Все рыдали: несмотря на сластолюбие и жестокость Елизаветы, ее любили. Она многое сделала, чтобы вернуть России статус великой европейской державы, в котором страну оставил ее отец. Разумовский поспешил в свои покои, чтобы оплакать потерю. Ивана Шувалова одолели «ипохондрические мысли», и он чувствовал себя беспомощно. Отважный генерал-прокурор открыл двери в приемную и объявил, не сдерживая слез, катящихся по его старому лицу: «Ее Императорское Величество уснула с миром, Храни Господь нашего Всемилостевейшего правителя, императора Петра Третьего». Имя нового правителя вызвало ропот, но пока что «весь двор наполнился плачем и стенанием» [27]. «Несмотря на обычное торжество праздника, Петербург встретил это событие печально; на каждом лице отразилось чувство уныния. ‹…› вид солдат был угрюмый и несамодовольный; по рядам пробегал глухой, сдавленный ропот» [28].
В семь часов вечера сенаторы, генералы и придворные присягнули на верность Петру III и пропели «Тебе Бога хвалим». Пока митрополит Новгородский торжественно обращался к новому императору с наставлением, Петр III, который обезумел от счастья и не скрывал этого, вел себя возмутительно и «валял дурака» [29]. Позже 150 первых дворян империи приветствовали новую эпоху, собравшись на ужин в галерее, всего в трех комнатах от спальни покойной императрицы.
Екатерина сыграла свою роль женщины, проникнутой sensibilité и хладнокровного политика. Она оплакивала императрицу и провела у ее тела три последующих дня. Можно предполагать, что к тому времени в перегретой комнате уже стояло зловоние [30].
На войне русские войска только что заняли прусскую крепость Кольберг и оккупировали Восточную Пруссию, а другие части армии продвигались в глубь Силезии вместе с союзными австрийцами. Падение Фридриха Великого было неизбежно. Дорога на Берлин оказалась свободной. Только чудо могло спасти монарха, и этим чудом стала смерть Елизаветы. Петр приказал немедленно остановить наступление и начал мирные переговоры с королем Пруссии, который не мог поверить своему счастью. Фридрих был готов отдать России Восточную Пруссию, но даже этого не потребовалось.[18] Вместо этого Петр готовился начать собственную войну против Дании, чтобы отобрать у нее Шлезвиг и вернуть его Голштинии.
На похоронах Елизаветы 25 января 1762 года пребывавший в прекрасном настроении император Петр III придумал игру, чтобы день проходил не так скучно: он шел позади катафалка, давал ему отъехать на десять метров, а затем бегом догонял, таща за собой пожилых придворных, которые несли его траурный шлейф. «Слух о недостойном поведении императора распространился мгновенно».
Разумеется, критики обратили взоры к его жене. В момент смерти Елизаветы Екатерина получила сообщение от гвардейца, князя Кирилла Дашкова: «Повели, мы тебя взведем на престол». Дашков был одним из членов кружка гвардейцев, в который в том числе входили и герои Семилетней войны, включая братьев Орловых. Но беременная Екатерина не была готова. Во все-таки произошедшем екатерининском перевороте удивительно не то, что он оказался успешным – любой заговор зависит от воли случая, – но то, что он мог свершиться и за полгода до этого. Екатерине удалось предотвратить его стремительное развитие до тех пор, пока она не оправилась от родов.
Сам император, не подозревая об этом, предрешил как время, так и энергичность переворота. За свое недолгое правление Петр умудрился восстановить против себя почти всех значимых представителей российской политической сцены. Впрочем, его решения не были варварскими, хотя часто оказывались неблагоразумными. 21 февраля 1762 года он упразднил страшную Тайную канцелярию, хотя часть ее выжила и стала называться Тайной экспедицией при Сенате. Тремя днями раньше император провозгласил манифест о вольности дворянства, освобождавший дворян от введенной Петром Великим обязательной военной службы.
