«Я не могу туда идти. Эта скотина Анку меня уже не отпустит. Он ждет меня там», – мысленно проговорил Денис, чувствуя себя немного глуповато и понимая, что голоса не существует и ответа он не дождется.

Но голос ответил.

«Иди и делай то, что должен. Жнец не увидит тебя».

Жнец. Судя по всему, голос так называл Анкудинова. Денис отметил про себя, что это имя, Жнец, очень подходило Константину Андреевичу.

– Денис, ничего не бойтесь, – голос священника звучал неуверенно. – Вы в храме Божьем.

Денис повернулся к отцу Павлу и ответил, но не священнику, а голосу внутри:

– Идемте. Но если вдруг со мной начнет происходить что-то странное, затащите меня обратно в эту дверь.

Священник непонимающе приподнял бровь. В его лице чувствовалась нешуточная борьба эмоций. Наконец он кивнул.

– Хорошо.

И вышел первым, словно давая понять Денису, что бояться нечего. Денис мельком увидел в глазах священника довольное выражение, словно тот радовался тому, что так просто смог уговорить испуганного посетителя. В этот момент отец Павел стал ему еще более симпатичен.

Он шагнул за дверь следом и остановился, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Константин Андреевич, Жнец, себя никак не проявил. Ни голоса, ни свербящего ощущения в голове. Ничего. Только шум машин от находящейся рядом дороги.

Сзади раздался скрипучий, с истерическими нотками, старушечий голос:

– Молодой человек, вы здесь не один. Дайте пройти.

Денис пропустил сварливую старушку и пошел следом за отцом Павлом, который время от времени настороженно оборачивался, словно думая, что Денис убежит прочь, хихикая и громко возвещая кару на головы неправедных.

Часовня оказалась невысоким зданием из сруба, окруженным кленами и палисадниками. Здесь после помпезности и монументальности храма все казалось легким и открытым. Словно бы они находились не в центре мегаполиса, а в какой-нибудь малочисленной, хоть и богатой, деревушке.

Отец Павел поднялся по ступенькам, открыл одну створку дверей и обернулся к Денису:

– Ничего страшного не произошло?

И вновь неосознанное выражение довольства показалось на его лице.

– Кажется, не произошло, – проговорил Денис, но все же поспешил войти следом за отцом Павлом под свод часовни.

Они оказались в небольшом, но довольно просторном помещении. В отличие от храма, закованного в камень, часовня казалась более живой, естественной: стены из сруба, пробитого паклей; слегка поскрипывающий деревянный пол; мягкий дневной свет, льющийся сквозь узкие окна – здесь было естественнее размышлять о праведной жизни, чем о наказании за неправедную. Денис мысленно порадовался, что в итоге они пришли сюда. В часовне он почувствовал себя более уверенно.

Отец Павел повел Дениса мимо, в дальний угол справа от иконостаса, занявшего центральную часть стены. Здесь в углу на стене висела высокая, метра три-четыре, икона Божьей Матери, восседавшей на троне в короне на голове и со скипетром и державой в руках. На коленях у нее был младенец Иисус.

Священник подвел Дениса к темно-коричневой деревянной подставке с покатым верхом, доходящей Денису до груди. Там, на подстеленной материи, лежала книга с длинной и широкой атласной лентой между страниц и большой крест.

Отец Павел повернулся:

– Вы побудьте здесь, а я сейчас вернусь.

Он исчез за небольшой дверкой в иконостасе и через минуту появился снова, облаченный поверх рясы в длинное, в пол, подобие шарфа с вышитыми на нем золотыми нитками крестами. В руках он держал узкую книжицу, больше похожую на блокнотик для записи телефонов и адресов. Подойдя к Денису, он вкратце объяснил, что этот «шарф» называется епитрахилью, а подставка – аналоем, на котором лежит крест и Евангелие.

Он проинструктировал Дениса:

– Подойдите и встаньте лицом к аналою. Я прочитаю молитву, и мы можем начинать.

Денис сделал несколько шагов и встал перед аналоем. Отец Павел расположился слева от него так, что Денис видел его краем глаза.

