Мысли Эдварда в который раз вернулись к их последней ночи вдвоём, когда Дин снова удивил его, показав реального себя без привычной маски циничного насмешника. Порывистая и страстная натура охотника раскрылась той ночью настолько, насколько это было вообще возможно, и Эдвард нисколько не сомневался, что в этот раз он видел именно настоящего Дина, которого вряд ли когда-нибудь видел даже его брат Сэм. Вампир усмехнулся и прикрыл глаза, погружаясь в воспоминания и вызывая в памяти образ и горячие прикосновения Винчестера. Перед глазами ожила их ночная сцена – лицо охотника, такое близкое; его практически наяву осязаемое дыхание; обжигающие скользящие движения; крепкие руки, которые не только умели обращаться с оружием, но и заставляли плавиться давно остановившееся сердце вампира, подчиняя своей власти его беспрекословно покорное, поддающееся этой кипучей жизненной силе тело. Жар воспоминаний всё сильнее охватывал Эдварда, воскрешая воспоминания о настойчивых объятиях, нежных и одновременно грубых поцелуях, и с ума сводящем шёпоте «…сегодня ты мой вампир».

И если в их первую ночь охотник полыхал как вулкан, который медленно поглощала снежная лавина, то в этот раз он горел ровным уверенным пламенем, растопившем последние барьеры между ними, и Эдвард с мучительным наслаждениям впитывал в себя пылкие ласки, распалённо погружаясь в пучину обоюдной страсти. Ещё тогда он отметил краем затуманенного разума, что не было привычной жажды крови, только неудержимое желание покориться несгибаемой воле этого человека, который смог подчинить себе бессмертное существо, преодолев некий собственный внутренний барьер и поднявшись на ступеньку выше в искусстве самоконтроля. Полуприкрытые зелёные глаза, подёрнутые поволокой, не отрывались от его лица, глядя внимательно и мягко, ловили каждое его движение; распаренные, слегка припухлые от поцелуев губы то и дело растягивались в неуловимой самодовольной улыбке, когда охотник видел, как вампир жадно ловит каждое его прикосновение, как вздрагивает и замирает, ожидая очередной прихоти Дина, за которой последует новое болезненное удовольствие.

Воспоминание было жгучим и ярким, Эдвард прикоснулся потеплевшими пальцами к своим губам и улыбнулся. Почувствовав, что ему необходимо двигаться и выплескивать энергию, клокочущую в его жилах, Эдвард отшвырнул горсть камней, которые успел набрать, перебирая в памяти события последней недели, и рванул на запад, в лес, в сторону территории индейцев племени квилет. Холодный ветер привычно засвистел в ушах; воздух, разрезаемый стремительно летевшим телом, плескался по обеим сторонам упругой волной, и вампир почувствовал, как адреналин стремительно ударил в мозг, разливаясь по организму поглощающей вспышкой. Добежав до самой границы резервации, вампир остановился и осмотрел притихший лес.

«То, что я собираюсь сейчас сделать – самое настоящее безумие. Но жизнь должна быть немного сумасшедшей, иначе жить станет скучно и неинтересно».

Эдварду пришли на ум слова охотника о его будущем, и он хмыкнул, подумав, что весьма интересно, каков шанс встретить человека или существо, мысли которого он не сможет прочесть и которое ещё раз сможет развеять его скуку и стряхнуть привычное оцепенение.

«Насколько всё же непредсказуемы чувства – никогда не знаешь, где и при каких обстоятельствах они захлестнут твой разум. Всё решается где-то над тобой, и тебе ничего не остаётся как подчиниться этой вспышке, даже если интуиция твердит, что с этим человеком не получится долгой совместной жизни. Но эмоциональные связи не всегда даются для продолжения. Они могут прийти, научить тебя чему-то важному, и так же непредсказуемо уйти.

Можно, наверное, придётся смириться с тем, что твоя страсть – блажь и глупость. Как болезнь, как временное помешательство. Рано или поздно это пройдёт.

