Анна не поднимала низко опущенной головы. Не только лицо и уши, но и шея, грудь залились румянцем. Пробормотав «прошу прошения», она вскочила, опрокинула стул и, не видя ничего перед собой, ринулась к двери.

– Что, правда глава колет, – неслось ей вослед.

Анна скорым шагом пошла к двери, не ответив на почтительный поклон старого привратника Власа.

Вон из дома! Подальше от злых глаз матери и виноватых отца. Господи, да за что мне это? Исчезнуть бы, сгинуть, чтоб не видеть, не слышать ничего.

Освободившись от цепких глаз Анастасии Куприяновны и ее незаслуженно злых слов, Анна украдкой отерла глаза и поспешила к заветному месту в саду, где любила си¬деть одна, мечтая о будущем.

Раньше будущее ей представлялось радостным и счастливым, и в нем всегда присутствовал рядом с нею Он. С ним и только с ним связывала в мечтах Анна свою жизнь. Она и место это в саду любила за то, что отсюда была видна дорога к имению милого друга Владимира. Часами могла смотреть, как ровной лентой убегала через поле пустынная дорога, а ей мерещилось, что по ней летит вороной конь с красивым седоком. А в руках его обязательно розы. Мечты, мечты…

Сегодня же ее мысли занимало другое. Вспомнила Анна день, когда было оглашено завещание ее бабушки Елизаветы Федоровны Лыковой. Согласно воле покойной, имение Щелоково, конезавод, деревни с тысячами крепостных, мельницы и молотилки, сотни тысяч черноземных земель, торговые ряды в губернском городе да капитал в триста тысяч золотых рублей переходили по наследству внучке, Анне Афанасьевне Лыковой, безраздельно. По условию завещания, вступить во владение всем этим богатством она могла, лишь выйдя замуж или по достижении 25 лет. До этого времени блюсти ее интересы было доверено управляющему имением Щелоково Акинфию Романовичу Комову и поверенному в дела Леопольду Витальевичу Калугину, что составил это завещание.

С того-то дня, показалось бедной девушке, что равнодушие родителей, особенно матери, превратилось в жгучую досаду и даже ненависть. И причина была понятна: сын Павел обходился родителям дорого, требуя все больше и больше на экипировку, молодецкие утехи и покрытие карточных долгов. А имение из-за нерадивого управления не могло давать достаточно средств. Приходилось продавать то бор строевого леса, то деревню, то искусных мастеров из числа крепостных. Родители были в долгах и, конечно же, надеялись, что наследство после старой барыни достанется Афанасию Петровичу как единственному сыну.

Про сестру Варвару и не вспоминали. Что ее считать? Она себя Богу посвятила, о мирском не думала, трат не имела.

После того, как было зачитано завещание, мать и дочь в голос зарыдали. Анна – от мысли, что никогда не увидит любимую бабушку и мудрую воспитательницу, Анастасия Куприяновна – от несбывшихся надежд на поправление семейных дел. Как же ей после этого любить дочь, если та стала завидной невестой, имение их пойдет с молотка за долги, и никогда не сбудутся её честолюбивые планы относительно Павлуши.

… Анна мотнула головой, стряхивая непрошеные слезы. Чтобы успокоить забившееся от печальных воспоминаний сердце и отвлечься от тяжелых дум, огляделась.

Щедрое лето, будто напоказ, выставило свои богатства, приглашая воспользоваться ими, пока серые осенние дожди да ранние заморозки не уничтожат цвет и сладость августа. Райский сад, эдем, созданный для влюбленных, подумала она и невольно улыбнулась, представив, как идут они с Владимиром по узким тропкам сада, любуются поздними розами, он читает ей стихи. А потом …

Тут с дерева сорвалось крепкое румяное яблоко и звонко ударилось о деревянную скамью. Анна вздрогнула от неожиданности. Яблоко подскочило и скатилось в пожелтевшую траву. Девушка нагнулась, отыскала прохладный плод, поднесла к лицу. Как пахнет! А ведь завтра Преображенье, пришло в голову, надо яблок свезти тетке Варваре. Она большая охотница до них.

