Потрясенный картиной невежества и суеверия, открывшейся на Соборе, Иоанн озаботился просвещением народа Русского и обратил свой взор к странам европейским, во всем нас превзошедшим. Решил Иоанн пригласить в Землю Русскую ремесленников, лекарей, аптекарей и художников, чтобы воочию показали они свое умение и наших людей, если удастся, обучили бы. Для того послал он некоего Шлитта в Германию, дал ему с собой письмо императору Карлу, в котором смиренно просил оному Шлитту во всех его делах не препятствовать.

В семье царской родилась дочь, нареченная Марией.

[1552 г.]

Устрашенные решительным приступом царя Иоанна к стенам Казани, татары более года вели себя тихо, но в марте месяце вдруг взбунтовались, свели с престола кроткого царя Шах-Алея и возвели царевича астраханского злобного Едигера Магомета. Не дожидаясь неизбежного в сих обстоятельствах нападения Казани на Москву, царь Иоанн положил не медля двигаться на Казань. Июня 16-го царь Иоанн с братом двоюродным князем Владимиром Старицким, с боярами ближними Никитой Романовичем и Данилой Романовичем Захарьиными-Юрьевыми и со всей ратью выступил из Москвы, поручив царицу Анастасию, в тягости пребывавшую, и державу попечению Господа и брата своего Георгия, оставшегося наместником на Москве.

Сей поход, один из величайших в истории Русской, воспет в Сказании, написанном безвестным очевидцем событий.

«Августа 13-го открылся перед нами Свияжск. С живейшим удовольствием Царь Иоанн разглядывал этот юный град, созданный всего два года назад по его велению и по совету его возлюбленного боярина Никиты Романовича Захарьина-Юрьева. Крепкий тын окружал город, что вкупе с необычайно выгодным расположением делал его крепостию неприступной в пределах зловерия.

Из Свияжска Иоанн в который раз послал казанцам грамоту, что если захотят без крови бить челом государю, то он их пожалует. Переправились через Волгу, и уже через три дня сто пятьдесят тысяч ратников было на Луговой стороне Волги, а еще через два – за речкой Казанкой, у стен Казани. Тут пришел к Царю Иоанну ответ от царя казанского самозванного Едигерки, сплошь ругательства на христианство, на Иоанна, на Шах-Алея. Опечалился Царь такой неразумности и с тяжелым сердцем постановил ответить бранью на брань.

Но тут колдовством татарским был наслан на наш лагерь вихрь неистовый, который снес даже и шатер царский, лишь церкви полотняные устояли. Вслед за тем разверзлись хляби небесные и обрушился на землю такой ливень, что навел всех на покаянные мысли о потопе всемирном. Но Царь крестом чудотворным вихрь смирил, а молитвой долгой и обращением страстным к защитнику своему Небесному потоп тот прекратил и установил погоду ясную на все время осады.

Ободренные явленной Милостью Божией, воинники споро принялись за дело. Окружили Казань со всех сторон, установили сто пятьдесят тяжелых орудий для сокрушения стен, против ворот и на местах высоких сооружали туры, поднимая на них пушки легкие и пищали разные, а где нельзя было установить тур, там ставили тын, придвигая его как можно ближе к стенам. И такой был порыв, что и спали тут же в очередь, и варево не заводили, перехватывая кусок хлеба на ходу.

И казанцы крепко к схватке изготовились. Понимая, что безрассудством бунта своего они снисхождения царского лишились, все они от мала до велика исполчилися. Встало в Казани на стены тридцать тысяч, а еще столько же в лесах окрестных рыскало под командой князя Япанчи, доставляя нам большую досаду и докуку, особливо кормовщикам, которые не смели удаляться от стен. Против сих волков и выступил первым князь Александр Борисович Горбатый и разбил их воинство в сече жестокой.

Воевода Морозов принялся стены сокрушать из орудий осадных, но стены сокрушались слабо, а казанцы делали вылазки и бились яростно. Тогда призвал Царь Иоанн к себе немчина-размысла, искусного в подкопах хитроумных и каверзах пороховых, и приказал ему взорвать те стены. А по другому совету боярина Никиты Романовича Захарьина-Юрьева повелел сделать подкоп и взорвать тайный ключ, откуда казанцы воду для питья брали. Что и было исполнено. От того урона великого наступило в Казани уныние, едва нашли какой-то поток смрадный и пили из него воду во все время осады. От той гнилой воды заболевали и пухли, иные слабые умирали, а другие сражались с двойным ожесточением.

