– Муж спился, сгорел от водки, – поведала Татьяна Петровна. – Потому что был очень рукастый и мозговитый, учеба его сгубила.

– Не вижу связи, – удивилась Анна Аркадьевна.

– Он сантехником работал и учился заочно. Все к нему ходили – напиши курсовую, диплом, сделай чертежи. А благодарили как? Бутылками. И за левую работу, за халтуру тоже бутылки.

«Ей так проще хранить память о муже, – подумала Анна Аркадьевна. – Придумать миф и поверить в него. Кто-то сгубил, а не сам виноват. Не его собственная болезнь безволия, а чужие злодеяния».

– Чем занимается ваш сын? Как его зовут? – спросила она.

– Юрчик. Автобус водит, у нас ведь трудно работу найти. Но его сразу взяли. Юрчик ответственный и не пьет.

– Потому что не учился? – вырвалось у Анны Аркадьевны.

Попала в точку, Татьяна Петровна отвела глаза, сама понимая, что вслух произнести подобное нелепо. Но с мифами и суевериями расстаться труднее, чем с верой в злые силы.

Выпуклые, нелогичные глаза Татьяны Петровны подернулись ласковой влагой, когда она говорила о сыне, брови, мелкие мышцы на лбу и на щеках слегка затанцевали. Все женщины любят говорить о своих детях, радуются возможности, теплеют. Но далеко не каждая при этом излучает свет, робкий и нежный.

Юрчик в полтора года уже хорошо говорил, в три года сам, никто не учил, стал читать, книжку за книжкой, в школу пошел, мог трехзначные числа в уме складывать.

– Хоть кого спросите! – клялась Татьяна Петровна. – Все удивлялись.

– Я верю, верю, – кивнула Анна Аркадьевна.

И подумала: «Никуда мне от них не деться».

Научная работа Анны Аркадьевны была связана с одаренными детьми. Служебная – в организации для них специальной системы обучения.

Она посмотрела на книжные полки, занимавшие одну из стен в этой чистенькой и бедной гостиной, именуемой залой, занимали одну из стен. На самом верху стояли двенадцать томов советской детской энциклопедии с потрепанными корешками, зачитанные.

– Юра любил читать энциклопедию? – спросила Анна Аркадьевна.

– Не отрывался, – кивнула Татьяна Петровна. – Отец ему купил, с переплатой, два месяца не пил.

– Ваш сын, определенно, очень умный мальчик. Если бы человек, любой человек, был способен сохранить в памяти только школьную программу, содержание учебников по химии и биологии, он прослыл бы эрудитом. А уж энциклопедия! Но я соглашусь в вами, гораздо важнее быть счастливым, чем умным. Недаром говорится: от счастья ума не надо.

«Счастье без ума – дырявая сума, – подумала Анна Аркадьевна. – На всякую пословицу есть противоположная по смыслу, а любовь часто питается иллюзиями и боится правды».

Лечение оказалось делом утомительным. До обеда Анна Аркадьевна принимала ванны, ей делали массаж и физиопроцедуры, она пила нарзан и отвары трав, посещала группу лечебной физкультуры и мануального терапевта. К двум часам добиралась домой, уставшая как батрак-кули после двенадцатичасового рабочего дня на хлопковой плантации. Съедала приготовленный Татьяной Петровной обед и заваливалась спать. По совету хозяйки Анна Аркадьевна купила курсовку без питания, столовалась дома. Настояла, что разницу в цене курсовок будет отдавать Татьяне Петровне. Свежие продукты, поди, не дешевы, за ними еще на рынок надо сходить и сготовить. Ваша непрактичность, Татьяна Петровна, может сделать ваш бизнес убыточным, а мою совесть ущербной.

Просыпалась Анна Аркадьевна около пяти. Голова почему-то не болела, хотя обычно дневной сон оборачивался мигренью и горечью во рту. Выпивала какао с крендельком, пирожком или домашним печеньем. Потом будет ужин и домашняя простокваша на ночь. Анна Аркадьевна при вашем диагнозе обязательно пятиразово надо питаться! После полдника следовало бы включить компьютер и сесть за работу – редактировать статью аспирантки.

