Литмир - Электронная Библиотека

Молитва Буб Ахиры

В гавани, между лайнером и пальмами, когда пассажиры огромного корабля возвращались с обеда, в сиянии луны, каждый в своем каноэ, Али Кариб Ахаш и Буб Ахира сошлись на расстоянии удара ножом.

Так неотложно было дело Али Кариб Ахаша, что он не отклонился от курса, как должен был поступить истинный враг, и не остановился затем, чтобы уладить давнюю распрю; но и Буб Ахира не сделал никакой попытки настичь противника, и это удивило Али. Он обдумывал это, пока электрические огни лайнера не остались далеко позади, слившись в один далекий огонек, и пока каноэ не приблизилось к цели, и обдумывал тщетно, поскольку его восточный отточенный разум мог уяснить только одно: это не похоже на Буб Ахиру – так оставить в покое врага.

Али и не подозревал, что Буб Ахира мог посметь предстать перед Алмазным Идолом по той же причине, что и он сам. И все же, пока Али приближался к золотой святыне среди пальм, которой не обнаружило ни одно крупное судно, все яснее он начинал понимать, что именно в том направлении и скрылся Буб во мраке жаркой ночи. И когда он причалил свое каноэ, его опасения исчезли, уступая место смирению, с которым он всегда взирал на Судьбу; ибо на белом морском песке виднелись следы другого каноэ, и песок был взрезан им совсем недавно. Буб Ахира был впереди. Али не стал винить себя за опоздание, ведь все происходящее было задумано богами еще до начала времен, а боги знали свое дело; только возросла его ненависть к Буб Ахире, к врагу, против которого он хотел вознести свою молитву. И ненависть его возрастала тем сильнее, чем яснее он различал своего врага, и он не представлял себе ничего иного, кроме темной тощей фигуры, маленьких ног, седой бороды и ровной набедренной повязки Буб Ахиры, его врага.

Алмазный Идол должен был услышать молитву, сущности которой Али пока еще не мог себе представить, а потому он ненавидел врага просто за его самонадеянность в приближении к святыне вообще, за приближение к идолу впереди того, чья молитва была истинна, за многие старые неправды, но больше всего – за выражение лица и за один только вид врага, когда он несся в каноэ с двойным веслом, то и дело вздымающимся в лунном свете.

Али раздвинул насыщенные испарениями заросли. Здесь пахло орхидеями. Не было никакой тропы к святыне, хотя многие шли туда. Если бы остался след, белый человек когда-нибудь смог бы найти его, и отдыхающие устремлялись бы по этому пути всякий раз, когда приближался лайнер; и фотографии появились бы в еженедельных газетах с описаниями для тех людей, которые никогда не оставляли Лондона; и вся тайна исчезла бы и не осталось бы ничего романтичного в этой истории.

Али прошел едва сотню ярдов сквозь кактусы и побеги пальм, когда добрался до золотой святыни, которую никто и ничто не охранял, кроме лесной чащи, и увидел Алмазного Идола. Алмазный Идол был высотой пять дюймов, а его основа – ровный квадрат площадью в добрый дюйм, и он блестел куда ярче, чем те алмазы, которые м-р Моисей купил в прошлом году жене, когда предложил ей графский титул или алмазы, и Джэл, его жена, ответила: «Покупай алмазы и оставайся просто м-р Фортескью». Куда чище был его блеск и огранка, поскольку его сделали не в Европе. Люди здесь были столь бедны и все же пытались сохранить независимость – и они не продали идола. И сейчас я могу сказать, что если кто-то из моих читателей сможет когда-нибудь достичь на корабле ветреной гавани, где португальские форты рушатся в зарослях бесконечной растительности, где баобабы высятся подобно засохшим трупам здесь и там среди пальм; и если этот человек сойдет на берег, где никто не ведет никаких дел, и где никто, насколько я знаю, не сходил с лайнера прежде (хотя находится это место всего в одной миле от пирса); и если он найдет золотую святыню, которая стоит совсем недалеко от берега, и пятидюймовый алмаз, вырезанный в форме бога, то ему лучше оставить эту вещицу на месте и в безопасности вернуться на судно, чем продать алмазного идола за любую цену, которую могут предложить в нашем мире.

Али Кариб Ахаш приблизился к золотой святыне, и когда он поднял свой эхад с семью знаками почтения, которые необходимы для идола, – вот изваяние воспылало тем блеском, какой возможен только после ответа на недавнюю просьбу. Ни один уроженец тех мест не ошибся бы в оценке цвета идола, ибо они чувствовали изменение его оттенков, как следопыт чувствует кровь; свет луны струился, словно через открытую дверь, и Али видел все ясно.

