Сэмюэль Лукас Эосфор был одним из старших детей. Хлоя полистала найденные Эммой фотографии, и почти сразу узнала на них своего пациента. Правда, сейчас парень выглядел практически истощённым, очень бледным, и явно потерявшим надежду. На фотографиях же он был жизнерадостным, загорелым, светился изнутри улыбкой. Он и правда был музыкантом – талантливым пианистом и гитаристом. У него даже был собственный клуб – пару раз, ещё до отправления на службу, Харрис туда приходила со знакомыми. Смутно мелькнуло что-то в памяти – может, она и с Лукасом когда-то встречалась? Если он являлся хозяином клуба, то наверняка часто там бывал во время вечеринок. Теперь же клуб был отдан одной из его бывших подружек со странным именем – Мойра Доу. Эмма писала, что она могла быть его телохранителем, но Хлоя в это особо не верила – на фотографии смуглая девушка казалась совсем невысокой, едва ли достающей до плеча своему «боссу». Вероятнее всего, они встречались, а может, и жили вместе – собственно, потому их и часто видели вдвоём.

В середине 2017 года кристально чистая история жизни Лукаса приобрела мутный оттенок. Эмма смогла найти информацию о том, что парень, по словам семьи и явно проплаченных журналистов, начал вести себя странно, попытался украсть у отца какие-то бумаги, начал срывать ему интервью, выкрикивая что-то. Харрис сверилась с его медкартой – верно, парня поместили сюда ещё через полгода, когда семья «вовремя заметила тревожные признаки расстройства личности». Сначала он просто приезжал на ежемесячные осмотры, но в декабре, год назад, его полностью сбагрили в больницу. Хлоя точно не знала, но могла бы поклясться, что именно тогда Карен Леонард и заступила на пост главного врача.

Поведение Лукаса теперь казалось даже более нормальным, чем её собственное. Парень просто боялся – видимо, ему ничего не говорили после смены врача. Он думал, что девушку проинструктировали до того, как она с ним встретилась, и не мог понять, почему новый доктор так добра к нему. Он ждал прежнего отношения, и не понимал очевидно неуместных вопросов, на которые не мог ответить честно. Харрис прищурилась, вспоминая его речь – после каждой лжи парень морщился, словно она причиняла ему боль.

Наверняка Лукас подумал, что этот разговор был тестом. Решил, что его проверяют – попытается ли он бежать, или попросить помощи у нового доктора, который будет к нему хорошо относиться. Хлою даже передёрнуло от отвращения – насколько же измучен и запуган был парень, если он четырежды попытался покончить с собой?..

Она взглянула на часы. До конца рабочего дня ещё официально оставалось время, но все пациенты уже были осмотрены. Решив, что так она не нарушит приказа главврача, девушка вышла из кабинета, погасила свет и направилась в другое крыло – туда, где находились палаты. Она хотела ещё раз увидеть Лукаса и поговорить с ним. Желательно – без лишних ушей. Харрис знала, что за ним круглосуточно наблюдают, но вполне могла потребовать, чтобы охрана отключила камеры на время их беседы. Это противоречило правилам, но, если врач был уверен в необходимости личного разговора, ему могли пойти навстречу.

Именно так Хлоя и поступила.

Она тихо вошла в палату. Честно говоря, она видела комнаты в общежитии, что были обставлены куда хуже этой палаты – похоже, богатый отец всё-таки не хотел, чтобы его сын находился в тёмной и тесной камере, похожей на тюремную. Последний издевательский подарок жестокого родителя – позолота на клетке.

Охранник прикрыл за ней дверь. Это был уже другой мужчина, не тот широкоплечий увалень, что жестоко выворачивал Лукасу руку. Невысокий, пожилой, больше похожий на мирного ночного сторожа, нежели на охранника в психбольнице. Впечатление не обмануло девушку – он отвечал только за камеры наблюдения и ключи от палат, а двое крепких молодых парней заняли свои места у закрытой за спиной Хлои двери, о чём мужчина шёпотом сообщил ей.

– Не думаю, что это потребуется, – сказала Харрис прежде, чем раздался тихий хлопок двери.

