– А что это были за ребята? Ты помнишь подробности?

Она молча покачала головой.

– Может быть, было еще что‐то? – настаивала я. – Какая‐нибудь мелочь? Подозрительная деталь, которая тебе запомнилась?

– Я напишу тебе, если что‐то придет в голову.

– А парень? У нее был парень?

– Никого постоянного.

– А что за бородатый мужик, который обнимает ее на фотографиях?

Она посмотрела на меня озадаченно, и мне пришлось отыскать в сети фотографию.

– Ах, этот! Алистер, наш босс в пабе, где мы работали с Джен.

– Похоже, он видел в ней нечто большее, чем просто работницу?

Ханна нахмурилась:

– Али был чудесным человеком и относился к нам как к своей семье. Не вижу ничего предосудительного.

– Ты сказала «был»?

– Он умер, покончил с собой. Жуткая история.

По тому, как, слегка поморщившись, Ханна посмотрела на часы, я поняла, что она не собирается развивать эту тему.

– Значит, резюмирую. Вы были коллегами, лучшими подругами и даже жили вместе. Внезапно по неизвестным тебе причинам она впала в депрессию. Потом, также при непонятных обстоятельствах, она вышла из депрессии, завела таинственных новых друзей и собралась в путешествие в Европу, которое, очевидно, началось с фестиваля Гластонбери, и о ее намерениях туда поехать ты тоже ничего не слышала. Так ты продолжаешь утверждать, что никто не знал ее лучше тебя? – Я чувствовала горячую волну ярости, подкатывающую из глубины солнечного сплетения.

– Послушай, я говорю тебе правду! – На щеках Ханны выступил видимый даже сквозь толстый слой пудры румянец. – Я любила Джен, она действительно была моей лучшей подругой, и, наверное, я как‐то подвела ее. Мне следовало быть внимательнее к ней…

– Во всей этой истории меня смущает другое. Видишь ли, она не могла уехать из страны – она же не как вы, ей в паспорт поставили бы штамп, сохранились бы записи.

– Ну знаешь, есть и нелегальные способы – в багажнике машины или еще как‐то. Люди постоянно так делают.

Да уж, примерно восемьсот тысяч человек в год, согласно данным из статьи в «Википедии» про работорговлю в современном мире.

– Как думаешь, она жива? – спросила я, не глядя ей в глаза, уже спокойным тоном.

– Зная твою сестру, она либо мертва, либо очень не хочет, чтоб ее искали.

У Ханны зазвонил телефон. Она сбросила. Бариста начал поднимать стулья и подметать мостовую – пора было уходить.

– Пошли к машине, я отдам тебе вещи, – сказала Ханна, как будто подслушав мои мысли.

Я кивнула, и мы вышли на прилегающую улицу, где одиноко стоял огромный черный «лендровер».

– А как назывался тот паб, где вы работали?

– «Голова королевы».

– Какое жуткое название!

– Жуткое? Никогда об этом не задумывалась. – Моя спутница остановилась возле машины, в нерешительности теребя ремешок сумочки. – Мне кажется, так называется половина пабов в Британии.

– Ни разу не слышала…

– Послушай, я знаю, ты считаешь меня сукой, но это не так. Я любила Джен и пыталась помочь ей, но она не принимала ничье сочувствие. Я правда думаю, что она сбежала из этого города. Я бы на ее месте точно сбежала бы, было бы куда.

Признание звучало странно из уст такой взрослой и вроде бы состоятельной женщины. Она не производила впечатления сломленного человека.

Ханна открыла багажник. В глубине лежала замотанная скотчем обувная коробка.

– Это все ее вещи? – удивилась я, ожидая увидеть чемодан.

– Вообще‐то было больше. Я много раз переезжала за последние годы и не могла возить все за собой. Часть вещей пришлось отдать в благотворительные магазины.

– Видимо, большую часть. – Я потрясла коробку, и содержимое загремело внутри.

Она развела руками – что тут поделать.

– А среди вещей, которые ты отдала, не было голубого платья?

– Хм-м, не припоминаю.

– Как вот тут, на видео.

Ханна взяла в руки мой телефон, чтобы получше рассмотреть скриншот.

