Ноздрев представляет собой достаточно объемный и, быть может, даже чуть утрированный портрет мужчины-Овна. Во-первых, это, бесспорно, огненный знак – присутствуют взрывной характер, яркая эмоциональность и проч. Неспособность сконцентрироваться на чем-то одном, разбросанность, готовность бежать выполнять любую мысль, которая пришла ему в голову, немедленно, тут же, говорят о том, что Ноздрев – Овен. Кроме того, Ноздрев – мот, кутила, игрок, причем игрок, играющий вовсе не для того, чтобы выиграть, так как в подавляющем большинстве случаев он оказывается в проигрыше, а если и выигрывает, то все это не идет ему впрок, но ради самого процесса, из-за «юркости и бойкости характера». Когда Чичиков выражает свой интерес относительно мертвых душ, Ноздрев ни секунды не задумывается над тем, как бы повыгодней обтяпать это дельце, а тут же предлагает ему меняться, сыграть на души в карты и проч. Характерно, что распаляется Ноздрев именно тогда, когда его кипучая энергия натыкается на препятствие в виде нежелания Чичикова играть в азартные игры. Здесь Ноздрева не могут смутить никакие представления о приличиях, этикете и т. д. Он ругает Чичикова на чем свет стоит – называет «фетюком», приказывает не давать его лошадям овса. Когда же Чичиков соглашается сыграть в шашки, то сразу же начинает жульничать, а отказ партнера продолжать игру в подобном стиле (Чичиков смешивает на доске шашки) приводит его в бешенство. Он наскакивает на гостя с тем, чтобы избить его, но Чичиков перехватывает руку Ноздрева, грозящую обрушиться на него в виде пощечины. Тогда Ноздрев зовет слуг:
«– Бейте его! – кричал Ноздрев, порываясь вперед с черешневым чубуком, весь в жару, в поту, как будто подступал под неприступную крепость. – Бейте его! – кричал он таким же голосом, как во время великого приступа кричит своему взводу: „Ребята, вперед!“ – какой-нибудь отчаянный поручик, которого взбалмошная храбрость уже приобрела такую известность, что дается нарочный приказ держать его за руки во время горячих дел. Но поручик уже почувствовал бранный задор, все пошло кругом в голове его; перед ним носится Суворов, он лезет на великое дело. „Ребята, вперед!“ – кричит он, порываясь, не помышляя, что вредит уже обдуманному плану общего приступа, что миллионы ружейных дул выставились в амбразуры неприступных, уходящих за облака крепостных стен, что взлетит, как пух, на воздух его бессильный взвод и что уже свищет роковая пуля, готовясь захлопнуть его крикливую глотку».
Ноздрев постоянно врет, причем врет без нужды. Это вовсе не значит, что остальные знаки не врут. Однако его вранье коренным образом отличается от вранья других знаков. Он врет не как Близнецы, которые выдумывают истории из любопытства, прокручивая возможную ситуацию, увлекаясь и не чувствуя грани, когда их рассказ утрачивает всяческое правдоподобие (Хлестаков). Вранье Близнецов всегда интеллектуально, оно эстетично. Ноздрев же довольно примитивно хвастает. По существу, его вранье и есть не что иное, как непрерывное хвастовство. Он заявляет, что выпил один семнадцать бутылок шампанского, что заплатил за жеребца десять тысяч, хотя вряд ли тот стоил тысячу, показывает «настоящие» турецкие кинжалы, «на одном из которых по ошибке было вырезано: „Мастер Савелий Сибиряков“, вынимает перед гостями не совсем исправную шарманку. „Потом показались трубки – деревянные, глиняные, пенковые, обкуренные и необкуренные, обтянутые замшею и необтянутые, чубук с янтарным мундштуком, недавно выигранный, кисет, вышитый какою-то графинею, где-то на почтовой станции влюбившеюся в него по уши, у которой ручки, по словам его, были самой субдительной суперфлю, – слово, вероятно означавшее у него высочайшую точку совершенства“».