Лукас лежал на кровати, глядя в потолок. Услышав голос девушки, он взглянул на неё – и слабо дёрнулся, будто желая сесть и снова спрятать взгляд, уткнув его в пол. Харрис приблизилась к нему, и поняла, почему у него это не получилось – на руках у Эосфора были ремни. Он был привязан к кровати – естественно, ведь его признали «буйным».

– Привет, – сказала Хлоя, пододвигая стул к изголовью кровати.

– Здравствуйте, доктор, – тихо пробормотал Лукас. Харрис оглянулась, проверяя, горит ли огонёк камеры, висящей в углу палаты. Сигнала не было, как охранник и обещал, так что Хлоя придвинулась ближе и осторожно коснулась руки Эосфора.

– Прошу, посмотри на меня, – повторила она свою утреннюю просьбу. Парень опустил веки, снова нервно сглатывая. Похоже, он ждал жестокого наказания за свою утреннюю выходку. – Никто не следит за нами. Камеры не работают, я пришла одна. Чего ты так боишься? – Харрис склонилась к его уху и тихо позвала: – Лукас.

Он вздрогнул. Распахнул глаза и быстро посмотрел на неё. Не веря в то, что это и правда происходит, нервно усмехнулся.

– Вы поняли?.. – прошептал он, разглядывая её. Хлоя осторожно прикоснулась к его плечу, успокаивающе погладила. – Вы…

– Лукас, я знаю твою историю. Не всю, но мне было достаточно, чтобы понять, что тебя здесь держат насильно. Ты абсолютно нормальный человек. Ты… Я на твоей стороне, слышишь? Я помогу тебе отсюда выбраться, но ты должен доверять мне. Я очень хочу тебе помочь, и вместе мы обязательно придумаем, как это сделать, – Харрис увидела, как неверие и радость на лице парня тускнеют и превращаются во что-то другое. Боль, безнадёжность?

Он медленно покачал головой.

– Нет, – голос снова становился безжизненным. – Доктор… я думал, вас прислал кто-то из моих братьев, чтобы помочь мне. Но вы… Если вы правда просто… – он сглотнул, обрывая дрожь в голосе, – прошу, не делайте этого.

– Почему?

– Вы сломаете себе жизнь, – не отрывая от неё взгляда, сказал Лукас. Хлоя поймала себя на мысли, что он на самом деле был не таким уж и молодым парнем, каким показался ей сначала – судя по медкарте, они были одного года рождения. Просто худой, забитый, Эосфор был похож не на взрослого человека, а скорее, на нескладного подростка. Но если накормить его, дать ему нормального отдыха, вылечить… Этот Лукас мог бы быть довольно красивым мужчиной. Особенно притягивали его тёмные глаза. Сейчас в них было только смирение и отчаяние, но Харрис видела фотографии, на которых они светились радостью. Почему бы не попытаться вернуть это чувство?

– Мне так говорили много раз, – ответила она, заставляя себя улыбнуться.

– Вы не понимаете, – бессильно дёргая руками, сказал Лукас. – Все трудности, что вы пережили, не сравнятся с тем, что вас ждёт, если вы попытаетесь меня спасти. Прошу, доктор, не делайте этого. Мой отец уничтожит вас. И всех, кто вам дорог. Он запер собственного сына в психбольнице, чтобы из него сделали овощ. Я жив только потому, что, к сожалению, он не может полностью стереть из чужой памяти тот факт, что у него вообще был сын. Я буду вечно гнить тут. Если бы было иначе, меня бы уже убили. И вы думаете, что он не убьёт вас, или ваших детей, вашего мужа? Вы для него – никто, доктор!.. – он понял, что повысил голос, и замер, прислушиваясь, будто боясь, что сейчас за это последует наказание. – И он убьёт вас, не задумываясь, если я сделаю хотя бы шаг в сторону выхода.

– Лукас…

– Нет, – он покачал головой, – прошу, доктор. Не называйте меня так. В этих стенах я должен отзываться только на свой номер. Никто не должен знать, что вы узнали правду, иначе у вас могут быть проблемы… и у меня тоже. Зовите меня по номеру, или хотя бы тем именем, что я назвал сегодня.

– Но Сэм Эллис – не твоё имя, – возразила Хлоя. – И я вижу, как тебе не нравится лгать. Ты ломаешь себя этим. Даже если ты пока не можешь отсюда выбраться, ты можешь сохранить свою личность – это твоя главная задача. Зачем мучить себя ложью?