Голос Софи шелестел, подобно этой траве:

– Проведи меня. Покажи. Я тебе верю.

– Назови мое имя. Назови мое имя, которое принадлежит тебе.

Ему показалось, еще мгновение, еще имя – и она вспомнит, всё и до конца. Но в этот момент со стороны дома раздалось:

– Софи?

Она отшатнулась и явно смутилась. Отвернулась и заторопилась выбраться из машины, скомканно пробормотав прощание и просьбу «держать в курсе». Гадес видел, что дверь дома распахнута, и на пороге стоит мать Софи, видимо, заметившая их.

Руки Гадеса лежали на руле. Ему оставалось только завести машину и уехать, раствориться в ночи. Но он прорычал:

– Да в бездну!

Дверца машины оглушительно хлопнула, Гадес в несколько широких шагов прошел мимо почтового ящика, по дорожке к дому. Догнал Софи почти у самых дверей, но смотрел не на нее, а на стоящую в дверях женщину.

Деметра ничуть не изменилась – да и с чего могла измениться богиня. В обычном, подчеркнуто домашнем платье с крупными красными маками. Спокойным взглядом, который кому-то мог показаться теплым, но Гадес знал, что это мед, патока, в которой застревают зазевавшиеся мухи.

– Добрый вечер, – поздоровалась Деметра холодно. – Видимо, я должна поблагодарить, что вы подвезли мою дочь?

– Вряд ли ты будешь благодарить.

Она посмотрела на Гадеса внимательно, и только ее глаза невольно расширились, когда она узнала. Больше ничто не выдало ее эмоций.

– Не понимаю, о чем вы. Софи, иди к себе, мы поговорим позже.

– Но, мама…

– Иди!

Софи не стала возражать, прошла мимо матери, неотрывно следящей за Гадесом, поднялась по лестнице, но уходить не стала, притаившись на ступеньках.

Деметра этого явно не заметила, она в упор следила за хищной улыбкой Гадеса:

– Думала, ты явишься позже.

– А я не думал, что ты решишься скрывать от дочери ее истинную сущность.

– Я сделаю всё, чтобы помочь Персефоне.

– Может, позволишь решать ей самой?

– Ей? – Деметра приподняла идеально очерченную бровь. – Ты соблазнил ее. Обманом заставил съесть тот гранат, привязал к Подземному миру. Не очень похоже на добровольное решение.

– Тебе всегда было проще так думать.

Пшеничные волосы Деметры свивались в толстую косу, но сейчас словно сами по себе расплетались, тяжелыми волнами падая на плечо. И вместе с ними в воздухе искрилась и сила. Запах свежей выпечки, шелест спелых колосьев, тяжелых от зерна.

Гадес тоже не сдерживал холодной, темной ярости. Он ощущал, как она клубилась на кончиках его пальцев, свивалась в тенях у двери, которую Деметра сжимала рукой. Воздух между богами подрагивал и едва ли не искрил от напряжения.

– Ты ведь знаешь, что происходит, – глухо сказал Гадес. – Все знают. Кто-то убивает богов. Персефоне опасно не знать, кто она. Не владеть силой, не суметь защитить себя.

– Я смогу о ней позаботиться. Для нее безопаснее пока не помнить. Так она не богиня. Никто не распознает ее.

– Кроме меня.

– Кроме тебя.

Гадес хотел сказать, что это глупо. Даже если никто не может понять, кто такая Персефона, уж Деметру все знают. И понимают, кто ее дочь. Но одновременно с этим он вспомнил, как часто Деметра брала приемных детей, пока Персефона жила с Гадесом. Обычные человеческие дети, которые вырастали, жили и со временем умирали. Софи могут считать такой же.

Только Гадеса не удалось обмануть.

– Я защищу ее, – сказала Деметра, и ее сила опала, словно прячась. – И от тебя тоже.

И она захлопнула дверь перед так и стоящим на пороге Гадесом. Он еще чувствовал Персефону там, за стенами, ее сердце билось в такт его собственному. А потом он глубоко вздохнул и вернулся в машину. Возможно, показываться Деметре было ошибкой. Но он был рад снова посмотреть ей в лицо – хотя кое-что в этом мире точно не менялось столетиями, например, маниакальное стремление Деметры «уберечь» дочь и навсегда оставить рядом с собой.

Без Персефоны машина казалась пустой, покинутой и холодной. Гадес включил печку, чтобы хоть немного прогреться и вытравить ощущение промозглого вечера и чужой силы. Потер виски, пытаясь собраться с мыслями. А потом проверил телефон, заметив новое сообщение от Амона: «ему стало хуже».

9.

Сидя на стуле, Аид расстегивает длинную застежку на спине платья. Персефона легко снимает ткань с плеч, позволяет упасть, шагает обратно к мужу. Обнимает его, ощущая дыхание Аида на своей коже.

– Устал? – мягко спрашивает она.

– Немного.

– Жаль, тебе пришлось участвовать в этом приеме сразу после возвращения с границ.

– У нас есть обязанности.

– Иногда мне кажется, у тебя их слишком много.

Аид усмехается, утыкается лбом в живот Персефоны:

– Сет купил новый бизнес, а Нефтида – платье. Они зовут в гости.

– Прекрасно.

Его губы ласкают ее кожу, когда Персефона отстраняется, берет лицо Аида в ладони, заглядывает в глаза:

– Ты бы убил за меня? Ты бы умер за меня?

Он улыбается уголками губ, и эта улыбка острее ножей, острее оскала, это сотни клыков, скрытых за сдержанностью.

– Конечно.

– Лучше живи за меня.

Аид не отвечает. Убирает руки Персефоны, притягивает ее к себе, снова утыкаясь в ее живот. Пальцы Сеф зарываются в его волосы на затылке, ласкают, обещая целую жизнь – и множество жизней после.

Персефона почти не слышит негромкий голос Аида:

– Может, в этом весь смысл.

Спускаясь к завтраку, Софи думала, мать устроит скандал. Но на кухне ожидал запах блинчиков. Усевшись на привычное место, Софи посмотрела в тарелку, где уже лежала парочка оладушек и капелька вишневого джема.

Сняв с плиты сковородку, мать поправила занавески в цветочек и уселась напротив.

– Сегодня придет мисс Стэнфорд, я проведу гадание. Понадобятся камни и розмарин. Срежешь пару стеблей?

Софи подняла глаза от тарелки на мать:

– Ты серьезно?

– Можешь и три. Пригодится. И дай мне свой телефон.

Теперь Софи смотрела с недоумением, но, судя по всему, мать говорила абсолютно серьезно, взяв в руки нож с вилкой и аккуратно отрезая маленькие кусочки от своего блинчика.

– Телефон, – повторила Софи. – Зачем?

– Чтобы ты не могла общаться с теми, с кем не стоит.

– И это всё?

Софи начинала медленно закипать. Она ожидала истерики, но никак не полного спокойствия со стороны матери – и полного игнорирования вчерашнего вечера.

– Я слышала ваш разговор с Гадесом, – сказала Софи.

– Подслушивать нехорошо.

– А то, что делаешь ты – хорошо? Я вас слышала! Так это всё правда? Про богов… про меня?

Деметра вздохнула и отправила в рот кусочек блинчика. Прожевала.

– Я надеялась, ты ничего не узнаешь в этой жизни.

Софи ахнула. Всё правда! Всё, до последнего слова! В окно, сквозь надоевшие занавески с цветочками, светило солнце. Подруга полчаса назад написала, что новое задание по математике просто адское – всё шло, как и всегда, жизнь продолжалась.

Только теперь даже мать, спокойно завтракая, не отрицала, что где-то там по солнечным улицам шагают боги, а Софи – одна из них.

Она вскочила с места, не в силах больше усидеть, и начала мерить шагами кухню. Остановилась, в упор посмотрела на мать:

– И что, ты теперь будешь делать вид, что ничего не произошло? Если… если всё так, я хочу вспомнить прошлые жизни. Вспомнить себя.

– Это невозможно, – Деметра промокнула губы салфеткой. – Сильная магия, которая мне многого стоила. Она необратима – по крайней мере, в этой твоей человеческой жизни.

– Что?

Гадес часто повторял «ты вспомнишь». Он верил.

– Этого не может быть.

– Может. Я же говорю, действительно сильная магия. Я постаралась, чтобы эту жизнь ты прожила как обычный человек. Со стороны Гадеса было несправедливо рассказывать тебе.

– Несправедливо? – Софи едва не задохнулась от негодования. – Да ты мне память стерла! Зачем? Чтобы я всю жизнь была с тобой?