Яна посмотрела на мать. Она всегда казалась себе бледной маминой копией. Вроде и похожи, но Нина Владимировна – красавица, а Яна – просто симпатичная. Мать сделала блестящую карьеру, а Яна, хотя и окончила вуз с красным дипломом, все стремится непонятно к чему; ищет, в чем сможет себя проявить. Хотя, приближаясь к тридцати, пора уже что-то да найти.

– Хватит об этом, – поморщилась Яна. – Я сказала, что поеду.

Нина Владимировна встала, чтобы налить себе еще чаю. Яна к своей чашке почти и не притронулась.

– Прости, дочь. – Не дойдя до чайника, она наклонилась к Яне, обняла, прижалась щекой к щеке.

– Да чего ты, мамуль. Не за что извиняться. Ты всю жизнь пахала, как слон, заработала свое право на счастье.

– Как лошадь.

– Что?

– Работала, как лошадь. – Мать села на соседний стул и улыбнулась. – Какой еще слон?

Яна тоже хохотнула, поболтала ложкой в чашке и сказала:

– Вы с Мишей только что поженились – вам эта поездка не в кассу. Но даже если бы ты решилась и он захотел поехать с тобой… У вас карьера: тебя заменить некому, у Миши пациенты, а я мало того что одна, свободна, так еще и работа у меня – чисто символическая.

В принципе, работа Яне нравилась: полдня она отсиживала методистом в детском центре «Журавлики» (мама пристроила), полдня свободна. Яна писала статьи для женского интернет-издания, а параллельно, втайне ото всех, корпела над романом.

– Яночка, милая, ты не…

– Мам, мне уже Зинаида сказала сегодня. Не надо себя жалеть. Я и не жалею, просто это правда.

– Слушай, давай по-честному. Если отбросить разговоры про востребованность – невостребованность и прочее, мне кажется, это неплохо – поехать в Сербию. Красивая европейская страна, отличный климат, у тети Горданы большой дом. Да, нелегко, конечно, придется – все-таки нужно ухаживать за смертельно больным человеком. – Мать вздохнула. – Но потом… Она оставит тебе дом и сбережения. Ты сможешь поселиться в Сербии, если захочешь. Со временем можно будет получить гражданство. Возможно, встретишь кого-то, замуж выйдешь. Отличные же перспективы!

«А еще я допишу роман и прославлюсь на весь мир, – подумала Яна. – Сплошные плюсы. Здесь, в России, у меня ни фига не выходит, пришла пора поискать счастья на чужбине».

На следующий день она написала заявление об увольнении по собственному желанию. Мама позвонила директрисе, объяснила ситуацию, попросила не заставлять отрабатывать положенные две недели. Та легко согласилась: Яна не бог весть какой специалист. Работа детского центра без методиста не остановится.

Девушка заказала билеты на самолет – с недавних пор из Казани в Белград можно улететь прямым рейсом. До отлета оставалось три дня – куча времени, чтобы собраться.

– Постоянно будем на связи, – твердила мама.

– Не пропадай, звони! – говорили Галка с Зинаидой.

Яна, укладывая свои вещи, постепенно приходила к убеждению, что поездка, которая поначалу воспринималась как тяжкая повинность, теперь видится ей началом какого-то грандиозного жизненного этапа.

Вырваться из привычного ритма, выйти из круга, по которому бегаешь годами, как цирковая лошадь, – люди мечтают о таком! Еще и за границу уехать – вообще красота!

Когда Михаил за день до вылета, смущаясь и потирая от волнения ладони, сказал: «Ты только, пожалуйста, не считай нас с мамой эгоистами. Мол, сами не захотели ехать, а тебя заставили тут все бросить, сорваться с места…», Яна перебила его и вполне чистосердечно ответила:

– Перестань! Ничего такого я не думаю. Мне нравится идея поехать в Сербию. Я, может, даже мечтала об этом, только сама не подозревала. Все будет хорошо. Не волнуйся и береги маму.

Перед самым отъездом Яна, придя в парикмахерскую, вдруг неожиданно для себя, спонтанно, решила сменить прическу. В последние несколько лет она носила длинные волосы, ниже плеч, и постоянно закручивала их в узел на затылке или же делала «хвост». Все, хватит этого унылого однообразия.

