— И? Что ты хочешь мне этим сказать? — Нактис явно не выглядел впечатленным.

— Отец настолько верит в людей, что посадил это дерево! Он уверен, что они послушают его, не станут трогать плоды, — пояснил Кайсис, оборачиваясь к брату. — Видишь?

— Думаю, тут все наоборот, — младший пожал плечами. — Он посадил дерево, чтобы дать людям искушение. Ведь он не уверен в них, есть сомнение в их вере. Отец верит в то, что они нарушат его запрет. Для этого запрет и был создан. Чтобы убедиться в том, что они хотя бы попытаются его нарушить.

— Чушь! — Кайсис отмахнулся. — Ну, давай поспорим! Дадим им плод. И я уверен, они его не съедят.

И они поспорили.

Нактис наблюдал за тем, как брат заманил играющих Адама и Еву на поляну к дереву. Затем наколдовал ветер, заставил пару яблок упасть к ногам первых людей. Те посмотрели на плоды, переглянулись, и вскоре удалились, планируя и дальше нежиться на солнышке Эдемского сада.

— Ну? Видишь! — Кайсис радовался, буквально прыгая вокруг брата.

Нактис сидел рядом, темнее тучи. Он не хотел проигрывать старшему брату. А потому…

— Моя очередь, — он расплылся в хитрой улыбке.

На следующий день он заманил только Еву к запретному дереву. Обернулся змеем, прокрался меж веток, выбрал самое сочное и краснобокое яблоко. А затем просто протянул его в руки девушке. И, как водится, от такого она уже не могла отказаться.

Нактис ликовал. Конечно, самому взять то, что «нельзя» — одно. Но принять из чужих рук — совершенно другое. Когда к твоим ногам падают яблоки, тебе просто лень за ними наклониться. Вдруг зеленые, или побитые будут, а то и вообще червивые окажутся! Но вот когда с дерева тебе протягивают румяное наливное яблочко, тут уже сложно отказаться.

А дальше все совсем просто. Адам бы не стал есть яблоко сам. Но, приняв его из рук любимой девушки, он даже не задумался о последствиях. Конечно же. Сам ты никогда не начнешь пить мерзкую водку. А вот за компанию…

Тогда Кайсис впервые проиграл хитрому брату.

***

V в., Европа

Чем старше братья становились, тем больше разногласий у них возникало. По итогу они в какой-то момент разошлись, условившись частенько пересекаться, общаться о жизни. Но они никогда не становились ближе. Словно каждый раз отдалялись от друга. И все равно Нактис оставался для Кайсиса единственным живым существом, с которым можно было поговорить по душам. Пусть даже это и могло окончиться спором, длинной в несколько лет.

Что, в сути, несколько человеческих лет для бессмертного существа? Крупицы в океане времени.

Братья условились встретиться на берегу моря. И Нактис не заставил себя ждать. Он всегда был до чертиков пунктуален, потому появился за несколько часов до встречи. Уже успел искупаться, поймать и пожарить рыбу, покидать в воду камни. И только после всего этого себя явил старший братец.

— Это — твоих рук дело? — без приветствия хмуро бросил он, окидывая рукой город у себя за спиной.

— Ну, да, — Нактис пожал плечами.

— Зачем?! Ты хоть представляешь, что случится с Европой в дальнейшем? Черт, — Кайсис опустился на ближайший камень, запуская пальцы в волосы, — да здесь же будет разруха, запустение… она вообще, может, вымрет!

— Не вымрет, — отмахнулся младший брат, флегматично кидая в воду камни и считая «блинчики». — Помнишь, лет двести тому мы с тобой поспорили, что феодализм не появится в тогдашней Римской империи? Вот. Я выиграл.

Нактис сейчас сидел на побережье, а за спиной у него находился новый, по тогдашним меркам, мир. Когда он направил войска сперва вестготов, а затем и германцев на и без того ослабленную Римскую империю, Нактис уже заранее знал, что она падет. И, как он и предполагал, на смену античному государству постепенно приходила власть феодальной Европы. Зачинщика этого безобразия совершенно не волновало то, что в дальнейшем Европа действительно должна была погрузиться в пучину смуты и раздора.

— Мне было весело, — Нактис расплылся в улыбке.

— Тебе так важен был спор?! — непонимающе всплеснул руками Кайсис, затравленно глядя на брата.

