Бояре во главе с Никитой Романовичем Захарьиным-Юрьевым умоляли Царя Иоанна остаться на некоторое время в Казани, чтобы довершить покорение и усмирение земли Казанской, но царь, освятив новые храмы православные, октября 16-го поспешил вернуться в Москву, уведя с собой полк государев и еще двадцать тысяч ратников, которых уволил в домы на отдых. На Казани же оставил наместником князя Александра Горбатого, назначив ему в товарищи князя Василия Серебряного. А им в подмогу дал 1500 детей боярских, да 3000 стрельцов, да казаков до круглых десяти тысяч».
Взятие Казани совпало с другим счастливым событием – царица Анастасия разрешилась от бремени здоровым мальчиком, нареченным Димитрием. Как ни рвался царь Иоанн в Москву, к супруге своей благоверной и новорожденному наследнику, но дела государственные не отпускали его. Ему пришлось остановиться и во Владимире, и в Суздале, и в Ростове, везде он возносил благодарственные молитвы. Заехал он и в Троицкую обитель, знаменовался у гроба Святого Сергия и лишь потом двинулся в Москву.
Встречать царя Иоанна вышел весь народ Московский, заполонил берега Яузы и все пространство от реки до посада, оставив лишь узкий проезд для Иоанна, его воевод и войска. Колокола храмов благовестили, не переставая, народ возвещал Иоанну многолетие.
В память победы великой царь Иоанн повелел заложить в Москве подле ворот Фроловских храм Покрова Богоматери о девяти куполах.
[1553 г.]
Марта 11-го неожиданно посреди ликования от победы великой царь Иоанн, всегда крепкий здоровьем, опасно занемог, так что ни он сам, ни ближние его не надеялись на выздоровление. Царь призвал к себе ближайших родственников Захарьиных-Юрьевых, князей Ивана Мстиславского, Владимира и Михаила Воротынских, князя Дмитрия Палецкого, Сильвестра и Алексея Адашева и в их присутствии приказал дьяку Ивану Висковатому писать духовную, в которой отказал державу сыну своему Димитрию, в опекунский же совет назначил всех присутствовавших, как самых достойных. Подписав грамоту духовную собственной рукой, царь Иоанн приказал собрать всех бояр и весь двор царский, чтобы они присягой целовальной утвердили его решение.
Тут начались во дворце царском споры и раздоры, почти никто присягу приносить не желал. Были среди них многие верные, которые радели только о благе державе и опасались повторения при государе-младенце смут и расстройств, сопровождавших молодые годы царя Иоанна. Полагали они, что следует избрать государем человека в совершенных летах, лучше служить старому, нежели малому, говорили они.
Брата государя, Георгия, никто в расчет не принимал, подверженный немочи черной, дурачок и Божий человек, он в дни решительные только плакал или шатался незримой и безгласной тенью по коридорам дворцовым.
Оставался двоюродный брат царя, князь Владимир Андреевич Старицкий. За него выступали бояре обиженные, которых царь Иоанн за своевольство в его молодые годы от дел отстранил, Владимир Старицкий будет истинно боярским царем, говорили они, а Захарьиным и Избранной Раде мы служить не желаем. За него выступали бояре мятежные, среди которых первыми были князья Шуйские, которые в надвигающейся смуте видели возможность обогащения и возвышения.
Ободренный такой поддержкой князь Владимир Андреевич наотрез отказался духовную Иоаннову утвердить и, влекомый матерью Евфросиньей, выбежал вон из Грановитой палаты. За ними последовали Шуйские. А за ними потекли князья Петр Щенятьев, Иван Пронский, Семен Ростовский, Дмитрий Немой-Оболенский, которые, едва выйдя из дворца, принялись славить перед народом на площади князя Владимира Андреевича. Старицкие принимали у себя в доме детей боярских и раздавали им деньги, чтобы на свою сторону привлечь, народ черный соблазняли раздачами вина, из удела же своего вызвали дружину княжескую для целей злодейских.
