Пожилой видящий мягко щёлкнул языком, в его голосе звучала печаль.

— Это практически то же самое, Элисон, — сказал он.

— Элли, — сказал Балидор, наградив меня ровным взглядом, когда я повернулась. — Он постоянно жил в конструкции Дренгов. Он спал в ней. Работал в ней. Скорее всего, разрабатывал и переделывал её, чтобы она соответствовала его нуждам. Конструкция, накрывающая физическое жилище крупной группы последователей, функционирует во многом схоже с Пирамидой. Может, она и не была такой замысловатой, но она служила той же самой цели.

— Но я жила там!

— Ты жила там как гость, Высокочтимый Мост, — Балидор вежливо поклонился в мою сторону, но я слышала в его голосе резкие нотки. — Я не хочу обидеть этими словами, но сравнивать две этих вещи — бессмысленно. Его свет оперировал как часть и функция этой жилой конструкции, в состоянии полного или частичного симбиоза. Он ведь был их лидером, na?

Склонив голову, он не дожидался моего ответа.

— В результате этого лидерского статуса он стал одной из преимущественных опор конструкции. Тех, что обеспечивают и поддерживают конструкцию для всех других, кто жил в ней. Чтобы сделать это, он должен был полностью слиться с функционалом конструкции, а также с её источником питания, и поддерживать эту связь постоянно. А это означает прямую связь с Дренгами, Элли.

Помедлив, он вновь склонил ладонь в мою сторону в очередном жесте уважения, по старым традициям, но в этом всё равно ощущалось нечто сердитое.

— А ты, Высокочтимый Мост, этой связи не имела.

Я посмотрела на него, на всех них.

— Я была связана с ним… — начала я.

— В недостаточной мере, — перебил Балидор. Его голос опустился до бормотания: — Хотя и это тоже изменялось, — в ответ на мой тяжёлый взгляд он пожал плечами, сохраняя непроницаемое выражение лица. — Ты сама мне об этом говорила. Ближе к концу твои отношения с конструкцией менялись. Если бы ты осталась там, с ним, ты стала бы ещё сильнее замечать эти перемены.

— Но он же кажется вообще другим человеком.

Балидор заговорил резче, и теперь в его голосе звучала открытая злость.

— Он именно тот, кем был всегда, — сказал он, и эта резкость проступила в его свете. — Только теперь ты это видишь, Высокочтимый Мост. Иллюзией был тот мужчина, «Меч», которого ты знала в тех холмах. Без костыля Дренгов и конструкции, которая его поддерживала, ты теперь видишь сквозь иллюзию, созданную Шулерами. Сквозь иллюзию, согласно которой он был полностью интегрированным, стабильным существом, действовал автономно и по собственному желанию…

— А на самом деле? — перебила я.

— А на самом деле — марионетка Дренгов, — прямо ответил Балидор. — Именно это я тебе говорил последний год, Высокочтимый Мост.

Дорже поднял руку, пытаясь успокоить Балидора, но лидер Адипана проигнорировал жест, глядя только на меня.

— Ты утверждала, что понимаешь, Элли. Видимо, не понимаешь. Как только его свет воссоединился с теми частями, которые были Сайримном, он стал совершенно неспособен функционировать самостоятельно, без содействия Дренгов в той или иной форме.

— Но что это на самом деле значит, ‘Дори? — спросила я, слыша злость в собственном голосе. — Мне нужно нечто большее. Мне нужно, чтобы ты объяснил мне, что с ним случилось… что с ним не так, — я сглотнула. — И как нам всё исправить.

Балидор закатил глаза в манере видящих, делая пренебрежительный жест одной рукой.

— ‘Дори… — зло начала я.

Но Вэш заговорил прежде, чем я успела продолжить.

Исходившая из его света мягкость вынудила меня перевести взгляд на него.

— Балидор фактически прав, Элисон, — в его голосе звучало сострадание и терпение, которого недоставало лидеру Адипана. — Именно поэтому твой муж вернулся к ним.

Я вздрогнула, опешив.

— Ты имеешь в виду, после Вашингтона?

Вэш показал утвердительный жест одной рукой.