К концу пятой недели стояния у Казани мы убили в вылазках и на стенах не менее десяти тысяч татарских воинов, а сколько иных в городе, то Богу ведомо. Татары прорыли ходы подземные под стенами, да выкопали в крепостном рву землянки и тарасы, перекрытые бревнами. В тех норах хоронились они от стрел и огня нашего, а как воины наши приступали к стенам, так из нор выскакивали и бились до последнего, на сабли свои полагаясь. Повелел тогда Царь Иоанн тарасы те порохом наверх поднять сразу у трех ворот, Арских, Аталыковых и Тюменских. Татары, видя, что ходы подземные засыпаны взрывом, а спасения от огня нашего нет, открыли ворота и высыпали из города. Пошла сеча жестокая, в которой Русские ворвались на стены, в ворота, а кое-где и на улицы города.

Тут в виду города появился Царь Иоанн. Боярин Никита Романович предлагал Царю бросить в дело оставшиеся полки, о том же молил из города и князь Михаил Воротынский, весь израненный, но продолжавший биться в передних рядах. Но Царь хотел победы верной и не стал полагаться на превратности войны, посему приказал войску отступить, что и было исполнено с большим трудом и потерями.

Новая битва была назначена на следующий день. Русское войско с утра стояло в поле, ловя доносившееся из стана пение иереев, служивших обедню для Царя. Тут раздался взрыв в первом из подкопов, крики торжества одних и ужаса других слились в один поднимающийся к небу гул, но его перекрыл новый гром, еще сильнее первого, то взорвались сорок бочек пороха во втором подкопе.

Русские полки, едва дождавшись команды воевод, бросились вперед. Татары казались поверженными, но, подпустив Русских на удобное расстояние, они обрушили на них град пуль, стрел, копий, камней, заслонив небо, когда же неукротимый вал накатился ближе, схватились за сабли, когда же невозможно стало размахнуться, выдернули кинжалы, а когда и для них стало тесно, сцепились руками.

Гора тел воздвигла на месте пролома новую крепостную стену, перекрыв проход, но Русские уже штурмовали город со всех сторон. Казанцы скидывали на них заготовленные бревна, обливали кипятком и варом, но наши воины упорно лезли по лестницам, презирая опасность. Русским удалось захватить стены и башни, бой скатился на улицы города. Татары медленно отходили к царскому дворцу, ни на что уже не надеясь и стараясь лишь подороже продать свою жизнь. Но и Русские воины притомились, напор их ослаб и сделалось смятение.

Увидев это, татары ободрились и начали теснить наших. Потребовалось вмешательство государево. Бояре помогли Царю сесть на коня и за узду торжественно препроводили его к полю ратному, где чуть поодаль от ворот Арских, на возвышенном месте стояла хоругвь священная. Появление Царя произвело нужное действие, остановило бегущих, но то показалось Царю мало и он бросил в бой половину своей дружины.

Нагрянула на татар новая буря, прошлась по ним смерчем рать Иоаннова, прижала к самому дворцу царскому. Заперся там самозванный Едигерка с вельможами своими и остатками войска и отбивался больше часа. Пробили, наконец, наши воины ворота и ведомые воеводой славным, князем Дмитрием Палецким, ворвались во двор, пленили Едигерку. Победа была полной.

И повелел Царь Иоанн очистить одну из улиц города от Муралеевых ворот до царского дворца, и на следующий день, октября 3-го, въехал торжественно в усмиренный город. И воины, стоя на плоских крышах домов, приветствовали своего Царя и верховного военачальника. Но больше всего радовали сердце Иоанново благодарственные крики Русских пленников, освобожденных от басурманской неволи: «Избавитель наш! Из ада ты нас вывел, для нас, сирот несчастных, головы своей не пощадил!" А во дворе дворца царского взору Иоанна открылась гора из сокровищ, захваченных в Казани, и море пленников, женщин и детей.