Эти меры должны были завоевать Петру популярность, но другие его действия выглядели так, будто специально были направлены против важнейших интересов России. Особенно это сказалось на армии: за годы Семилетней войны она победила Фридриха Великого, захватила Берлин и привела огромную и могущественную военную машину Пруссии на край гибели. А теперь Петр III не только заключил мир с Пруссией, но и договорился прислать на помощь Фридриху войска, которые до этого помогали австрийцам. Ситуация усугубилась тем, что 24 мая Петр от имени Голштинии объявил ультиматум Дании, что должно было привести к войне, совершенно не связанной с интересами России. Он решил лично командовать войсками.
Петр издевательски называл гвардейцев «янычарами» – турецкими пехотинцами, которые сажали на трон и свергали османских султанов. Он решил распустить часть гвардейских полков [31]. Это усилило оппозиционные настроения среди гвардейцев. Вахмистр гвардии Потёмкин, уже немного знакомый с Орловыми, захотел участвовать в заговоре. Вот как это произошло. Один из «орловцев», капитан Преображенского полка, пригласил университетского друга Потёмкина, Дмитрия Бабарыкина, «вступить в кружок». Бабарыкин отказался – ему не нравилась их «дикая жизнь» и связь Григория Орлова с Екатериной. Но он поделился своим отвращением с университетским товарищем. Потёмкин «тут же» потребовал, чтобы Бабарыкин представил его капитану Преображенского полка. Он незамедлительно присоединился к заговорщикам [32]. Первое же известное историкам действие Потёмкина как политика показывает его проницательным, бесстрашным, целеустремленным и способным действовать, исходя из своей интуиции. Для молодого провинциала быть в такое время гвардейцем оказалось чрезвычайной удачей.
Тем временем Петр назначал своих голштинских родственников на высочайшие должности в стране. Дядя Петра (и Екатерины) Георг Людвиг Гольштейн-Готторпский стал членом Совета, полковником лейб-гвардии Конного полка и фельдмаршалом. Когда-то, еще до отъезда молодой Екатерины в Россию, Георг Людвиг ухаживал за ней. По случайному совпадению, когда 21 марта принц прибыл из Голштинии, его адъютантом назначили вахмистра Потёмкина [33]. Потёмкин не стеснялся продвигать сам себя по службе: теперь он получил возможность снабжать заговорщиков информацией. Принц Георг Людвиг заметил, что Потёмкин был великолепным наездником, и назначил его сержантом гвардии. Другой голштинский принц стал генералом-губернатором Санкт-Петербурга и командующим всеми российскими войсками в Балтийском регионе.
Согласие на секуляризацию большой части земель Православной церкви дала еще императрица Елизавета, но соответствующий указ в начале своего правления, 21 марта, подписал уже Петр [34]. Его дурачество и проявление явного неуважения на похоронах Елизаветы показывали не только недостаток воспитания, но и презрение к православию. Эти действия возмущали армию, беспокоили гвардейцев, оскорбляли верующих и сводили на нет победы в Семилетней войне.
Недовольство в Петербурге было настолько сильным, что Фридрих Великий, которому безрассудство Петра было больше всего на руку, боялся, что императора свергнут, если тот оставит Россию и отправится командовать датским походом [35]. Злить армию и раздражать Церковь было безрассудно, но выводить из себя гвардейцев – откровенно глупо, а делать все вместе – просто самоубийственно. Однако переворот, не произошедший из-за беременности Екатерины в момент смерти Елизаветы, не мог совершиться без руководителя. Петр знал, что на трон есть три потенциальных претендента. Царь, вероятно, собирался убрать одного за другим своих конкурентов, но оказался как всегда слишком неуклюжим и медлительным.
Десятого апреля 1762 года Екатерина родила Григорию Орлову сына, которого назвали Алексеем Григорьевичем Бобринским. Он стал третьим ребенком Екатерины. Даже спустя четыре месяца после воцарения Петра лишь небольшой кружок гвардейцев знал о связи Екатерины и Орлова – не подозревала об этом даже ее подруга, княгиня Екатерина Дашкова, сыгравшая большую роль в заговоре и бывшая женой одного из поддерживавших Екатерину гвардейцев. Петр вел себя так, будто он ни о чем не подозревал. Это помогает понять, почему заговор не был раскрыт. Петра никто не информировал. Он не был в состоянии использовать те секретные силы, которые так нужны диктаторам [36].
