Букинист моргнул.

– М-да. Полагаю, вашего Дениса готовят либо в помощники, либо в преемники.

Произнеся это, букинист вновь с важным видом оглядел гостей, словно говоря: «Смотрите и удивляйтесь, как я расправляюсь с задачами, решение которых неподвластно обычному среднестатистическому разуму!»

Лана в отчаянии сжала кулаки.

– Кто? – спросила она, прекрасно зная ответ. – Кто готовит?

Алексей Петрович провел ладонью по верхней губе, словно вытирал капельки невидимого пота.

– Анку, естественно. Герой нашей сегодняшней беседы.

Виктор подался вперед, не удосужившись вынуть сигарету изо рта, и спросил, выпуская дым и слегка коверкая слова сжатыми зубами:

– А на кой черт этой сволочи помощник или… преемник?

Алексей Петрович перевел взгляд на Виктора. Чувствовалось, что букинисту очень неуютно от того, что с двух сторон на него наседают с вопросами.

– Может, он устал за тысячелетия работы без перспективы карьерного роста, а может, очередь на тот свет в разы увеличилась… да бог его знает, что еще!

– Бог-то точно должен быть в курсе, – зло проговорил Виктор и тут же зашелся в яростном удушливом кашле.

Он полез в карман, достал мятый платок и прикрыл им рот. Лана заметила на куске ткани несколько красных пятен.

Алексей Петрович тоже наблюдал за этой картиной. На лице его отразилась такая неприкрытая боль, что Лане, несмотря на все ее переживания, захотелось его утешить.

Кашель прекратился. Виктор вытер рот платком и быстро спрятал его в карман. Взглянул на своего друга, и, чуть приподняв плечи, развел в стороны ладони, словно говоря: «А что ты хотел? Ты же сам, кажется, говорил, что старость – неизлечимая болезнь».

– Насколько все плохо? – проговорил Алексей Петрович ровным, спокойным голосом.

– В нашем возрасте очень плохо уже не бывает, – проговорил Виктор. – Не волнуйся, до смерти доживем. Да и белобрысый этот, Анку, нам еще пропуска не выдал.

Алексей Петрович согласно кивнул, но в глазах, вперемешку с беспокойством за друга, Лана разглядела и какое-то сомнение, словно букинист хотел что-то добавить, но не стал.

– В общем, по какой-то причине, – продолжил, наконец, он, – прозаической или таинственно-мистической, Анкудинов предпочел найти себе ученика.

Лана задала вопрос, который ей всегда казался глупым и бессмысленным. Когда в книге или в фильме главный герой доходил до этого вопроса, она мысленно отвечала: «Потому что так надо по сюжету, дурень». Вот и теперь такой ответ непроизвольно пришел ей в голову. Потому что так надо по сюжету.

– Но почему именно Денис? Почему он?

Алексей Петрович посмотрел на Лану, как будто слегка оживившись.

– Вот! Вот он – наш единственный шанс если не помочь юноше, то хотя бы попытаться это сделать. Полагаю, в его личности и кроется разгадка. Что-то, – букинист в волнении постучал пальцами по колену, но тут же взял под контроль свои руки и голос, – есть в нем такое, что нужно Анку. Может быть, вы, Лана, заметили какие-то особенности или касались в своих разговорах каких-то необычных тем?

Она задумалась на минуту. Алексей Петрович и Виктор смотрели на нее: первый – нервно перебирая пальцами, второй – терпеливо и неподвижно, словно психолог на сеансе.

Она покачала головой:

– Не могу вспомнить. У меня, вообще, голова сейчас очень туго соображает. Уж извините.

Она улыбнулась, с трудом сдерживая слезы.

Букинист кивнул.

– Понимаю. Мадемуазель… – Он сделал паузу. – Лана, я не буду вас обнадеживать понапрасну. Наши шансы меньше, чем у того, кто ищет иголку в стоге сена. Но все же стоит воспользоваться этими мизерными шансами. Мы имеем дело со сверхъестественной сущностью, а посему имеем полное право рассчитывать на чудо. Верно?

Лана яростно кивнула, не поднимая глаз.

– Поэтому, прошу вас, вспомните или выясните, чем же так интересен Смерти ваш избранник.

Алексей Петрович внезапно нахмурился и невнятно, словно чавкая, проговорил:

– Неужели мой предмет настолько скучен?

