Алексей Петрович присел на диван рядом с Ланой и взял ее ладони в свои.

– Боюсь, мадемуазель, что ваш Анкудинов отнюдь не сказка, – произнес букинист. Виктор почувствовал, как его друг выделяет слова, как бы ставя вежливую речь в противовес грубости Ланы.

«Все такой же дон-кихот. Прет на ветряные мельницы, как и всегда», – подумал Виктор. Несмотря на всю ситуацию, он слегка улыбнулся. Все же он скучал по своему наивному болтливому другу все эти годы.

Алексей Петрович продолжал наигранно-строгим голосом, который, впрочем, моментально превратился в его обычный, доброжелательный:

– Вас я, конечно, вижу впервые, но у меня нет оснований не доверять моему доброму другу. Поэтому рекомендую вам принять Анку как данность. Отрицание проблемы не есть выход из нее.

Виктор машинально потянулся за сигаретой. Затем поднял голову и, взглянув на друга, убрал пачку обратно в карман.

Букинист улыбнулся:

– Думаю, когда мои гости якшаются с самой Смертью, я могу сделать некоторые поблажки. Кури, Вить, на здоровье.

Погодин кивнул и закурил сигарету. Лана достала свою пачку и присоединилась к нему.

«Дура», – подумал он машинально, глядя, как ловко девчонка управляется с сигаретой.

Алексей Петрович исчез и через несколько секунд вернулся с бело-голубым блюдцем в руках.

– Пепельниц не держу, так что не обессудьте.

Букинист несколько секунд смотрел на гостей. Сквозь сизый дым правый, зрячий, глаз выглядел таким же слепым, как и левый.

– Анкудинов, друзья мои, – наконец начал он, вновь меряя шагами маленькую «залу», – это герой сказаний и легенд Бретани. Первые упоминания о нем датируются четырнадцатым веком. Бретонцы верили, что перед смертью к ним приходит Анку, дабы забрать их с собой. Но забирает не сразу, сначала – уведомляет. Человек, повстречавший высокого мертвеца с телегой, запряженной двумя тощими лошадьми, знает, что его час вот-вот пробьет, и начинает готовиться: улаживает свои дела, исправляет свои ошибки. Правда, сказания гласят, что очень часто Анку не дает времени обреченным. Например, детям.

Погодин взглянул на бледную девчонку. Та испуганно посмотрела ему в глаза, но не промолвила ни слова. Но Виктору ничего и не надо было говорить – у него самого перед глазами непроизвольно появилась та сцена с мертвой девочкой и воющей матерью.

– Да, друзья мои, именно детям, которые не успели наделать в своей жизни ошибок и долгов. А еще Анку не дает шанса все исправить закоренелым, нераскаявшимся, преступникам: насильникам, убийцам…

Букинист смотрел прямо в глаза Виктору. Погодин не мог понять чувства, притаившегося в единственном зрячем глазе друга. То ли осуждение, то ли сочувствие. Он кивнул.

– Я уже понял, что время между получением уведомления и походом на тот свет у меня будет коротким. Оно и хорошо. Долгие проводы – лишние слезы.

Алексей Петрович отвел взгляд и продолжил:

– Иногда, непосредственно перед смертью, появляются разные знамения: стук молотка (бретонцы считают, что это забивают гвозди в будущий гроб умирающего), скрип несмазанных колес, сороки…

– Сороки? – Виктор подался вперед, не вынимая сигарету из уголка рта.

– Да, эта птица считается у бретонцев проводником на тот свет. Ты переспрашиваешь просто так, для эффекта, либо в вашей истории появились новые детали?

Виктор покачал головой:

– Нет, никаких новых деталей.

Он поймал на себе внимательный взгляд Ланы, но проигнорировал.

– Никаких. Сороки так сороки.

Девчонка, в конце концов, перестала пялиться на Виктора.

Он затушил сигарету об блюдце и задал вопрос, который возник в голове несколько минут назад:

– Леш, ты сказал, что этот белобрысый – почтальон. Без сумки, без бляшки, – он хрипло, невесело усмехнулся, стараясь не раздражать горло, – но все же почтальон. А кто же тогда отправитель?

И снова он почувствовал взгляд Ланы.

«Пусть глядит сколько душе угодно», – решил он, никак не реагируя.

