Я глупый старик, и от меня один вред. Мне так жаль. Я не могу выразить, как мне жаль.

— Ты это со мной разговариваешь? — спрашивает Билл.

— С какой стати мне с тобой разговаривать?

— Мне так показалось.

— Я не желаю говорить с тобой. Мне нечего тебе сказать. Перед тобой я ни в чем не виноват.

— Хорошо.

— И мне не нравится идея о том, что Бог — ирландец.

— Ты не первый так говоришь.

— Я не хочу умирать в одиночестве.

— Ты и не умрешь.

Встав на четвереньки, Шелдон ползет вдоль тропинки, ведущей от сауны к дому. На углу здания он поднимается в полный рост. Раздавленный и спекшийся, он тащится к двери, за которой исчезли Пол и его похититель. В правой руке он зажимает нож. Ему не страшно. Он знает, что за дверью его ожидает смерть. Там, внутри, вся его семья. Там прекрасная женщина, во чреве которой еще вчера зрело дитя — продолжение его рода. В тот день он сидел, как король на троне в своем северном царстве, и трепался о давно минувших днях.

Это называется деменция, Шелдон, сказала ему Мейбл.

Так и есть, моя королева. Так и есть.

Приблизившись к двери, Шелдон Горовиц выпрямляется во весь рост. Он делает глубокий вдох, поворачивает ручку и распахивает дверь.

— Заворачивай, заворачивай, — командует Сигрид. Голова у нее горит, но больше не пульсирует.

Петтер выкручивает руль. «Вольво» выезжает на ту самую дорогу, на которой несколько часов назад охотники на своем грузовичке торговались с Шелдоном по поводу лески и иголки.

— Выключи фары, — шепчет Сигрид, как будто кто-то может расслышать ее голос за гудением дизельного двигателя. — Встань за тем «мерседесом».

Она сообщает о своем местонахождении по рации. Все в участке сейчас ждут от нее новостей. Но ничего пока не происходит. И ей нечего добавить.

— Хочешь, чтобы я заблокировал дорогу?

— Я хочу, чтобы ты проехал как можно дальше по грунтовке.

— Но это же не внедорожник.

— Нет. С какой стати ему быть внедорожником?

— Мне кажется, нам не стоит соваться туда первыми, — говорит Петтер.

— А я думаю, кто-то должен там сейчас появиться, — отвечает Сигрид. — Поезжай, пока не кончится дорога или не развалится машина. Это приказ.

Петтер въезжает на дорожку, по которой Ларс ездит только на мотоцикле. Включает первую передачу. Машину трясет и подбрасывает. Он катит, как по гоночной трассе. Они прорываются вперед, и им обоим приходит в голову одна и та же мысль. Сигрид озвучивает ее первой:

— Если в этой машине сработают гребаные подушки безопасности, я устрою вторжение в Швецию. Помоги мне, Господи!

— Вон там. Она выходит на поле, которое мы видели на карте.

— Я не вижу никакого движения. Ты что-нибудь видишь? Где все?

— Сейчас действует режим радиомолчания. Я не могу проехать между этих деревьев.

— Тогда стоп. Дальше мы идем пешком.

В доме темно. Шелдон держит левой рукой сломанное ружье так, как это делает английский лорд, возвращаясь с утиной охоты. В правой руке у него нож. В прихожей он видит обувь, шарфы, шапки, куртки, удочки и коробку со свечами. Больше он ничего различить не может. Да это и не имеет значения. Физическое окружение его больше не волнует. Теперь он не Донни, молодой солдат с зеленых полей западного Массачусетса, который станет потом нью-йоркцем, мужем и никчемным отцом. Он больше не тот, кем был во время войны. Не тот, кто боролся за свое место под солнцем. Нет, оказавшись тут, в этом идиотском облачении, он становится тем, кем должен быть.

Глядя в темноту, он говорит громко и отчетливо, так, чтобы ни у кого из присутствующих не оставалось ни малейших сомнений насчет сказанного:

— Я — генерал Генрик Горовиц Ибсен. Вы окружены.

Глава 23

Когда объявляется генерал, Гждон проверяет пистолет Черного в гостиной, которая соединена с прихожей и находится около кухни. Бурима бросает в жар, и он хватается за нож. Энвер изумленно смотрит в кухню.