Ярость Али все возрастала и достигла его сердца, он сжимал нож, пока рукоятка не поранила его руку, но все же он не произносил мольбы, которую приготовил для Буб Ахиры, ибо видел, что мольбы Буб Ахиры были приняты идолом, и знал, что божественная защита распростерлась над его врагом.

В чем состояла молитва Буба Ахиры, он не знал, но возвратился к берегу с такой скоростью, с какой можно миновать кактусы и лианы, которые вздымаются к вершинам пальм; и с такой скоростью, с какой каноэ могло нести его, он помчался в ветреную гавань, пока огни лайнера вновь не засияли рядом с ним. И он услышал, как звуки оркестра рождаются и умирают в вечернем воздухе, и он достиг земли и явился той ночью в хижину Буб Ахиры. И там он объявил себя рабом бывшего врага, и рабом Буб Ахиры он остался до сих пор, и его хозяин дает ему защиту от идола. И Али подплывает к лайнерам и отправляется на борт, чтобы продать рубины, сделанные из стекла, и тонкие костюмы для тропиков и кольца для салфеток из слоновой кости, и кимоно из Манчестера, и маленькие прекрасные раковины; и пассажиры проклинают его из-за непомерных цен; но они все-таки не должны этого делать, ибо все деньги, вырученные Али Кариб Ахашем, идут Буб Ахире, его хозяину.

Восток и Запад

Была глухая полночь в середине зимы. Ужасный ветер приносил дождь со снегом с Востока. Длинные сухие травы причитали на ветру. Два пятнышка света появились на пустынной равнине; человек в двухколесном экипаже ехал в Северный Китай.

Один – с возницей и усталой лошадью. Извозчик носил чудесный водонепроницаемый плащ и, конечно, замасленный цилиндр, а человек в кэбе был облачен только в вечерний костюм. Он не опускал стеклянной дверцы кэба, потому что лошадь то и дело валилась на бок, дождь со снегом потушили его сигару; было слишком холодно, чтобы спать; две лампы вспыхивали на ветру. В колеблющемся свете лампы, мерцавшей внутри экипажа, маньчжурский пастух, который повстречал мчавшийся кэб, когда следил за овцами на равнине, опасаясь волков, впервые увидел вечерний костюм. И хотя он разглядел костюм смутно и увидел его промокшим насквозь, это было подобно взгляду на тысячу лет назад, поскольку его цивилизация была настолько старше нашей, что она, возможно, давно оставила подобные вещи позади.

Он наблюдал стоически, не удивляясь новой вещи (если она вообще была новой для Китая), и размышлял о ней некоторое время в манере, странной для нас. А когда он добавил к своей философии, что немного можно извлечь из вида этого двухколесного экипажа, то вернулся к вопросу о возможном появлении той ночью волков и к случайным мыслям, которые он извлекал время от времени ради своего комфорта из легенд о Китае, как раз и сохранявшихся для таких случаев. А в такую ночь комфорт был весьма необходим. Он вспомнил легенду о леди-драконе, более прекрасной, чем цветы, не имевшей себе равных среди дочерей людского племени, по-человечески прекрасной, хотя ее родитель был драконом, происходившим по прямой линии от богов древних дней, и была она во всех отношениях божественна, подобно самым первым представителям ее расы, которые были более священны, чем император.

Она спустилась однажды из своего небольшого царства, из травянистой долины, скрытой среди гор; пройдя между отрогами гор, она сошла вниз, и камни в узких ущельях звенели подобно маленьким колокольчикам вокруг нее, когда касались их ее голые ноги, звенели, приветствуя ее, подобно серебряным колокольчикам; и звук был подобен звуку королевских дромадеров, когда они приходят домой вечером – их серебряные колокольцы звенят, и деревенский народ счастлив. Она спустилась вниз, чтобы собрать волшебный мак, который рос и растет доныне – если только люди смогут найти его – в полях у подножия гор; если кто-то соберет его, то счастье придет ко всем желтым людям, победа без борьбы, хорошая плата за труд и неизбывная легкость. Она, сияя, спустилась с гор; и когда легенда усладила его разум в самый горький час ночи, который настает перед рассветом, два огня появились, и другой экипаж прошел мимо.

3
{"b":"6547","o":1}