Это меткое замечание вошло в обиход княгинь и простых солдат: через несколько лет художница Элизабет Виже-Лебрен расспрашивала об этом событии одну сварливую петербургскую княгиню. «Увы, моя дорогая, великий князь, у которого было столько бриллиантов и золота, умер на траве», – ответила вдовствующая княгиня таким тоном, будто Потёмкин осмелился умереть на ее собственном газоне [27]. Во время Наполеоновских войн русская армия маршировала, распевая песню о том, как Потёмкин умер в степи, лежа на плаще [28]. Поэт Гавриил Державин увидел поэзию в том, что этот безграничный человек умер на лоне природы, «как на распутьи мгла» [29]. Два наблюдателя в разных концах империи – граф Федор Ростопчин (известный как человек, который в 1812-м сжег Москву) в близлежащих Яссах и шведский посол, граф Курт Стедингк в далеком Петербурге [30] – на известие о смерти светлейшего ответили одинаково: «Его смерть была так же необычна, как его жизнь» [31].

Нужно было немедленно известить императрицу. Ей могла бы сообщить Сашенька Браницкая, которая всегда отчитывалась Екатерине о здоровье князя, но она была вне себя от горя. Поэтому к преданному и неизменному секретарю Потёмкина, Василию Попову, отправили адъютанта.

Оставался один, почти ритуальный момент. Когда охваченный грустью отряд двинулся в сторону Ясс, кто-то, вероятно, захотел отметить то место, где скончался князь, чтобы потом поставить здесь памятник в его честь. Вокруг не было камней. Ветер бы унес ветки. И тогда атаман Павел Головатый, знавший Потёмкина тридцать лет, забрал у одного из своих конников запорожское копье. Перед тем как присоединиться к арьергарду процессии, он подъехал к тому месту, где скончался князь [32], и вонзил копье в землю. Казачье копье, отмечающее место смерти Потёмкина, было так же символично, как стрела на могиле Робин Гуда.

Получив новость, Попов[3] написал императрице: «Нас постиг страшный удар! Всемилостивейшая государыня, светлейшего князя Григория Александровича нет больше среди живых» [33]. В Петербург был отправлен доверенный молодой офицер с приказом не останавливаться в пути, пока не доставит ужасную новость.

Через семь дней, в шесть часов вечера 12 октября [34] одетый в черное и покрытый дорожной пылью курьер доставил письмо Попова в Зимний дворец. Императрица упала в обморок. Придворные решили, что ее хватил удар. Позвали докторов, чтобы сделать кровопускание. «Слезы и отчаяние, – записал личный секретарь Екатерины Александр Храповицкий. – В 8 часов пустили кровь, в 10 легли в постель» [35]. Императрица была так плоха, что к ней не допускали даже внуков. «Она потеряла не любовника, – записал Массон, шведский учитель математики великих князей, хорошо понимавший смысл отношений императрицы и Потёмкина. – Это был друг» [36]. Екатерина не могла спать. В два часа ночи она поднялась, чтобы написать своему преданному и хлопотливому другу, философу Фридриху Мельхиору Гримму[4]: «Ужасный удар обрушился на мою голову. В шесть часов пополудни курьер привез мне известие, что мой ученик, мой друг, почти мой кумир, князь Потёмкин Таврический умер в Молдавии после болезни, тянувшейся почти месяц. Вы не можете представить себе, как я потрясена…» [37]

В каком-то смысле императрица так и не оправилась. Золотой век ее правления умер вместе с князем. Но умерла и его репутация: в ту трагическую бессонную ночь Екатерина в Зимнем дворце при свете свечей писала Гримму, что завистливые «болтуны» всегда очерняли достижения Потёмкина. Но если враги не могли победить его при жизни, они добились этого после смерти. Не успело тело остыть, как его диковинный характер уже оброс грязными слухами, которые на две сотни лет заслонили достижения князя.

Екатерина была бы неприятно удивлена, узнав, что имя ее «кумира» и «государственного деятеля» сегодня известно как синоним обмана и как название фильма. Он запомнился «потёмкинскими деревнями», хотя строил города, и благодаря фильму «Броненосец Потёмкин», рассказывающему историю мятежных матросов, участвовавших в революции, которая через много лет после его смерти разрушила любимую им Россию. Легенда о Потёмкине была создана врагами российской нации, завистливыми придворными и непостоянным преемником Екатерины, Павлом I, мстившим за себя и осквернившим не только репутацию, но даже могилу любовника своей матери. В XIX веке Романовы, руководившие строгой милитаризированной бюрократией, обладавшей викторианской чопорностью, пользовались славой Екатерины, но стыдились ее частной жизни и особенно той роли, которую в ней играл «полуцарь» Потёмкин [38]. Последовавшие за ними советские лидеры разделяли их моральные принципы и усугубляли их ложь (хотя недавно стало известно, что Сталин, прилежный ученик истории, восхищался Потёмкиным)[5]. Даже признанные западные историки до сих пор расценивают его скорее как клоуна-дебошира и сексуального гиганта, а не как исторически значимого политика[6]. Всё это привело к тому, что князь не получил подобающего ему места в истории. Екатерина Великая, не знавшая о клеветнических настроениях будущего, оплакивала своего друга, любовника, солдата, политика и, вероятно, мужа все оставшиеся годы своей жизни.

Двенадцатого января 1792 года Василий Попов, доверенный слуга князя, вернулся в Санкт-Петербург с особым поручением. Он привез самое ценное сокровище Потёмкина – тайные письма Екатерины о любви и государственной политике. Они все еще были в связках. Некоторые из них были (и остались) покрыты слезами умирающего Потёмкина, перечитывавшего их снова и снова и знавшего, что он больше никогда не увидит Екатерину.

Императрица приняла Попова. Он передал ей письма. Она отпустила всех, кроме Попова, и закрыла дверь. Оба заплакали [39]. Прошло почти тридцать лет с тех пор, как Екатерина увидела Потёмкина в тот самый день, когда она захватила власть и стала императрицей всея Руси.

1739–1762

Говорят, в юности Потёмкин похвалялся друзьям: «Когда я вырасту, стану государственным деятелем или архиепископом». Вероятно, гимназические товарищи насмехались над его мечтами, ведь он родился в уважаемой, но мелкопоместной провинциальной дворянской семье и потому не был наделён ни именем, ни состоянием. Крёстный, который относился к нему с большим пониманием, порой ворчал, что мальчик либо «станет великим человеком, либо не снесёт головы» [1]. В те времена в России был только один способ быстро дослужиться до такого высокого поста – благодаря милости монарха, и никому не известный юноша из провинции к своим двадцати двум годам умудрился встретиться с двумя правящими императрицами.

Григорий Александрович Потёмкин родился 30 сентября 1739 года[7] в маленьком селе Чижово неподалёку от Смоленска. Потёмкины владели скромным поместьем и 430 крепостными. Семья была совсем небогатой, однако и не бедной; чтобы укрепить своё неблистательное положение, они прибегали к странным способам, необычным даже по меркам глухих окраин Российской империи. Это был весьма многочисленный род польского происхождения, и как любое благородное семейство, они выдумали себе довольно сомнительную генеалогию. Чем скромнее происхождение, тем грандиознее генеалогическое древо: Потёмкины заявили, что ведут свой род от вождя италийских племён Телезина, который осаждал Рим в I веке до н. э., и вождя далматов Истока, жившего в XI веке н. э. На несколько столетий следы этих итало-далматских потомков царственных особ теряются, а затем вдруг возникают в Смоленской губернии, где носят совершенно не латинскую фамилию Потёмкины, на польский манер – Потемпские.