Он обращается к Черному по-албански:

— Ты ведь сказал, что вы были не одни.

— Так и было.

Энвер ухмыляется. У Черного в руках ружье, с которым он пришел. У Энвера на поясе нож.

— Мне заняться им? — спрашивает Черный.

— Останься с девицей. Она может нам понадобиться для переговоров.

— Что нам делать?

— Я с сыном отправлюсь в Швецию. А вы здесь сделаете все, чтобы мне это удалось.

Пот заливает Буриму глаза, и, когда Энвер произносит эти слова, ему хочется, как ребенку, уткнуться в шею Адриане, разрыдаться, отказаться от каждого своего слова, от всех глупостей, которые он говорил. Сказать ей, что она была права во всем. Признаться, что все пошло не так, что он, дурак, воспринимал все как игру. Это казалось ему абсурдом, сном, бредом. Он барахтался в мире, где все было ему чуждо, и не ожидал, что нечто подобное вообще произойдет. Что все это зайдет так далеко.

— Я пойду, — вызывается Бурим, и прежде чем кто-нибудь из троих успевает что-то сказать, устремляется в кухню.

В пять шагов он огибает кухонный стол и, увидев Шелдона, падает перед ним на колени, умоляя по-английски:

— Отпустите меня. Пожалуйста. Отпустите меня.

— Сдайте оружие.

— Я не вооружен.

— С девушкой все в порядке?

— Да. Пожалуйста, отпустите меня.

— Где она?

— Тсс. Она в гостиной. Пожалуйста. Отпустите меня. Пожалуйста.

— Хорошо. — Шелдон отступает в сторону.

Бурим вскакивает и оглядывается. Он долго пробыл в доме. Его глаза привыкли к темноте. Он видит не только тени. Он видит, как зло собственной персоной выходит из-за угла. Сейчас Бурим побежит домой. И попросит прощения за все содеянное.

Он распахивает дверь, соскакивает со ступенек и бежит. Он вкладывает в бегство всю энергию своего молодого тела. Им движет страх и необходимость. Он достигает дорожки, где накануне они догнали мотоцикл, на котором пытались сбежать норвежец и американка. Он отправится в центр города и сдастся полиции. Он будет просить о пощаде, он примет наказание и постарается стать таким человеком, каким его всегда хотела видеть Адриана.

Выйдя из машины, Сигрид и Петтер направляются к дому, и тут перед ними возникает молодой человек с огромным ножом. Он быстро бежит прямо на них. Сигрид поднимает пистолет и целится.

— Стой, стрелять буду, — кричит она по-норвежски.

Но Бурим не понимает этого языка.

— Стой, стрелять буду, — предупреждает Сигрид во второй раз.

Бурим слишком боится остановиться и продолжает бежать. Он даже не помнит, что в руке у него нож, и ему не приходит в голову бросить его. Он не осознает, где находится.

Сигрид стреляет, и Бурим падает.

Услышав выстрел, Шелдон смотрит на часы. Двадцать минут третьего. Для него это ровным счетом ничего не значит. Как это может повлиять на происходящее?

Однажды такое уже было. Саулу было двенадцать лет, стояло лето, они находились в Нью-Йорке. На Юнион-сквер ожидалось какое-то важное событие — не для него, а для Саула и его друзей. И Саул должен был немедленно выйти за дверь.

Но Шелдон что-то замечает краем глаза. Тогда тоже было примерно двадцать минут третьего, Мейбл начинала накрывать стол к обеду, Шелдон начищал всю черную обувь в доме.

И вдруг он мельком увидел на руке Саула часы. Сейчас, поворачивая за угол и направляясь в гостиную, где сидит его внучка, он вспоминает эту сцену. Он не может сказать, что это были за часы, что очень странно — ведь он устроил такой скандал из-за них.

— Эй, ты куда собрался? — спросил тогда Шелдон.

Саул затормозил и принялся со скоростью пулеметной очереди объяснять, так что Шелдон сразу понял, что он говорит правду, и тут же пожалел, что спросил его. На самом деле, какая разница?

Прерывая Саула, он поднял руку и сказал:

— Да-да. Хорошо. Что у тебя на руке?

Саул опустил глаза, словно это был вопрос с подвохом.