Ответ на свой вопрос он знал. Этот отправитель всегда стоял в сторонке, отдавая распоряжения своему верному почтальону. В его тени меркли самые кровожадные душегубцы. Ведь он…

– Бог, – проговорил Алексей Петрович внезапно осипшим голосом. – Всевышний, Вседержитель, Создатель. Называйте, как хотите. Ваш Анкудинов – Божий посланник.

– Чтоб меня, – раздался сдавленный голос девчонки. – Во что мы вляпались?

– Вы, друзья мои, пока что никуда не вляпались, как вы, Лана, только что изволили выразиться. А вот ваш знакомый по имени Денис обеими ногами стоит в огромной куче нечистот. А вы, насколько я вижу, стремительно двигаетесь к той же куче, и остановить вас, полагаю, я не смогу.

Одноглазый букинист вновь исчез и через несколько минут появился с точно таким же стулом, на котором сидел Погодин, поставил его напротив гостей и присел.

– Прошу меня извинить, ноги в последнее время побаливают. Что ж, старость – болезнь неизлечимая, как писал Сенека.

Он протянул руку к Виктору.

– Дай, Вить, сигаретку.

Рука Алексея Петровича дрожала. Погодин удивленно приподнял бровь.

– А чему ты удивляешься, старый пердун? Не каждый день узнаешь о существовании Бога. Я прочитал сотни, тысячи книг о Нем. Все, кому не лень, с уверенностью говорят о том, что из себя представляет Господь. Как будто они знают. Но единственное, что я вывел для себя – это то, что Бога нет. Библия, Коран, Тора – я считал все это инструкциями для скудных умом. И тут приходите вы, и все мое мировоззрение летит в тартарары.

Букинист несколько раз щелкнул пальцами, показывая свое нетерпение.

Что-то в речи Алексея Петровича показалось Виктору неправильным. Фальшивым. Погодин протянул зажигалку и провернул колесико. Маленький огонек весело затрепетал над большим пальцем. Букинист прикурил от зажигалки и тут же закашлялся.

Виктор положил ладонь на плечо друга.

– Полегче, Леш, к этой гадости нужно еще привыкнуть.

Алексей Петрович слабо улыбнулся.

– Это точно. Помнишь, как ты постоянно стремился приобщить меня к этому гадкому времяпрепровождению?

Виктор кивнул. Его друг, похоже, приходил в себя, что несказанно его обрадовало: видеть всегда уравновешенного букиниста растерянным и испуганным было непривычно, неприятно.

– Конечно, помню. А ты, маменькин сынок, сопротивлялся!

Старик не убирал руку с плеча Алексея Петровича.

– Моя мама уже давно крутит самокрутки рядом с Богом, который, оказывается, есть. Ты собираешься меня называть маменькиным сынком до скончания века, древний ты мамонт?

Виктор улыбнулся. На некоторое время он забыл о себе, стараясь привести старого друга в чувство.

– Нет, всего лишь до ста двадцати лет…

Раздался наигранный кашель. Виктор и Алексей Петрович синхронно повернулись в сторону Ланы. Лицо девушки все еще оставалось бледным, но уверенность в глазах и крепко сжатые губы говорили о том, что хрупкая на вид девчонка уже готова действовать. Виктор снова мысленно порадовался, что его неожиданная напарница – крепкий орешек.

– Я не хочу прерывать вашу милую перебранку, но у нас есть несколько дел, которые нужно сделать. И хотя проблемы эти – мои и Дениса, но, думаю, вы не откажете в помощи даме?

Звонок разбудил Дениса около восьми. С трудом открыв глаза, он непонимающе огляделся. Некоторое время он не мог сообразить, где находится и какой сейчас день. В голове мелькали рваные всполохи воспоминаний и образов: рыжеволосая девочка с задорной улыбкой, симпатичная девушка с короткой, мальчишеской, прической, полумертвый человек на детской площадке.

И слова: «Пришло время идти на суд».

Вот теперь все встало на свои места. Он вспомнил вчерашний разговор под дождем. Вспомнил, как сначала шел, а потом бежал, от этой проклятой площадки, как сидел в углу вагона метро, судорожно перечисляя названия оставшихся станций. Вспомнил парня лет пятнадцати с вытянутым лицом и пустыми глазами, который стоял в переходе подземки и монотонным голосом просил милостыню, а при виде Дениса заорал и побежал, забыв пакет с мелочью у стены. Вспомнил, как не мог дрожащими руками открыть дверь в квартиру, как упал в кровать, не раздевшись, в насквозь сырой одежде.