Характерно, что хвастовство Ноздрева основывается на том, что он хвастается не умом (как бы, например, это делали Близнецы), но именно силой. Он постоянно в десятки раз завышает стоимость принадлежащих ему вещей, но не из-за того, что хочет показать достоинства вещи, но из-за того, чтобы продемонстрировать свою способность эти деньги заплатить. Он, Ноздрев, всегда должен быть в центре событий. И его вранье подчиняется этой нехитрой задаче. По рассказам Ноздрева, он всегда и везде – главное действующее лицо. Когда чиновникам в городе становится известно, что Чичиков скупает мертвые души, они начинают гадать, кто он, выдвигая самые невероятные предположения – например, что Чичиков хотел похитить губернаторскую дочку, что он фальшивомонетчик, шпион, или даже Наполеон, бежавший с острова святой Елены. В конце концов они обращаются к Ноздреву.
«Показания, свидетельства и предположения Ноздрева представили такую резкую противоположность таковым же господ чиновников, что и последние их догадки были сбиты с толку. Это был решительно человек, для которого не существовало сомнений вовсе; и сколько у них было заметно шаткости и робости в предположениях, столько у него твердости и уверенности. Он отвечал на все пункты даже не заикнувшись, объявил, что Чичиков накупил мертвых душ на несколько тысяч и что он сам продал ему, потому что не видит причины, почему не продать; на вопрос, не шпион ли он и не старается что-нибудь разведать, Ноздрев отвечал, что шпион, что еще в школе, где он с ним вместе учился, его называли фискалом, и что за это товарищи, а в том числе и он, несколько его поизмяли, так что нужно было потом приставить к одним вискам двести сорок пиявок, – то есть он хотел было сказать сорок, но двести сказались как-то сами собою. На вопрос, не делатель ли он фальшивых бумажек, он отвечал, что делатель, и при этом случае рассказал анекдот о необыкновенной ловкости Чичикова: как, узнавши, что в его доме находилось на два миллиона фальшивых ассигнаций, опечатали дом его и приставили караул, на каждую дверь по два солдата, и как Чичиков переменил их все в одну ночь, так что на другой день, когда сняли печати, увидели, что все были ассигнации настоящие. На вопрос, точно ли Чичиков имел намерение увезти губернаторскую дочку и правда ли, что он сам взялся помогать и участвовать в этом деле, Ноздрев отвечал, что помогал и что если бы не он, то не вышло бы ничего, – тут он и спохватился было, видя, что солгал вовсе напрасно и мог таким образом накликать на себя беду, но языка никак уже не мог придержать. Впрочем, и трудно было, потому что представились сами собою такие интересные подробности, от которых никак нельзя было отказаться: даже названа была по имени деревня, где находилась та приходская церковь, в которой положено было венчаться… Подробности дошли до того, что уже начинал называть по именам ямщиков. Попробовали было заикнуться о Наполеоне, но и сами были не рады, что попробовали, потому что Ноздрев понес такую околесину, которая не только не имела никакого подобия правды, но даже просто ни на что не имела подобия».
Все описание поступков Ноздрева, его пристрастий и образа жизни удивительным образом напоминает мужчину-Овна. Преувеличенные, поданные в гротесковом виде его черты, превращают Ноздрева в образ комический. Но не следует забывать, что те же черты могут быть более безопасны для окружающих, если, конечно, будут направлены в какое-нибудь полезное русло.
Примером женщины-Овна может служить Анна Каренина, героиня одноименного романа Л. Н. Толстого.
Анна, несомненно, огненный знак: она натура яркая, необыкновенно страстная, крайне эгоцентричная, внимательная исключительно к собственным желаниям и потребностям.
Анна вспыльчива и импульсивна. Она выходит из себя подчас по совершенно ничтожным поводам:
«Она… отдала модистке для переделки три платья… Оказалось, что два платья были совсем не готовы, а одно переделано не так, как того хотела Анна. Модистка приехала объясняться, утверждая, что так будет лучше, и Анна разгорячилась так, что ей потом совестно было вспоминать».
Из всех огненных знаков Овен более других склонен уделять внимание своей внешности, телесной привлекательности. Женщина-Овен наслаждается собственной красотой, делает из нее своего рода «культ». Анна, как неоднократно отмечает Толстой, была очень красива. Однако во внешности своей героини писатель выделяет и весьма специфические черты, свойственные именно Овнам – избыток энергии и некоторый инфантилизм, выражающийся даже во внешности:
