В свою очередь на юную княгиню вряд ли могли произвести впечатление грубоватые Орловы, которые на ее вкус были слишком простыми и невежественными. Она приказала Алексею Орлову, главному организатору переворота, известному как «Меченый» – Le Balafre, немедленно скакать в Монплезир. Однако Григорий Орлов не мог решить, надо ли ехать за императрицей тем же вечером или следует подождать следующего дня. Дашкова уверяла, что решила за него: «Я остолбенела. Это так взбесило меня, что я не могла сдержать своего гнева (причем выразилась довольно энергично) против самовольного замедления исполнения моих приказаний, данных Алексею Орлову. «Вы упустили самое драгоценное время, – сказала я. – Вы боялись потревожить государыню и решили, вместо того чтобы своевременно явиться с нею в Петербург, обречь ее на жизнь в темнице или одну с нами участь на эшафоте. Скажите же своему брату, чтобы он немедленно скакал в Петергоф и привез ее в город как можно скорей» [49].
Любовник Екатерины наконец согласился. Заговорщики в Петербурге получили приказ поднять восстание среди гвардейцев. Посреди ночи Алексей Орлов в экипаже отправился за Екатериной в Монплезир, взяв с собой нескольких гвардейцев, некоторые ехали на запятках, а другие следовали за ними в отдельном экипаже. Среди них был и вахмистр Потёмкин.
В шесть утра они прибыли в Монплезир. Пока Потёмкин ждал у экипажа с форейторами, готовый отправиться в обратный путь, Алексей Орлов поспешил в специальную пристройку к павильону, ворвался в комнату Екатерины и разбудил любовницу своего брата.
«Пора вам вставать; все готово для того, чтобы вас провозгласить, – сообщил Алексей Орлов. – Пассек арестован». Екатерине этого было достаточно. Она быстро оделась в черное. Переворот должен был свершиться сегодня – или никогда. Если бы он провалился, они все оказались бы на эшафоте [50].
Алексей Орлов помог Екатерине подняться в экипаж, укрыл ее своим плащом и приказал форейторам скакать восемнадцать километров обратно в Петербург на полной скорости. Потёмкин и еще один офицер, Василий Бибиков, вскочили на запятки, чтобы охранять драгоценный груз. Многие спорят о том, что Потёмкин делал в эти часы, но приводимый ниже рассказ, публикуемый впервые, записал англичанин Реджинальд Поль Кери, который позже хорошо знал Потёмкина и, вероятно, слышал его из первых уст [51].
Екатерина все еще была в кружевном ночном чепце. Они встретили мчавшийся из столицы экипаж. По случайному совпадению в нем оказался ее французский парикмахер Мишель, который вскочил в экипаж императрицы и причесал ее на пути к революции, хотя по прибытии прическа и была ненапудренной. Возле столицы они встретили карету Григория Орлова. Екатерина, Алексей и парикмахер поменялись с ним экипажами. Возможно, Потёмкин был с ними. Кареты направились прямо к казармам Измайловского полка, где их встретили «двенадцать человек и барабанщик». Империю можно захватить и с таким числом сподвижников. «Двое солдат, – вспоминала Екатерина, – бросились целовать мне руки, ноги, подол платья, называли меня спасительницей. Двое ‹…› привели священника с распятием и начали приносить присягу». Их полковник (и бывший воздыхатель Екатерины) граф Кирилл Разумовский, гетман Украины, поцеловал ей руку и преклонил колено.
Екатерина еще раз поднялась в экипаж в сопровождении священника и солдат и отправилась в казармы Семеновского полка. «Они встретили нас криками «“Виват”!». Объезд казарм превратился в триумфальное шествие. Но не все офицеры поддерживали восстание: брат Дашковой и племянник канцлера Петра Третьего, Семен Романович Воронцов, оказал сопротивление и был арестован. Когда Екатерина была между Аничковым дворцом и Казанским собором, вахмистр Потёмкин появился во главе своих конногвардейцев. Мужчины приветствовали императрицу с нескрываемым энтузиазмом. Возможно, она уже знала Потёмкина как одного из организаторов заговора, потому что позже хвалила лейтенанта Хитрово и «унтер-офицера 17-ти <лет> по имени Потёмкин» за их «сметливость, мужество и расторопность» в тот день – хотя ее поддержали и другие офицеры Конногвардейского полка. На самом деле Потёмкину было двадцать три [52].