— Нет, — честно признался Нактис. — Мне было интересно. Потом весело. Тем более мир не должен стоять на месте. На смену светлым временам должны приходить темные, жара сменится холодом, а жизнь… — отойдя на несколько шагов, Нактис поднял среди камней старый череп, достав его прямо из развороченного недавним штормом захоронения, — жизнь обратится в смерть.

И он заставил череп в руке обледенеть. Слегка сжал пальцы и наблюдал за тем, как тот рассыпался мелкой крошкой, которую тут же подхватил ветер, швыряя прямо-таки в лицо брату.

— И ты действительно считаешь, что все должно придти к грустному финалу? — Кайсис подавил тяжелый вздох, исподлобья глядя на брата.

С каждым годом их взгляды на жизнь все больше расходились. Кайсис осознавал, что брат превосходил его хитростью. Но не мог этого признать. А потому старался все реже и реже с ним спорить. Ведь не было еще такого, чтобы Нактис вышел из спора проигравшим.

— Ну, — Нактис сперва задумался, потом расплылся в улыбке, — Любую грустную историю я могу легко обернуть для себя хорошей шуткой. Люблю трагикомедии, знаешь ли.

— Но мы же не в театре!

— А кто сказал, что жизнь — не величайший в мире театр? — он рассмеялся. — Брось, Кайсис, просто признай, что ты не умеешь наслаждаться игрой своей труппы.

***

1212г, Кёльн

Стоя на одной из главных улиц Кёльна, Нактис наблюдал за тем, что даже его темная душа отказывалась расценивать, как нечто адекватное. В тот день через центр города проходила процессия, большую часть которой насчитывали дети и подростки. В будущем это событие будет известно, как «крестовый поход детей». Через Кёльн они планировали добраться до Италии, а оттуда погрузиться на корабли и отправиться, конечно же, в Иерусалим.

— Идиотизм, скажи? — Нактис обернулся к брату, вместе с ним удаляясь с главной площади.

— Святое дело, — пожал плечами Кайсис.

— Чего?!

— Ну, — остановившись на небольшой, и, самое главное, пустующей сейчас площади, Кайсис удивленно окинул взглядом брата. — Они хотят вернуть Иерусалим.

— Куда вернуть? — Нактис скептично изогнул бровь, останавливаясь напротив брата.

— Христианству вернуть, — осторожно продолжил его брат.

— А почему этим занимаются дети? — младший склонил голову набок. — Дорогой мой, это бесчеловечно. Даже для меня! Мне плевать на остальные Крестовые походы, пусть умирают хоть пачками эти верующие крестоносцы! Но дети-то тут при чем?

— Ты так любишь детей? — Кайсис непонимающе вскинул брови.

— Нет же, — Нактис отмахнулся, — они не знают, на что идут. Это не их дело. Они — просто пушечное мясо! До Иерусалима из них не дойдет никто, и ты это прекрасно понимаешь.

— Они говорят, что пути…

— Да они сдохнут по дороге от голода, потеряются в холмах и лесах, потонут в кораблекрушении, — прошипел Нактис, перебивая брата. — Это не вера, братец. Это — идиотизм.

И он отвернулся, планируя уйти. И ушел бы. И не случилось бы ничего. Если бы черт не дернул старшего брата за язык.

— Нактис, признайся, ты бесишься потому, что жалеешь себя? — он улыбнулся. — Мол, ты был несчастным ребенком, младшим, слабым, все дела, и тебе жалко подобных? Таких же маленьких и слабых…

И сейчас в глазах младшего брата Кайсис увидел настоящее полыхающее пламя. Зря он, кажется, начал этот разговор.

— Я никогда не был слабым. Единственный слабак и тряпка тут — ты, — прошипел Нактис.

— Да с чего ты взял?! — всплеснул руками Кайсис, приближаясь к брату. — Я — первенец. Отец всегда говорил…

— Отца тут нет, забудь о нем, — злобно ухмыльнулся Нактис. — Ты не слабее меня? Поспорим?!

Вздрогнув, Кайсис даже не заметил, как автоматически сжал протянутую руку брата. И тогда он уже не впервые увидел его магический облик. Измененный за тысячи лет. Больше не было серых крыльев. Их заменил уже знакомый плащ. Руки венчали черные когти. Глаза изменились.