Народная молва (интеллигенция тоже народ) полнится слухами о бессовестных «соавторах» – научных руководителях, которые ставят свои подписи под работами аспирантов и младших научных сотрудников. Молва умалчивает о соискателях научных степеней, которым руководитель подарил идею, методику ее внедрения, помог собрать данные, а соискатель не способен даже внятно изложить результаты исследования на бумаге, то есть в компьютерном файле. Проверщик орфографии глохнет от количества ошибок этого, с позволения сказать, педагога.

Работать решительно не хотелось. Имею право. У меня тяжелый отдых, находила себе оправдание Анна Аркадьевна и включала компьютер, только чтобы поговорить по скайпу с мужем и детьми. Хотелось читать что-то неспешное, многословное, стилистически безупречное, из другой, благородной и эстетически благополучной жизни, то есть классику. Обнаруженный в библиотеке хозяев «Обломов» Гончарова подошел как нельзя лучше.

Когда Анну Аркадьевну спрашивали, как она познакомилась с будущим мужем, она отвечала: «На почве русской литературы».

Это был день рождения сокурсницы-москвички. Один из парней привел своего двоюродного брата, курсанта тверского военного училища, который не успел переодеться и явно чувствовал смущение из-за своей зеленой военной формы. Анна Аркадьевна была тогда максималисткой, как сама о себе говорила, «провинциалка с вызовом», и бросалась с поддержкой к любому человеку, выказывавшему ущербность из-за немодной одежды или нестоличного происхождения. Сама она к третьему курсу уже приобрела большинство «культурных» навыков. Например, полюбила кофе. В их семье, да и во всех ей известных на малой родине, никто кофе не пил. Чай, изредка какао. В столовых предлагался кофе с молоком – отвратительное пойло. В домах годами хранились банки с растворимым кофе – вроде как для гостей, на самом деле – для хвастовства. Московский кофе эспрессо из машины был вязкий и горький, но Анна Аркадьевна упорно приучала себя его пить. И в какой-то момент стала получать удовольствие от напитка, в сессию, в ночь перед экзаменами пила кофе литрами. Утро без чашечки хорошего кофе всю последующую жизнь было не бодрым стартом нового дня, а наказанием не проснувшегося мозга.

Она первой подошла к курсанту.

– Как вас зовут?

– Илья. Илья Ильич. Как Обломова.

– Здорово! А я Анна. Анна Аркадьевна. Как Каренина.

– Вообще-то на Обломова я совершенно не похож.

– Да и мне не улыбается закончить жизнь под колесами поезда.

Когда расходились, Илья попросил разрешения ее проводить. Они прогуляли всю ночь, не целовались, не обнимались, даже за руки не держались. Но на рассвете у обоих было такое чувство, что отправиться по своим делам, сидеть на лекциях, отвечать на семинарах, есть, пить, ехать в транспорте, кого-то слушать, с кем-то спорить – глупейшая и скучнейшая перспектива. Вчерашняя жизнь померкла, а завтрашняя казалась прекрасной только в общении с этим человеком.

Илья окончил училище и уехал к месту службы на север Карелии. Анне Аркадьевне оставалось учиться два года. Это было время развала армии, офицерам не платили месяцами. Илья разгружал вагоны, где попало подрабатывал, сдавал кровь, чтобы позвонить ей по межгороду, скопить на отпуск, приехать к ней. Они писали друг другу каждый день. Коротенько, полстранички, как дневник. Если почта буксовала, и утром в ящике не было конверта, наступала паника будто перед концом света.

Анна Аркадьевна облюбовала лавочку, что стояла у хозяев во дворе. Лавочка была правильная, со спинкой удачного наклона, от долгого сидения на ней спина не уставала. Татьяна Петровна принесла подушку и плед. Как бы вам не застудиться, холодно уже. Прочитав несколько страниц, Анна Аркадьевна поднимала голову и вроде бы думала. Однако мысли были несвязные, как строчки из разных произведений.

Весенний воздух чист, потому что потеплело, а осенний чист, потому что похолодало. Голые деревья в саду похожи на конечности каких-то фантастических существ, которые лезут из земли – не страшных, а беспомощных. Илья обожает инструменты. На день рождения ему надо подарить гвоздезабиватель, или как там эта штука называется. Краски заката на горизонте никогда не повторяются. Если бы художники были сродни математикам и попробовали бы изобразить среднестатистический закат, они сошли бы с ума. У дочери нет зимнего пуховика. Куцая куртенка до пояса – безобразие. Застудит моих будущих внуков. Выражаюсь как Ольга.