Императорский кортеж в сопровождении тысяч гвардейцев отправился в Зимний дворец, где Сенат и Синод собрались, чтобы вручить Екатерине уже отпечатанный манифест и присягнуть ей на верность. Панин прибыл во дворец вместе со своим воспитанником, великим князем Павлом, все еще одетым в ночную рубашку и колпак. Новости быстро распространялись, и на улице начала собираться толпа. Екатерина показалась в окне, толпа приветствовала ее. Двери дворца были открыты, в коридорах толпились солдаты, священники, послы и простые горожане, пришедшие принести присягу новой государыне – или просто поглазеть на то, как совершается революция.
Вскоре после Панина и великого князя прибыла Дашкова: «Я приказала подать себе парадное платье и поспешно отправилась в Летний дворец». Появление разодетой в пух и прах молоденькой графини произвело еще больший фурор: сначала Дашкова не могла войти, а потом, когда ее узнали, толпа была такой плотной, что она не могла пробиться к цели. Наконец солдаты передали худенькую девушку поверх голов, из рук в руки, как куклу. Это могло вскружить голову кому угодно и, разумеется, вскружило Дашковой: «Я была поднята на руки и отовсюду слышала приветствия как общий друг и осыпана тысячами благословений. Наконец я очутилась в передней со вскруженной головой, с изорванными кружевами, измятым платьем, совершенно растрепанная, вследствие своего триумфального прихода, и поторопилась представиться государыне» [53].
Императрица и княгиня обнялись, но Петербург был уже в руках восставших, преимущество оставалось на стороне Петра: его армия, отправившаяся на войну с Данией и дошедшая до Ливонии, вполне могла разгромить гвардейцев. Под его контролем все еще находилась крепость Кронштадт, защищавшая подход к Санкт-Петербургу с моря. Екатерина по совету Панина, Орловых и других старших офицеров, в частности, графа Кирилла Разумовского, отправила адмирала Талызина с приказом склонить Кронштадт на их сторону.
Теперь нужно было взять в плен самого императора. Императрица приказала гвардейцам идти на Петергоф. Возможно вспомнив о том, как шла императрице Елизавете мужская одежда, Екатерина потребовала для себя гвардейскую форму. Солдаты с удовольствием избавились от ненавистной прусской формы, которую их заставлял носить Петр, и снова надели старые мундиры. Если ее люди снимали старые одежды, то же собиралась сделать и Екатерина. «Желая переодеться в гвардейский мундир, она взяла его у капитана Талызина, – вспоминала Дашкова, – а я, следуя ее примеру, достала себе у лейтенанта Пушкина – двух молодых офицеров нашего роста. Эти мундиры, между прочим, были древним национальным одеянием Преображенского полка со времени Петра Великого» [54].
Пока Екатерина принимала своих сподвижников в Зимнем дворце, Петр, как и собирался, прибыл в Петергоф, чтобы отпраздновать с ней День святых Петра и Павла. Он обнаружил, что в Монплезире никого не было. На постели Екатерины лежало ее праздничное платье, и это было недобрым знаком – ведь она и впрямь поменяла свои одежды. Увидев это, Петр III упал духом: он рыдал, пил и находился в крайнем смятении.
Единственным из придворных Петра, кто не потерял голову, был восьмидесятилетний фельдмаршал граф Бурхардт фон Миних, недавно возвращенный из ссылки участник переворота 1740–1741 годов. Миних предложил незамедлительно осуществить марш-бросок на Петербург – но перед ним был не Петр Великий. Император послал в Петербург эмиссаров, чтобы вступить в переговоры либо арестовать Екатерину, но все они перешли на ее сторону: канцлер Михаил Воронцов, стоявший на подножке кареты мятежной Елизаветы двадцать лет назад, вызвался отправиться в город, но как только прибыл, преклонил колено. Обескураженный Петр со своим редеющим двором вернулся на восемь верст назад в Ораниенбаум. Наконец седой Миних уговорил императора попытаться захватить Кронштадт, чтобы контролировать столицу. Вперед послали эмиссаров. Когда около десяти часов вечера шхуна Петра прибыла в Ораниенбаум, Петр был пьян, и взойти на борт галеры ему помогали любовница, Елизавета Воронцова, и старый фельдмаршал. Через три часа они подошли к Кронштадту.