И всё станет нормально, как прежде. Но только теперь я буду точно знать, что «нормальность» – это очень скучно. Невыносимо скучно! Чертовски скучно… Хоть удавись.

Больше никакой предсказуемости – никакого чтения мыслей, никакой открытости тайных помыслов – только живой интерес, только страсть как яростное утверждение живого желания против омертвляющих сил.

И сейчас я ощущаю, как хандра снова берет верх над разумом. Видимо, скоро придёт время снова впасть в спячку, а надолго ли – это покажет будущее. Но зато теперь я знаю, как проснуться».

Эдвард зажмурился, подставив лицо скупому осеннему солнцу, и ухмыльнулся – какой смысл предаваться меланхоличным размышлениям, когда для этого у него вся вечность впереди. Но пока кровь охотника не потеряла своей силы, он и не был намерен впадать в уныние. Эдвард прислушался, глубоко вдохнул, и в его янтарных глазах заплясали задорные бесенята: вампирский слух поймал далёкие приглушённые звуки: как проминается почва под сильными лапами, как с шумом вырывается дыхание из мощных легких, и вскоре стая показалась среди деревьев – мышцы перекатывались под лоснящимися шкурами, пар вырывался из оскаленных пастей. Эдвард напрягся, импульсивно сжав кулаки, но заставил себя дождаться, пока бегущий впереди волк окажется всего полу-ярде от него.

«Посмотрим, на что вы способны!»

Эдвард сорвался с места и помчался вдоль невидимой границы резервации – пара дюймов, и он её нарушит – а стая стремительно неслась за ним. Вампир бежал на пределе своих возможностей и не сдержал самодовольной ухмылки, услышав, как раздраженно тявкают не поспевающие за ним и всё сильнее отстающие волки.

«Совершить дерзкий поступок легко, и потом очень трудно убедительно обосновать его перед окружающими. Но даже самые безрассудные дела надо вершить с полной самоотдачей», – вампир, набирая скорость, почти летел над землёй, оставив далеко позади прекративших бесполезное преследование вервольфов, и остановился только тогда, когда рельеф резко поднялся, а из-за макушек деревьев стала проглядывать равнина, раскинувшаяся за холмами. На самом горизонте тусклым лезвием поблескивала полоска моря Селиш, и Эдвард поднялся ещё выше, взобравшись на сосну, растущую у края обрыва, обвёл горящими глазами горизонт и удовлетворённо вздохнул. Ржавый диск светила сверкал, освещая кромку леса и играя приглушёнными красками на безлистых верхушках деревьев. Впервые за долгое время растаяла тонкая однородная пелена на небе и появились лёгкие перистые облака, сквозь кружево которых просачивались чуть тёплые лучи октябрьского солнца.

«И всё-таки надежда – очень странная штука. Без неё мы просто ничто. Надежда питает нашу волю. А воля правит миром. Пусть я и страдаю от недостатка надежды, но у меня осталось еще кое-что: воля, отчаянная беспечность… В конце концов, уверенность и безрассудство – две стороны одной медали.

А что такое жизнь, как не цепь вдохновенных безрассудств?»

Оттолкнувшись от ствола дерева, Эдвард отдался захлестнувшей его волне адреналина и, всё сильнее ускоряясь, побежал на юг – эмпатия чувств Дина стала слабеть, что обязательно должно было произойти с увеличением расстояния между ними, и вампир намеревался перехватить предположительно уезжающую по сто первому шоссе импалу и немного покуролесить напоследок. На бегу он успел подумать, что его выходка наверняка разозлит Винчестера, который явно дал понять, что больше не стоит показываться ему на глаза, но охотничья кровь в жилах вампира настойчиво шептала ему, что будет весело, и что такой шанс упускать непростительно. Придя к внутреннему согласию, Эдвард сосредоточился на маршруте, старательно избегая населённых мест и ориентируясь на стук сердца охотника.