

Кук проводила меня в спальню Эмбер. Это была одна из нескольких комнат, которые использовались под кабинеты, когда склад еще работал. Кивнув, Куки оставила меня одну.

Я постучала в закрытую металлическую дверь и, не получив ответа, сама ее открыла. Из комнаты хлынул поток эмоций. Вряд ли Эмбер могла бы уснуть под таким натиском. Приоткрыв дверь пошире, я шагнула в темное помещение. Эмбер сидела на раскладушке и глядела в грязное окно.

— Можно войти? — спросила я.

Эмбер застыла и не оборачивалась не меньше минуты, а когда все-таки повернулась ко мне, ее лицо дышало осторожностью, будто она не могла позволить себе надежду.

— Привет, солнце.

С приоткрытым ртом она смотрела на меня огромными как блюдца глазами. В общем, отреагировала на мое появление так же, как и ее мать, разве что…

— Тетя Чарли?

Не веря собственным глазам, Эмбер моргнула, а мгновение спустя подскочила с раскладушки и рванула ко мне.

Не-а. Реакция точь-в-точь.

Изо всех сил я прижала ее к себе, а в мыслях снова и снова вертелся образ безжизненных голубых глаз. Эмбер умерла. По-настоящему. Для меня это случилось давным-давно, но я до сих пор помнила лицо, больше не дышавшее жизнью. Эмбер Ковальски обожала жизнь, искрилась ею, но в тот ужасный, кошмарный вечер все изменилось.

Тогда, глядя на бездыханное тело Эмбер, я думала о Пип. А если бы это была она? Мне дали одно правило, один-единственный закон, которому я должна была подчиняться, и я нарушила его ради лучшей подруги. Я оглянулась на Рейеса, поклялась, что сумею вернуться, и прикоснулась к Эмбер. Исцелила ее. Вернула к жизни.

За сотню проведенных в мучительной тьме лет я ни разу об этом не пожалела. И никогда не пожалею.

— Привет, солнышко, — снова пробормотала я в длинные темные волосы. — Как ты тут?

Выдохнув очередное сдавленное рыдание, она обняла меня еще крепче. Я притащила ее к раскладушке и усадила. Она перебралась мне на колени и так расплакалась, что сердце кровью обливалось. Эмбер была в полнейшем раздрае, и в этот самый момент до меня дошло: может быть, она не хотела, чтобы ее возвращали к жизни. А вдруг там она была счастлива? Вдруг она хотела остаться, а я насильно оторвала ее от семьи?

Однако не стоило забывать, что Эмбер умерла жестокой смертью. Ее лучший друг дефис бойфренд был в шоке. Он видел, как за нее цеплялся священник, пытаясь остаться на Земле, в то время как ад тащил его вниз. Иными словами, он растерзал Эмбер до смерти. То, что она пережила в его руках…

Я прижала ее к груди, где буйным цветом цвела боль.

— Прости меня, солнышко… Мне очень, очень жаль!

Наконец она подняла голову.

— Жаль?

— Представить не могу, через что ты прошла, когда тот священник, которого я собственными руками выпустила на свободу…