На память пришло, как несколько лет подряд они с бабушкой ездили в монастырь к монахиням, отвозили огромные корзины налитых медовым соком красных и жемчужно-белых яблок. Как одуряюще пах¬ло в карете, как кружились над ними пчелы, утробно гудя и заставляя прикрывать платочком лицо и руки. Жизнь под крылом бабушки казалась такой же солнечной и ароматной, как день Преображенья.

Бедная бабушка, хотела ты меня сделать богатой и счастливой, а где оно это счастье? Собственная мать готова со свету сжить, отец боится слово поперек ей сказать. Брат, хоть и относится тепло и ласково, а все равно является невольной причиной отчуждения между ней и семьей.

Когда начались попреки матери, Анна сгоряча хотела отказаться от своего права на наследство, да бабушка мудро предусмотрела, что ранее 25 лет не сможет внучка распоряжаться капиталом и всем остальным. Ну, а если замуж выйдет, то наследство перейдет к мужу. Он будет в полной власти пользоваться приданым жены, и опять родители ничего не получат. Что за причина была у бабушки так поступить, никому теперь не известно, но не доверила она нажитое своим мужем и преумноженное ею самою сыну да снохе. Бывало, вслух мечтала бабушка, что принесет свое приданное внучка хорошему человеку, будут они жить счастливо, как когда-то она с Петром. Уж не скажут об Анечке – «бесприданница».

Сидя в саду, представляла Анна себе своего будущего мужа милым, ласковым, нежным юношей, увлеченным поэзией и музыкой. Вставал перед глазами образ Владимира Григорьевича. Щурова, сына их соседа по имению. Сентиментальный молодой человек с томным взглядом, изысканными манерами и образованной речью пленил воображение молодой провинциалки. Вот уже год, как они переписывались, а быстрые ноги горничной протоптали тропинку между имениями, в срок доставляя записки.

Изящный слог французской речи заставлял замирать сердечко Анны, от случайного прикосновения где-нибудь при встрече голова девушки шла кругом, руки холодели, а щекам, напротив, становилось жарко. Видимо, огонь в глазах ее выдавал, и замечала она тень испуга на милом румяном лице Владимира. Бедный, с нежностью думала в эти минуты Анна, чего он боится? Какой несмелый, скромный.

Находясь в плену своего чувства и не имея никакого опыта в любовных делах, она не замечала недостатков в своем избраннике. Более того, верила, что в решительную минуту от Владимира можно ждать решительного поступка. Как часто грезила Анна, что спасает ее Владимир то от злых разбойников, то от стихии. А то привидится ей, как он выносит ее на руках из горящего дома, или кидается в бурное море за ней. Хотя где взяться морю в их сухопутной губернии?

Погрузившись в воспоминания, Анна так тихо и неподвижно сидела на нагретой солнцем скамье, что птицы, нисколько не боясь, опускались рядом, перепархивали с куста на куст, чуть не задевая крылышками ее головы и плеч, озорно поглядывая круглыми глазками-искринками в розовых ободках.

– Барышня, барышня, – слышит Анна. За деревьями мелькнуло цветастое платье горничной. – Барышня, вас маменька зовет.

– Зачем?

– Боюсь говорить, расстроитесь вы сильно.

– Ну, говори, не тяни.

– Князь приехал… Князь Ногин, – горничная приложила ладони к щекам, а глаза смотрели на Анну со смешанным чувством восторга и сострадания.

– Боже! – ноги Анны ослабели, губы в момент побелели. Ноги ослабли, и она вновь рухнула на скамью, с которой за мгновение до этого вскочила.

– Голубушка, Анна Афанасьевна, да что с вами, на вас лица нет. Не убивайтесь вы заранее, может, и не решится ничего,

– Ох, чую, продаст меня маменька злому старику, – бессильные слезы покатились по бледным щекам девушки. – Ох, погибну я. Бабушка, милая, помоги, защити меня несчастную!

– Бог с вами, барышня, кто же мертвых призывает. Вот еще ночью привидится, до смерти испугаться можно.

Анна повернулась к горничной.

– А мне, Катя, бабушка и так снится часто. Все манит к себе.

– Чур, меня, – закрестилась Катя. – Вы, барышня, в монастырь поезжайте, помолитесь за упокой рабы Божией Елизаветы, может, она вас и оставит. А то всякие случаи бывали… Мне маменька покойная рассказывала, что если во сне покойник живого зовет, непременно заберет. Только усердная молитва и спасает.