– Сделайте мне каре, пожалуйста.

– А давайте лучше «боб», – предложила молодая парикмахерша, которой Яна прежде тут не видела. Мастера, у которой Яна обычно стриглась, сегодня не было. – Вам пойдет. У вас волосы послушные, густые. Укладывать будет несложно.

Яна взяла и согласилась, а потом, разглядывая в зеркале свой обновленный облик, удивлялась, почему не стриглась так раньше. Глаза стали казаться больше и выразительнее, а черты – изысканнее, тоньше.

– Стильно, современно. Мне нравится, – подвела итог мама. – У тебя даже вид теперь какой-то европейский.

Ночью, уже засыпая, Яна подумала, что все это как-то странно: лететь в чужую страну в качестве сиделки для малознакомого человека; пытаться начать новую жизнь, ожидая, когда умрет твоя родственница.

«Что на самом деле я получу в наследство?» – всплыл в голове вопрос, от которого почему-то побежали мурашки. Яна повернулась на другой бок и велела себе прекратить терзаться глупыми вопросами.

Она едет – и точка.

«Двадцать девятое октября. Я в Сербии», – написала Яна в своей записной книжке. Она вела такие книжки-дневники с подросткового возраста, и на сегодняшний день накопилось уже девять «томов». Тут было все вперемешку: рецепты для похудения, отзывы о фильмах, дневниковые записи, зарисовки, заметки, наброски сюжетов, эпизоды, которые потом можно будет вставить в роман.

В аэропорту ее ждало такси – тетя Гордана заранее заказала. Яна понятия не имела, долго ли ехать, не узнавала видов за окном и сомневалась, что сможет узнать тетушку. В первый и последний раз (если не считать нынешнего приезда) Яна была в Сербии двадцать лет назад, в далеких девяностых, когда они с мамой приехали к тете Гордане погостить на недельку – тетя тогда еще жила в белградской квартире.

В ту пору Яне было семь лет, и в памяти осталось немногое: большой балкон, уставленный цветами, на котором они с мамой сидели и читали на сербском языке сказку «Палчица» – так в переводе на сербский зовется Дюймовочка. Вид из окон на реку; лестница, ведущая на второй этаж; ощущение свободы и простора. После тесноты, к которой привыкла Яна – они с мамой в тот момент жили в крошечной малосемейке, – это было необычно и чуточку пугающе.

Тетя Гордана была не то троюродной сестрой маминого отца, не то его племянницей – Яна все время забывала. В общем, седьмая вода на киселе. Отец Горданы был русским, женился на сербке, Милице, – была там какая-то романтическая история, в послевоенные годы. Петр остался в братской Югославии, от брака с Милицей у них родились три дочери, но сейчас в живых осталась только Гордана.

Она никогда не выходила замуж, не имела детей – так и получилось, что на старости лет оказалась в одиночестве. Мама говорила, у Горданы имелись еще племянница и племянник, но где они – неизвестно. Возможно, что и не в Сербии. К тому же был там какой-то давний конфликт, из-за которого они не общались с тетей.

Мама всегда поддерживала связь с Горданой, пусть и не слишком тесную. Они писали друг другу, изредка созванивались. Будучи маленькой девочкой, Нина Владимировна с родителями гостила у тетки. Правда, после смерти отца и матери навещала Гордану всего однажды – в тот раз, с Яной.

У мамы была феноменальная память и интерес к языкам. Она неплохо понимала сербский, читала и говорила на этом языке и Яну пыталась выучить, но без особого успеха.

– Как мы с тетей Горданой будем разговаривать? – спросила Яна маму, собираясь в Сербию.

– Она прекрасно говорит по-русски, не волнуйся. Раньше его обязательно учили в школе, да и потом, ее отец был русским.

Дорога от аэропорта до дома тети Горданы оказалась утомительной, заняла почти пять часов. Когда такси наконец остановилось и водитель объявил, что они приехали, Яна с трудом выбралась из машины: спина разламывалась, ноги затекли.

Было четыре часа, день клонился к закату. Свое пальто Яна еще в аэропорту убрала в багажник: знала, что не понадобится. Октябрь в Сербии – как конец лета в России. Яна стояла на дорожке, ведущей к дому, и оглядывалась по сторонам, купаясь в ласковых лучах заходящего солнца.