Лана в недоумении подняла взгляд на полуслепого старика, но вместо последнего перед ней стоял Храмов Юрий Николаевич.

– Милочка, спать надо дома ночью, а днем нужно учиться, – прочавкал Хрюн, вперив в нее свои выпученные бесцветные глаза, в которых читалось раздражение и, как ни странно, все та же безучастность.

Лана, еле сдерживая желание скривиться (изо рта преподавателя пахло гнилыми зубами и дерьмом), выпрямилась и положила пальцы на ручку.

– Извините, Юрий Николаевич!

Храмов скорчил пренебрежительную мину и пробормотал:

– Мне не извинения ваши нужны, а знания.

Он еще раз бросил на нее раздраженно-безучастный взгляд и двинулся в направлении трибуны.

«Черт, как я умудрилась заснуть у Хрюна на паре?» – отрешенно и равнодушно подумала Лана.

Весь институт знал, что этот разваливающийся на глазах дед обладал памятью, которой позавидовал бы и карточный шулер. Каждый, кто представал перед ним в неприглядном свете, тут же заносился в его мысленный черный список. Но сейчас перспектива оказаться в числе «неуспевающих» совершенно не беспокоила Лану. С этим она как-нибудь разберется. Сейчас ее волновало кое-что другое. Там, у букиниста дома, она сказала, что не может вспомнить ничего необычного, но она соврала. Денис говорил что-то, что показалось ей странным. И оставалось всего лишь вспомнить, что именно.

«Всего лишь», – невесело хмыкнула Лана, подвинула к себе тетрадь и попыталась сосредоточиться на лекции. Но бормотание Хрюна никак не складывалось в голове девушки в осмысленную речь. Ее мысли постоянно возвращались к Денису.

Вместо санузла квартиры номер двадцать четыре дома номер шесть «а» по улице Остоженка стоял лес. Толстые, в два-три обхвата, стволы дубов создавали непроницаемую стену справа и слева от узенькой, едва заметной тропинки, уходящей вдаль. На деревьях Денис не заметил ни единого листочка. Земля была абсолютно пуста: ни травинки, ни сучка. Небо, практически неразличимое во тьме, походило на пепелище. Пение птиц, треск насекомых, скрип ветвей на ветру – ничего этого не было. Только абсолютная тишина. Денису пришла в голову жуткая картинка: чистый, словно вылизанный, зал морга и мертвецы, молча стоящие возле своих каталок, все еще накрытые простынями. Его передернуло. Он не хотел заходить в этот безжизненный лес. Боялся, что, переступив порог и покинув мир с привычным набором вещей, он будет обречен на бесконечные, заведомо неудачные попытки вернуться назад. Обречен на вечность в этом царстве мертвых растений, безучастного неба и тишины.

– Прошу, мой брезгливый друг, – пригласил Анку.

Денис оглянулся. В глазах Константина Андреевича он увидел холодную, выверенную, насмешку, но под ней было явно что-то еще. Что-то более человечное.

– Иди.

Анкудинов протянул длинную костлявую руку, слегка сжал плечо Дениса и подтолкнул его в сторону проема.

Денис сделал шаг, ожидая безболезненного разряда, но ничего не произошло. Он переместился из московской квартиры в мертвый лес так, словно это было привычным делом. Константин Андреевич шагнул следом.

– Погода просто замечательная! – воскликнул Анку с деланым воодушевлением.

Его голос раздавался так глухо и плоско, словно они все еще оставались в комнате. Денис поднял глаза на совершенно неподвижные ветви дубов. Не похоже было, что здесь можно употреблять слово «погода». Окружающее больше походило на декорации. Не возникало даже ощущения свежего воздуха – Денис не почувствовал ни единого запаха, вообще ничего. В голове вновь возникла мысль о морге.

Странно, но боль в голове прошла. Оставалось легкое головокружение, но Денис полагал, что путешествие между мирами вполне подходит в качестве причины для этого.

– Нам туда, – сообщил Анкудинов, указывая пальцем вдоль тропинки.

Денис двинулся вперед, не дожидаясь очередного толчка Анку. Сегодня он выяснил, что когда к тебе прикасается Смерть, остается ощущение промозглости. И это открытие его совершенно не радовало.