– Боже, Спасителю наш, – начал священник, – иже пророком Твоим Нафаном покаявшемуся Давиду о своих согрешениих оставление даровавый, и Манассиину в покаяние молитву приемый, Сам и раба Твоего Дениса, кающагося о нихже…

Денис чуть повернул голову и посмотрел на висящую икону. Глаза Божьей Матери и Иисуса были устремлены вперед, но Денис почему-то подумал, что было бы хорошо, если бы они смотрели на него. Это бы ему помогло.

– …величество Твое безприкладное, и милость Твоя безмерная…

Он не слушал молитву.

«Вот бы они смотрели на меня», – думал он.

– …и Тебе славу возсылаем, Отцу, и Сыну, и Святому Духу, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

Священник несколько секунд хранил молчание, затем произнес все с той же присущей ему мягкостью:

– Вы можете начинать, Денис.

Денис начал рассказывать: тяжело, подбирая слова, словно боялся, что если даст волю чувствам, то остановиться не сможет. Он сухо и сдержанно упомянул о своих родителях, не вдаваясь в подробности его взаимоотношений с ними, и сразу же перешел к пожару. Денис и сам понимал, что его речь больше походила на исполнение тяжелой и нежелательной обязанности, чем на исповедь, но это понимание нисколько не помогало. Он стоял лицом к аналою и поэтому не видел стоявшего за спиной священника и не мог сказать, как тот реагирует на рассказ. Денису ежесекундно казалось, что священник захлопнет Евангелие и выгонит его со словами: «Уйди вон, братоубийца!»

– Денис, – тихо проговорил священник, когда тот закончил короткую историю.

Денис чуть поднял опущенную голову, не поворачиваясь.

Отец Павел, видя, что его слушают, продолжил:

– Что вы чувствовали, когда убегали из квартиры?

– Я… я… злился.

– Вы на что-то обижались?

– Да. Я не хотел быть чужим дома, – выпалил Денис и понял, что в этом и была причина его ненависти к брату, а не постоянное навязывание родителями ему ответственности. – Мне хотелось, чтобы хоть иногда что-нибудь сделали для меня. Любую мелочь. Чтобы я понимал, что я им нужен. А вместо этого отец, скотина…

– Денис, вы здесь, чтобы открыть свои собственные грехи, – раздался сочувствующий и в то же время внезапно ставший тверже голос священника.

Денис кивнул, и его злоба словно бы свалилась с него с этим резким кивком. Он несколько секунд помолчал и сказал то, что держал в себе все эти годы, не имея возможности выговориться и избавиться от этого.

– Я вижу его постоянно. Я имею в виду Лешу, – произнес он и добавил: – Брата.

Он на секунду задумался:

– Естественно, не в реальности. Он мне снится. Постоянно. Я не вижу лица. Наверное, потому, что не помню его. Он даже ничего не делает, он просто присутствует. Напоминает мне о том, что я натворил.

Денис немного замялся, вспомнив последний сон, в котором его брат говорил с ним.

Священник спросил:

– Сейчас в вашей душе есть обида?

– На Лешу?

Денис замолчал.

Он попытался найти в себе обиду, злость. Хоть что-нибудь похожее. Но нет. Только сожаление за содеянное и страстное желание вернуться в ту самую квартиру, в тот самый день, чтобы на этот раз уже не убегать.

– Нет, – наконец сдавленно произнес Денис. Больше он не смог ничего сказать – в горле стоял ком.

– Склоните голову, Денис, – попросил отец Павел.

Денис, уставший и опустошенный, выполнил просьбу. Священник положил ему на голову край «шарфа» – епитрахили и начал быстро нараспев молиться:

– Господь и Бог наш Иисус Христос, благодатию и щедротами Своего человеколюбия, да простит ти, чадо Денис, вся согрешения твоя: и аз, недостойный иерей, властию Его мне данною, прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, во Имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь.

Затем убрал епитрахилью и проговорил:

– Не знаю, что у вас сейчас происходит в жизни, но то, что вы здесь появились, – очень важно. Как для вашей пошатнувшейся веры, так и для вашей неспокойной души. И, продолжая мою аллегорию, – диагноз вам известен, и вы уже встали на путь исцеления. Возможно, путь будет неблизким, но, по крайней мере, он в нужном направлении.