– Не помню. Вроде бы не было такого. Но точно не скажу. – Она посмотрела куда‐то вдаль поверх моей головы. Это был знак, что пора прощаться.

– Спасибо тебе за все, Ханна. – Я неловко протянула ей руку. – Поверь, я правда не считаю тебя… сукой.

– Спасибо. – Ухмыльнувшись, она слегка приобняла меня. От нее пахло деньгами, прямо как от новой жены нашего отца. – Звони, если что, – бросила она, уходя.

По-моему, это было сказано вполне искренне.

У маленьких европейских городов есть такая особенность – после семи вечера в воскресенье они все похожи на пустой съемочный павильон. Или на то, каким будет мир после массового вознесения праведников на небеса. Улицы пусты, в окнах почти нигде не горит свет. Только изредка проезжающие пустые автобусы, пакистанские лавочки, торгующие всем подряд, да промокшие курильщики возле дверей какого‐то облезлого паба, проводившие меня долгим взглядом, напоминали о том, что еще пару часов назад здесь била ключом жизнь.

Стремительно темнело, накрапывал дождь. Я шла по уже знакомому маршруту, накинув на голову капюшон; мои шаги эхом разносились в переулках. Я достала телефон и набрала отца.

«Сколько сейчас у них там времени в Питере, минус три часа?» – думала я, проходя мимо ратуши. После долгих далеких гудков он наконец снял трубку:

– Алло, Ника, что стряслось?

– Привет, пап, как дела?

– Дочь, давай быстро. Мы в отпуске, ты же помнишь. Связь очень плохая. – Точно, он же не дома, хлопнула я себя ладонью по лбу, он с новой семьей уехал в круиз по Карибскому морю. – Что у тебя?

– Пап, я… я нашла видео в интернете, там Женя.

– Ее нашли? – спросил он после секундной паузы, и по голосу я поняла, что он подумал о самом худшем.

– Нет… но оно было снято уже после того, как ее видели в последний раз. И до того, как ее телефон заработал в Кенте через три недели.

Я слушала себя как будто со стороны, отчетливо и мучительно осознавая, что звонок был ошибкой.

– Ты уверена, что это она?

– Да, абсолютно! Это был репортаж с музыкального фестиваля летом того года. Я тут подумала: вдруг среди зрителей найдется человек, который знает, что с ней произошло?

Отец молчал, на линии слышалось потрескивание.

– Ника, послушай, скорее всего, это ерунда. Сколько раз до этого все оказывалось ерундой, только вспомни! Обещай мне, что не будешь ничего предпринимать, пока я не вернусь на большую землю.

Не знаю, чего я ожидала от этого разговора. Но он был прав. Несколько раз, даже на моей памяти, мы получали звонки и имейлы. Тебя видели то здесь, то там. И нигде. Каждый раз это был кто‐то другой, чаще всего даже и близко не похожий на тебя. Но разве можно просто сдаваться?

– Пап, неужели ты не хочешь знать, где она?

– Я хочу, очень хочу. Но еще больше я хочу, чтобы ты берегла себя. Помнишь, когда я отпускал тебя в Англию, ты дала мне слово, что будешь очень осторожна и благоразумна?

– Но, папа, я же не собираюсь устраивать операцию под прикрытием. Просто думала пообщаться с ее друзьями, вот и все.

– Ника, пожалуйста…

– Хорошо. Хорошо, папа.

– Нам пора, надо отчаливать. Через десять дней я вернусь, мы обсудим все спокойно и, если надо, пойдем в полицию. А пока держись подальше от этой истории, обещаешь? Это может быть опасно. И звони мне, если появится что‐нибудь срочное.

Он повесил трубку.

Папа никогда не любил разговоров про тебя. Он как будто предпочитал верить, что тебя никогда не было. Наверное, ему так проще справиться с потерей. А может, он просто бесчувственный урод.

Когда я завернула за угол, передо мной открылась большая улица с островком безопасности посередине. Нажав на кнопку светофора, я остановилась в ожидании.

И тут я услышала звук у себя за спиной. Шаги. Я обернулась. Шаги замерли. В глубине переулка, метрах в пятидесяти, виднелись два темных силуэта. Я не видела их лиц, но ощущала на себе взгляды. Мы смотрели друг на друга сквозь рябь дождя, застыв на месте. Загорелся зеленый.