Я прикован к месту не от страха, а от потребности. Я должен заставить гудение в моей крови остановиться и мысленно кричу на мой налитый член опуститься, бл*дь, вниз.

— Я, бл*дь, порву тебя на куски!

Искаженные слова Джейсона возвращают меня обратно в настоящее. Люк не двигается, даже когда Джейсон встаёт вертикально, чтобы перевести эту борьбу на следующий уровень. Я перевожу пристальный взгляд на другого из моих людей и делаю кивок, но прежде чем он смог выступить вперёд и попытаться урезонить своего лидера, Люк заканчивает дело своим пистолетом, прижатым к морщинистой коже лба Джейсона.

«Прямо между его налитых кровью глаз».

— Не такой уж и красавчик, вот как ты запугиваешь кого-то, от кого чувствуешь угрозу? Не словами, — спокойно и размерено говорит Люк, на его привлекательном лице ни грамма эмоций, но его глаза… они рассказывают совершенно другую историю. Это история о брызгах крови и кусочках плоти и мозга, о том, как они взрываются из задней части головы Джейсона Плуммера. Историю улыбки Хантера, которая возникнет, когда он увидит жуткий коллаж красного и серого, оставленный на пути, когда мозг Джейсона разорвёт на части.

Меня никогда не тянуло к власти. Я никогда не жаждал её для себя, не говоря уже о том, чтобы испытывать притяжение из-за неё к другому, но в Люке — это гораздо больше, чем просто потребность в доминантности и контроле. Это такая же часть его, как цвет глаз и бледный тон его безупречной кожи. В Люке власть — это наркотик, обладающий аддитивным потенциалом, что наполняет мои чувства и заставляет меня жаждать больше, как безмозглого наркомана.

«Да, — думаю я, когда смотрю на ухмыляющегося Люка, спрятавшего своё оружие и дарящего Джейсону один последний долгий взгляд. — Этот мужчина станет моей погибелью».

Я не могу оторвать глаз от младшего из братьев Хантеров, когда он шагает назад к своему месту в носовой части реактивного самолета, даже не удостоив меня взглядом.

Даже когда всё, что я могу увидеть, — верхушка его темноволосой головы, я с нерушимым вниманием удерживаю на нем мой пристальный взгляд.

— Приберитесь, — говорю я, по-прежнему зачарованно глазея в носовую часть самолёта. — План тот же. Мы ждем день, может два, прежде чем направимся на встречу с Фёдоровым.

Фырканье исходит от избитого человека позади меня, но я не поворачиваюсь.

— О… и Джейсон, — мягко предупреждаю я. — Я бы не раздражал господина Хантера снова, если бы был на твоём месте, даже если он и ранил твою гордость.

Ещё одно неразличимое фырканье.

— Ты мой лучший сотрудник, — честно добавляю я, не желая смягчать ситуацию, а скорее уточнить. — Но, я согласен с каждый произнесённым им словом.

Я, наконец, поворачиваюсь, чтобы посмотреть в глаза главе моей команды, и вижу, что его гнев не уменьшился, а стал только ещё сильнее. Я понижаю тон моего голоса на достаточно низкий, чтобы остановить дальнейшие действия окружающих людей.

— Отпусти это. Потому что… — я наклоняю голову в направлении Люка, — …ты не захочешь такого человека в качестве врага. Он не только вывернет тебя наизнанку, но и каждого человека, которого ты когда-либо любил. Проглоти свою гордость, лейтенант. Или я уверен он, что он будет наслаждаться, заставляя тебя это сделать силой, а затем отрежет твой язык в точности, как и угрожал, и его тоже заставит проглотить.

Глава пятая

Люк

Я сдержал улыбку. Я позволил враждебности, исходящей от людей Джеймса Купера, накормить моего монстра, который взбесился из-за этого большого парня, командующего силами Джеймса, того, кто уступил так легко.

Он хотел резни, а не подчинения.

Это истинно, когда говорят: «Чем больше они, тем тверже они… делают меня». И прямо сейчас, я был твёрд-бл*дь-как скала.

