– Я хотела отблагодарить Архипа за чудную коляску, но, кроме спасибо, у меня ничего нет.
– Да он и так много доволен, – яркие губы под пышными усами недовольно скривились. – Служить господам – главная обязанность крепостных. Деньги лишь разбалуют таких, как он.
«Анна» поняла, что задела больную для каждого помещика тему. Классовый вопрос, как ей говорили в институте, встал перед нею во всей своей неприкрытости.
Ты еще ему о равенстве и братстве расскажи, об отмене крепостного права, вот обалдеет!
– Павел, – приостановилась «Анна», – который сейчас год?
Павел захохотал, но, увидев, как серьезна сестра, подавил приступ смеха:
– Одна тысяча восемьсот третий от рождества Христова.
Он глянул на девушку и в который раз поразился нездешнему выражению ее глаз. Смотрит будто в пропасть или в неведомое.
Павел наклонился к ней.
– О чем ты задумалась?
– О будущем думаю, о том, что ожидает меня через год, пять лет, десять.
– А я так далеко не заглядываю, – беспечно ответил ей Павел и хлестнул по высокому голенищу сапога плеткой. – Мне бы в ближайшее будущее заглянуть, будет мне повышение или опять обойдут более ловкие.
– А ты, значит, не такой ловкий? – лукаво спросила «Анна».
– Я в бою да на плацу ловок, а в приемных на меня столбняк нападает.
– Никогда не поверю, – засмеялась «Анна». – Ты да чтобы столбом стоял.
– Эх, Анечка, знала бы…
– А ты расскажи.
Павел внимательно посмотрел на нее, раздумывая о чем-то своем.
– Когда-нибудь я тебе обязательно расскажу. Да, я совсем забыл, Щуровы записку прислали, о твоем здоровье справлялись.
«Анна» приподняла бровь. Не заметив ее немого вопроса, Павел продолжил:
– Шлют тебе приветы и пожелания быстрейшего выздоровления. А Владимир приписку сделал, что ждет тебя в воскресенье на именины Ирины Григорьевны.
Вот сволочь, вначале предал, а теперь, значит, в гости приглашает, словно ничего не случилось. Сволочь или кретин. Надо будет с этим Владимиром как-нибудь посчитаться, чтобы впредь неповадно было пользоваться доверием невинных девушек, а при случае сдавать их.
– Я не помню Ирины Григорьевны.
– Ирина Григорьевна твоя задушевная подруга. Вы подружились, когда ты переехала из Щелокова. Девица, я тебе скажу, отменная: веселая, задорная, язычок как бритва. Жаль, что приданого за ней, как и за другими сестрами, никакого, а то бы я женился хоть сегодня.
Павел расхохотался, и «Анна» догадалась, что все это он в шутку говорил. Но заметила она также мелькнувшую в глазах брата тень, когда он говорил о «других» сестрах. Наверное, не Ирина его интересует, а другая из сестер. Но спрашивать не стала. Всему свое время, нечего думать о женитьбе брата, надо решать вопрос о собственном замужестве. Пора поговорить об этом с Анастасией Куприяновной.
Подошли к парадному крыльцу. «Анне» пора было на массаж, которым мастерски овладела Катя, Павел же собирался прокатиться по окрестностям, как он сам сказал. На том и разошлись.
Ближе к вечеру «Анна» спустилась в гостиную в надежде переговорить с «матерью». У широкого окна, в большом кресле дремал Афанасий Петрович. Он тихо похрапывал, а его усы смешно топорщились от дыхания. Трубка вывалилась из руки и тоненькой струйкой дымилась на полу рядом. На столике у кресла стоял наполовину опустошенный графин.
Одна из дверей из гостиной вела в библиотеку, служившей еще и кабинетом. Оттуда слышались шаги и неясное бормотанье.
«Анна» двинулась на голос.
В кабинете, за широким черным столом с серой столешницей сидела хозяйка дома. Она была в домашнем платье, и даже волосы были небрежно собраны и сколоты на затылке. Перед ней веером белели бумаги. Одной рукой она подперла голову, другой, смяв несколько листков, резко ударяла об стол. Несколько секунд «Анна» могла наблюдать на лице женщины выражение полного отчаяния и озлобления на весь белый свет.
Заметив стоявшую у дверей «дочь», Анастасия Куприяновна постаралась овладеть собой:
– Что-то я задумалась, не услышала, как ты вошла, – одним движением она сгребла бумаги в кучу и прикрыла их тяжелым гроссбухом. – Ты ко мне по делу или так, поболтать?