— Он нуждался в них, Элисон, — сказал он. — Он не мог сам справиться с реинтеграцией. Если такой брутальный процесс вообще можно назвать нейтральным термином «реинтеграция», учитывая, в каком состоянии он жил как Сайримн.

Тихо щёлкнув языком, он сочувственно покачал головой и добавил:

— Я поистине не могу представить глубину его ужаса, когда он воссоединился с той частью себя, Элисон. Ты как-то раз спросила меня, почему он не нашёл тебя сразу же после случившегося в Вашингтоне. Теперь я думаю, что он попросту был не в состоянии. Скорее всего, он был не в состоянии делать что-либо, кроме как вновь найти своих хозяев и попросить их помочь заново соединить куски его сознания.

Вместе со своими словами он посылал мне образы, такие яркие, что поначалу у меня не было ответа. Несколько секунд я лишь сидела там, переваривая эти ощущения, уставившись на металлическую столешницу меж своих распластанных пальцев. Вопреки нашей резкой перебранке с Балидором ничто во мне не казалось злым.

Злость во мне иссякла. Однако я не уверена, что сменившее её чувство опустения было намного лучше.

Я знала, что Вэш пытается мне сказать.

Я постепенно собрала по кусочкам примерно половину личного прошлого Ревика с тех пор, как узнала, кто он на самом деле. В этом мне помог Вэш и даже сам Ревик. Пока я оставалась с Сайримном в тех горах, он рассказывал мне практически всё, что я хотела знать об его ранних годах. Он даже рассказывал мне то, что помнил из детства — отдельные кусочки, по крайней мере.

Он намного меньше говорил о Менлиме и о том, что Менлим сделал с ним.

От Тарси, единственной ныне живущей кровной родственницы Ревика, я слышала, что у него некогда была семья, которая очень его любила. Меч, та версия Ревика, которую я узнала в тех горах, ничего мне не рассказывал о них, даже не называл их имён.

Вэш говорил, что Дренги, скорее всего, лишь выборочно восстановили его воспоминания — вопреки утверждениям Ревика, что после реинтеграции он вспомнил всю свою жизнь.

Ему было шесть лет, когда они его забрали.

Через несколько десятилетий мой муж стал самым ненавистным, ужасающим и почитаемым видящим в истории.

Для самих видящих Syrimne d’Gaos оставался легендой, каким-то ангелом отмщения.

Для людей, особенно для тех, кто сталкивались с ним во времена Первой Мировой Войны, или для тех, чьи семьи погибли из-за него, он являлся скорее ангелом смерти.

Мягко щёлкнув языком в культурном, древнем стиле вербальных выражений видящих, Вэш поднял ладонь с длинными пальцами и показал жест сожаления.

— С самого начала, Элисон, — произнёс он, словно слушал все эти мои мысли. — … его воспитывали для такого типа зависимости. Они сделали это для того, чтобы он с меньшей вероятностью стал противиться их планам. Они также сделали это для того, чтобы он не ушёл от них, когда вырастет в мужчину. Дренги и Менлим сломали его разум, а затем стали удерживать частицы его личности вместе. Твой муж неспособен на независимую жизнь, Элисон. Он поистине сломлен… в самом что ни на есть реальном смысле. Пока его тренировали как Сайримна, они нарочно ломали его разум, ставили его в ситуации, с которыми он не мог справиться.

— Ситуации, с которыми он не мог справиться? — я вновь скрестила руки на груди, ощущая, как в горле встаёт ком. — Например?

— Я не знаю деталей, мой дорогой друг, — произнёс Вэш, и его тёмные глаза смотрели мягко. — Но что бы там ни было, они силой заставили его расколоть себя, создать такие личности, которые могли с этим справиться. Этот процесс сделал его податливым. А ещё это сделало его полностью зависимым от Дренгов из-за необходимости интегрировать эти личности — а также из-за потребности в стабильности ради сохранения рассудка.

Помедлив, он вновь с сожалением посмотрел на меня.

— Он нуждается в них, Элли. Практически буквально. Именно поэтому, когда мы нейтрализовали его в первый раз, во время войны, мы пошли на компромисс. Мы убрали те части его личности, которые являются нестабильными, и поместили их в сосуд мальчика. Мы не знали, каким другим способом можно вернуть ему способность управлять своей жизнью. Или так, или оставить его рабом Дренгов.