– Верно, – печально подтвердил Годфри. Прежде, чем Харрис задала бы справедливый вопрос – откуда ему известно, кто она такая? – Эосфор-старший ухватил доктора за руку, благодарно пожимая её, и увёл мужчину подальше от Хлои. Девушка сочувственно кивнула ему и присела рядом с Лукасом, заканчивая этот извращённый спектакль. Она слышала, как доктор продолжает что-то говорить за дверью про психосоматику и прочие возможные причины столь внезапного отказа конечностей – но его болтовня сейчас была неважной. Годфри в любом случае придумает, что ей сказать. Может, свалит вину на плохое лечение в психбольнице, может, на старые травмы, или на что-то ещё… Главное, что она знала правду – он сделал это со своим сыном собственными руками.
Харрис находилась здесь менее суток и точно не была уверена в том, что Эосфор-старший полностью ей доверяет. Возможно, это – очередной тест. Если она обманывает его – сбежит ли, испугавшись, что он и с ней сделает что-то подобное? А если действительно наивная дурочка – не станет ли копать под него?
В любом случае, это было показателем, причиной постоянно быть настороже.
– Как ты? – шёпотом спросила Хлоя, когда дверь за отцом Лукаса закрылась. Эосфор судорожно вздохнул. – Понимаю… Боже, Самаэль, мне так жаль, если бы я только знала, что он сделает с тобой, я бы…
– В этом нет вашей вины, доктор, – Хлоя заметила, как он неосознанно ощупывает свои бёдра, скользит руками к коленям, не дотягивается, но пытается почёсывать или щипать кожу, думая, видимо, что она этого не видит. Ему отчаянно хотелось почувствовать часть своего собственного тела, ощутить хоть что-то, хоть крошечную надежду на то, что когда-нибудь у него получится вновь встать на ноги. – Я сам… не думал, что он пойдёт на это, – тихая речь прервалась, Харрис заметила, как он широко распахнул глаза, глядя на что-то позади неё. Хлоя обернулась – и у неё в горле застрял комок.
Зак, сочувственно улыбающийся и ей, и своему брату, придерживал дверь, стараясь осторожно вкатить в комнату новенькую инвалидную коляску. Её просто невозможно было достать за такой короткий срок, и тем более – доставить в этот дом. Годфри заранее готовился к тому, что сделает со своим сыном, может быть, он всё решил ещё тогда, когда Хлоя уговорила его забрать Лукаса домой, а не отправлять в другую психушку. Может, даже раньше. Боже, как же это было жестоко!
– Нет, – замотал головой Эосфор, когда брат приблизился, собираясь помочь ему впервые перебраться в кресло. Перевёл взгляд, полный ужаса, на Хлою. – Я не могу…
– Братишка, тебе ведь нужен свежий воздух, – уж слишком заботливо протянул Зак. Коснулся руки Харрис, привлекая её внимание к себе: – Верно, доктор? Мы можем вывезти Лукаса в сад, когда ему станет лучше.
– Верно, – ответила Хлоя, чудом удержавшая ровный тон.
– Вот видишь! – воодушевился Зак, поддерживая Лукаса под лопатками и практически заставляя его сесть и чуть сползти с кровати. Хлоя помогла ему, несмотря на то, что на самом деле была категорически против происходящего. Сразу же указать Лукасу на его беспомощность, на место, которое он должен занимать в этом доме… Это едва ли было лучше, чем постоянно держать его на привязи в психбольнице. Харрис действительно ощущала вину за происходящее. Если бы не она со своими попытками помочь… Впрочем, что было бы тогда? Эосфор бы всё равно скоро погиб: неважно, успел бы он убить себя физически, или же просто стал растением под действием назначенных ему препаратов. Вполне возможно, то, что происходило сейчас, не было худшим вариантом развития событий. Он всё ещё жив.
Лукас хрипло выдохнул, когда коснулся спиной инвалидного кресла. Хлоя видела, как он невольно чуть выгнулся вперёд, словно пытался избавиться от контакта с коляской, стремился встать, вырваться – но у него не получалось. Эосфор тоже это понял, опустил веки, вся его фигура как-то неуловимо ослабла, обмякла, и он позволил брату подтянуть себя, заставить плотно прижаться к спинке кресла. Опустил руки, наткнулся ими на колёса – закусил губу, как будто ему хотелось застонать от боли. Харрис почувствовала – ему нужен перерыв. Зак, видимо, тоже это почувствовал – сразу же после этого он ушёл. Наступила тишина, девушка бросила взгляд на часы – только к концу первой половины дня их оставили в покое. Дальше легче не будет, так что им обоим стоит передохнуть, пока есть время.
Хлое пришлось спрятать лекарства, которые Лукас должен был принять. Она выдала ему только лёгкие поддерживающие препараты. Но Годфри мог проверять аптечку, и наверняка заинтересовался бы тем, что количество таблеток не уменьшалось, так что Харрис решила следить за этим. Эосфор-младший держался на удивление хорошо – ни разу не сорвался на членах семьи, которые то и дело финальными аккордами заходили, чтобы спросить, как он себя чувствует, или поинтересоваться, не нужно ли что-нибудь Хлое.
Но вот бесконечные вопросы прекратились, всё снова более-менее стихло – и они остались наедине. Лукас молчал, глядя на последние вещи, что принесли его братья, затеявшие «оживление» его комнаты – две гитары, с которыми у него, видимо, были связаны какие-то воспоминания. Хлоя не была уверена, но ей казалось, что одну из них она видела на той самой фотографии, из-за которой решила принести ему укулеле в больницу.
– Мы должны заняться терапией, да? – спросил он, наконец. Голос был странным – будто бы что-то сдавливало его горло, мешая говорить.
– Да, должны, – ответила Харрис. Эосфор, неловко толкнув коляску, которой едва научился управлять, подъехал к гитарам. Девушка поспешила остановить разогнавшееся кресло, спасая его от возможной «аварии». – Подожди, – она чуть развернула коляску и присела перед Лукасом на корточки, посмотрела на него снизу-вверх. – Постой. Тебе не нужно заставлять себя заниматься этим.
– Мы должны убедить отца, – Хлоя почти что видела, как он машет воображаемой лопатой, закапывая свои чувства во всё более глубокую яму, – что вы работаете со мной.
– Каким бы монстром он ни был, – шепнула Харрис, подумав, что их могут подслушивать, – он понимает, что это серьёзная психологическая травма. Мы не можем бренчать весёлые песенки через несколько часов после того, как ты лишился ног. Это тоже неправдоподобно.
– Я не буду играть весёлые песенки, – ответил Эосфор, изворачиваясь-таки и всё же хватая одну из гитар. Хлоя перехватила его руки, не давая ему прижать к себе инструмент, попытаться устроиться с ним в кресле. Лукас впервые за весь разговор посмотрел ей в глаза. Девушка ощутила его дрожь, и медленно, осторожно забрала гитару из его рук.
– Терапия – не шоу, Самаэль, – тихо сказала она, отставляя инструмент и возвращая своё тепло Эосфору. – Она не должна быть полностью ложной. Я хочу тебе помочь с этим справиться. Прошу, не пытайся пережить случившееся в одиночку. Не забывай, что я рядом.
– Мне… не нужно это обсуждать, – чуть запнувшись, солгал Лукас. Харрис опять уловила это напряжение, с которым Эосфор пытался говорить неправду. Он снова ломал себя, чтобы не причинить ей вреда. Он тоже понимал, что, если сорвётся сейчас – может начать кричать от разъедающей внутренности боли. А её неспособность помочь ему, остановить взрыв, сделает невозможным дальнейшее присутствие девушки в этом доме. Хорошо ещё, если она уйдёт живой и здоровой… Вот только Лукас останется здесь совсем один.
Возможно, он делал это и для себя тоже.
– В природе людей – избегать беседы тогда, когда они больше всего в ней нуждаются, – сказала Хлоя. – Когда им особенно больно. Самаэль, – она заглянула ему в лицо, – прошу, поговори со мной. Тебе это нужно, – Харрис увидела, как он, с трудом сдерживая слёзы, качает головой. – Ладно. Хорошо, я подожду. Я могу ждать сколько угодно, – девушка отстранилась, поднялась, собралась отойти – и почувствовала, как Эосфор хватает её за руку и удерживает рядом с собой.
– Д-доктор… – услышала она сдавленный шёпот. Вздохнула, быстро склоняясь над Лукасом и крепко его обнимая. Эосфор, зажмурившись, прижался к ней в ответ. Может, он был пока не готов к разговору, и она зря настаивала – но вот терапия по принципу Эммы, едва ли закончившей пару семестров вместе с Харрис, помогла, практически, как и всегда. Хлоя часто недооценивала метод слегка навязчивой подруги, и только сейчас поняла, насколько на самом деле могут быть необходимы простые искренние объятия.