Ах, артистка. Тебе бы роли благородных матерей играть в трагедиях. Думаешь, не вижу твоего ужаса перед полным крахом? Хочешь играть, изволь, я тебе подыграю.
– Маменька, я хотела с вами переговорить относительно моего будущего, – «Анна» произнесла первую фразу с едва заметным дрожанием в голосе. Она старательно играла роль молоденькой девушки, контролировала свои жесты, речь, взгляд. Все в лицо ей говорили, как она изменилась после своей болезни, отмечали ее внезапное взросление, выразившееся, по их словам, в более независимой манере держаться и говорить.
– Садись, – приглашающе кивнула Анастасия Куприяновна. – Давай обсудим наши дела.
«Мать» откинулась в кресле, сложила руки под грудью и долгим взглядом прошлась от макушки до домашних туфель «Анны».
– А я как раз и не знаю, что у нас за дела, – «Анна» постаралась, чтобы в голосе не было слышно вызова. – Я после падения, сами знаете, ничего не помню. Только по разговорам других…Тетка Варвара сказала мне, что есть у меня жених. Князь Ногин, кажется.
При этих словах «мать» вначале поджала губы, а потом распустила лицо в сладкой улыбке.
– Верно Варвара Петровна тебе сказала. Сватается к тебе один из лучших женихов губернии, князь, богач. Не молод, конечно, но умен, обходителен, не вертопрах какой. За ним как за каменной стеной будешь.
– Катя мне сказала, что князь в третий раз надумал жениться. От чего его предыдущие жены умерли? Уж, не от излишней ли обходительности?
– Поменьше глупых девок слушай. Я доподлинно знаю, что хворые они были.
– Что же он на больных женился?
Анастасия Куприяновна дернулась в кресле, налегла пышной грудью на стол, приблизила лицо
– А это часто бывает, – ехидно проговорила, – в девичестве все кобылки здоровые да горячие, а как из-под венца вышли, так и болезни находят.
– Скажите, маменька, сколько детей у князя от первых двух жен?
Лицо «матери» порозовело от возбуждения.
– Вот то-то и важно, что ни одного. Если так случится, что помрет князь в одночасье, так все жене достанется. Не с кем делить будет наследство.
– Что, действительно князь так богат, как говорят?
– Анечка, доченька, уж так богат, так богат, не сомневайся. Сама, как королева, заживешь и нам с отцом поможешь. Что скрывать от тебя, сама знаешь, разорены мы. И князю должны изрядную сумму.
– Сколько? – по-деловому заинтересовалась «Анна»
– Шестнадцать тысяч по расписке, да проценты еще. Вот и получается, что все двадцать потянет долг.
Анастасия Куприяновна с силой стукнула кулаком по куче бумаг.
– И куда же деньги ушли? – «Анна» положила свою руку поверх руки «матери». Та внимательно поглядела на дочь, потом на их скрещенные руки.
Уже давно приходила в ее голову мысль использовать способности дочери вести денежные дела семьи. Но раньше ей гордыня мешала. Хотя знала, что Анна хорошо разбирается в финансовых вопросах (спасибо свекрови, с детства приучала к делам) и могла бы посоветовать дельное. За долгие годы Анастасия привыкла сама вести денежные дела, не советуясь с мужем. Она долгов наделала, думая, что расплатится из наследства. А вот как получилось – ни с чем осталась. Подходит время выплаты по векселю князя, через неделю-другую Павел потребует вновь денег, а где брать?
Анастасия безнадежно поглядела на сложенные бумаги. Перекладывай, не перекладывай, толку чуть. Так и хотелось ей взять всю кучу и бросить в камин. А там будь, что будет.
– И никакого выхода, кроме моего замужества вы не видите?
«Мать» поднялась со своего места, прошлась по библиотеке. Потом подошла к окну. Уже осень, а там незаметно подкрадется зима. Многие из соседей отправятся на зиму в Москву, Петербург, где их ждут балы, увеселения разные. А они вынуждены будут остаться здесь, в глуши, довольствуясь редкими развлечениями да сплетнями. Разве о такой жизни мечтала в юности Анастасия? Но и сейчас еще не поздно все изменить. Только для этого нужны деньги, много денег. Вот если бы наследство им с Афанасием досталось, тогда другое дело: можно было купить дом в Москве, обставить его, нанять французского повара. А потом за главное приняться – найти достойную невесту для Павла. В Москве богатых невест прорва! Да и сама она еще хоть куда, чего ж свою красоту в глуши хоронить?