К утру начались шатания среди ближних Иоанновых. Адашевы устами отца своего Федора предложили удалить из совета опекунского Захарьиных, на которых, как самых достойных и стойких, был направлен наибольший гнев боярский. Сильвестр склонялся к тому, чтобы главой совета опекунского сделать князя Владимира Старицкого, и для этого вел переговоры тайные с самим князем Владимиром и матерью его Евфросиньей. Князя Дмитрия Палецкого, тестя брата царского Георгия, Старицкие соблазняли обещанием передать Георгию в удел Углич с окрестностями, отписанные ему в духовной великого князя Василия Ивановича и царем Иоанном из скаредности удерживаемые. Многие же, испугавшись, решили по домам отсидеться, болезнями отговариваясь, даже такие, как член Избранной Рады князь Дмитрий Курлятьев и печатник Никита Фуников.
По приказу царя Иоанна вновь собрались во дворце царском бояре и двор и сам князь Владимир Старицкий. Царь Иоанн, лежа в изнеможении на лавке, обратился сначала к ближним своим боярам Захарьиным: «Крепитесь! Не отступайтесь перед боярами, не пощадят они вас, вы будете первыми мертвецами! Берегите племянника вашего, царевича Димитрия, не допустите вероломным извести его, коли потребуется, бегите в землю чужую, куда Бог укажет, но спасите кровь!»
Так укрепив дух Захарьиных, царь Иоанн оборотился к князю Владимиру Старицкому, сказал ему кротко: «Знаю твое намерение! Сам знаешь, что станется на твоей душе, если не захочешь креста Димитрию целовать; мне до того дела нет!" Потом царь Иоанн обратился к остальным боярам: «Бояре мятежные! Ночь вам дана была на то, чтобы образумиться. Надеюсь, Бог вас наставил на путь истинный. Подходите по одному, целуйте крест царевичу Димитрию перед моими ближними боярами, князьями Мстиславским и Воротынским, я не в силах быть тому свидетелем».
Царя Иоанна вынесли из палаты, бояре же, усмиренные речью царя, по одному стали подходить к присяге. Князь же Владимир Старицкий, устыдившись, на отдельной грамоте поклялся не думать о царстве и в случае кончины Иоанна повиноваться Димитрию как своему законному государю, на том князь Владимир крест целовал, а мать его Евфросинья приложила к грамоте печати княжеские.
Как принесли бояре присягу, так случилось чудо великое: царь Иоанн восстал с одра болезни смертной. Ведомый под руки князьями Иваном Мстиславским да Владимиром Воротынским, прошествовал царь Иоанн на середину Грановитой палаты, обвел всех взглядом раз и другой, потом вдруг поклонился в пояс и произнес проникновенно: «Спасибо вам, люди добрые, что не бросили семью мою и младенца невинного в тяжелую минуту! Простите, если что не так! Ибо грешен я пред Господом и пред вами».
Многие потом объясняли последние слова государевы тем, что болезнь царя была притворной и направлена лишь на испытание верности. Так ли это было, неведомо.
Во исполнение обета, данного во время болезни, царь Иоанн отправился на Белозеро в монастырь Святого Кирилла Белозерского. Сам царь ехал впереди на своем любимом жеребце, том, на котором он в Москву въезжал после взятия Казани, и так же разукрашенном. За ним в возке следовали царица Анастасия с младенцем Димитрием, свита же состояла из бояр первейших, князь Владимир Старицкий, распри откинув, там же был.
В Троице-Сергиевой обители на несколько дней задержались. Иоанн часами молился у гроба Преподобного Сергея Радонежского, а вечера проводил с игуменом и братией в монастырской трапезной за разговорами благочестивыми, поражая всех знанием Священного Писания и смирением пред лицом Господа. Встретился он и со старцем многомудрым Максимом Греком, приглашенным на Русь еще великим князем Василием Ивановичем для перевода богослужебных книг с греческого и исправления старых Русских книг, в коих нашлось много несообразностей. Как рассказывают, Максим Грек предостерег царя от продолжения поездки, предрекая гибель юного царевича.
Пренебрегая пророчеством и мольбами бояр Захарьиных, царь Иоанн продолжил путь и посетил Песношский Свято-Никольский монастырь, где в ссылке пребывал неистовый Вассиан, бывший Коломенский епископ, которого Иоанн любил за ласку в его несчастливые годы детства. Теперь царь Иоанн просил у него наставления, как лучше править державой, и каялся в грехах пред Господом и пред людьми.