Именно поэтому я не мог посмотреть на мужчину, который стоял рядом с моим боком и восхищенно наблюдал, как я сшиб его лейтенанта. Я мог ощутить прокатившуюся по нему смесь замешательства, предвкушения от ожидания и потребности. Это было опрометчиво и мощно, и я вышел из ситуации со знанием, что моя спокойная и управляемая агрессия открыла более тёмную сторону Джеймса. Сторону, которую он не в состоянии быстро скрыть.

Никто не приближался ко мне всю остальную часть полёта помимо молодой, хрупкой девочки, которая исполняла обязанности стюардессы, но выглядела так, будто лёгкий бриз собьёт её с ног. Она была покорна и вся такая тихая. Её единственный вопрос, в сочетании с потупленным взором, был:

— Я могу что-нибудь ещё сделать для Вас, сэр?

Я дискутировал с собой о возможности поиграть с ней, но вместо этого молниеносно отклонил эту мысль. Я пока не закончил играть с её работодателем, а другая добыча не соблазняла меня, так как это делал — Джеймс Купер.

Я всегда мог ощутить, где он находится. В этой игре в кошки-мышки, которой мы были так увлечены, Джеймс был в опасности быть уличённым с руками на сыре, как раз в тот момент, когда мышеловка захлопнется. А я буду ждать. Преследовать. Облизывать зубы в предвкушении удовольствия присутствовать в момент, когда поймаю его в ловушку и он будет неспособен сбежать.

«О, как я люблю эти игры».

***

Мы приземлились через час или около того на маленьком, но содержащимся в хорошем состоянии лётном поле, меня удивила рука, сжавшая моё плечо в тот момент, когда я расстегивал привязной ремень.

Не из-за того, что я не слышал, как кто-то приблизился ко мне, когда наш маленький реактивный самолет медленно приближался к трапу, а поскольку забыл, насколько уверенным и прямолинейным мог быть Джеймс и как легко он прикасается ко мне, когда другие бы даже не осмелились.

Тяжесть его прикосновения была инородной и всё же опьяняющей. Она опаляла меня через слои ткани, что покрывали мою кожу, и просачивалась через плоть в мои кости.

— Я получил известие, что машины ожидают нас. Ты можешь поехать со мной, — он ухмыляется. — Думаю, что так безопаснее для всех, не так ли?

Я встаю, скинув его руку прочь.

— Твой лейтенант был прав, — категорически заявляю я, когда выхожу из пространства между сиденьями, и смотрю над его плечом на команду, сидящую в хвостовой части самолёта. Мои глаза немедленно ловят и задерживаются на том мужчине с высохшей кровью вокруг ноздрей и тёмными фингалами под глазами, которые указывает, как стремительно они чернеют. Я не подмигиваю. Я не улыбаюсь. Я просто смотрю. — Мы не должны ждать тут нескольких дней, — продолжаю я, не разрывая контакта с глазами того, кого он назвал Джейсоном. — Нам следует ударить по этому Саше Фёдорову, прежде чем у него появиться шанс обнаружить нас и ударить первым.

Я не смотрю на Джеймса, в то время как высказываю ему своё мнение. Мой взгляд по-прежнему зафиксирован на непоколебимом человеке с желанием убивать в глазах. Убить меня.

— Тогда почему ты расквасил нос хорошего человека, если был согласен с ним?

Я прерываю зрительный контакт с вышеупомянутым мужчиной и возвращаю своё внимание к Джеймсу.

— Поскольку у него нет никакого уважения к власти.

— Он заслуженный ветеран.

— Потому что у него нет никакого уважения к тебе.

Рот Джеймса открывается, как будто он хочет что-то сказать, а затем захлопывается. Он бросает один взгляд через своё плечо в проход реактивного самолета, чтобы окинуть взглядом своих людей, готовящих свои сумки, а затем его тёмные глаза возвращаются к моим.

— Я плачу ему заработную плату — он уважает меня, — заявляет Джеймс, как будто моё предыдущее заявление относительно главы его оперативной группы оскорбительно для него.

Мы практически одно роста — Джеймс и я. Может быть он на половину дюйма выше меня и на несколько фунтов мускулов больше, что доказывает то, как туго натягивается его рубашка на груди, и это хорошо — это будет равный бой, если мы вступим в драку. Но я никогда не дерусь честно. Никогда.