Как-то раз принесла собака домой большущего зайца, из которого пономарь и кюре сделали отменное рагу. Сели они за стол и давай жаркое уписывать. Однако и о собаке не забыли: бросили ей мозговую кость. Схватила она кость и тут же подавилась ею. Подавилась и померла в одночасье. Взвыл пономарь от горя, рвёт на себе волосы, о стену головой колотится, но делать нечего: лежит у порога собака бездыханная. Словом, поплакал пономарь, поплакал, да и утешился: попала, дескать, душа его собаки прямо в собачий рай, не иначе.

Н-да… Попала-то она попала, но тело её всё равно предать земле надо было. Однако где ж её схоронить? Ведь не простая она была собака, а из всех собак лучшая.

– Эх, ваше преподобие, – вздохнул пономарь, – не хочется мне навек расставаться с нею.

– Что верно, то верно, – согласился с ним кюре, – преданный был пёс. Давай-ка что-нибудь придумаем.

Думали они, думали и наконец придумали. И знаете что? Нипочём не догадаетесь! Решили они похоронить собаку на том клочке кладбища, где разводил пономарь капусту и сельдерей. Пусть, мол, покоится она неподалёку от любимого хозяина. Вот так и заняла собака пономаря своё достойное место на кладбище.

Прошло какое-то время, и весть о необычайных похоронах достигла ушей господина епископа. Возмутился епископ:

– Как! Похоронить какую-то паршивую собаку рядом с людьми! Да ведь это же кощунство! Эй, пошлите за этим богохульником кюре. Уж я ему растолкую, что к чему!

Что и говорить! Был епископ человеком крутого нрава и следил неукоснительно за поведением своих учеников и помощников. И не было у него никаких недостатков, кроме одного-единственного: одолевала господина епископа великая жадность.

Прискакал посланец епископа к бедному кюре и приказывает:

– Чтоб были вы утром у господина епископа непременно!

– А вы не знаете, в чём я провинился? – побледнел от страха кюре.

– Точно не скажу, – отвечает посланец. – Говорят, будто похоронили вы собаку в святом месте, где хоронят лишь людей.

– О, горе мне! А ведь верно! – ужаснулся кюре. – Передайте господину епископу, что завтра же утром припаду я к его стопам.

Уехал посланец, и только тогда понял кюре, что он натворил.

– Вот напасть! – ужаснулся старик. – Да ведь он может бросить меня в темницу за моё великое прегрешение. Где найти спасение?

Целый день провёл кюре в молитвах, каялся, плакал…

А тем временем пономарь, ничего не ведавший о случившемся, копался в кладбищенском огороде, неподалёку от могилы собаки, и вдруг… Какая неожиданность!

Словно ветер, ворвался пономарь без стука в комнату кюре.

– Господин кюре! Господин кюре! – чуть не задохнувшись от радости, завопил пономарь и протянул кюре старую, замшелую шкатулку, которую только что вырыл на капустной грядке. – Поглядите, господин кюре, поглядите, что я нашёл в земле!

Встал с колен кюре и с тоскою вопросил:

– Ну что там ещё?

– Да вы поглядите только!

Открыл кюре шкатулку и тут же на стул сел от неожиданности: в шкатулке было полным-полно золотых экю. Забыв на миг обо всех своих бедах и грехах, расплылся старый кюре в довольной улыбке и даже глаза закрыл. Закрыл и слышит вдруг голос пономаря:

– Господин кюре, все эти экю принадлежат вам.

– Нет, нет… – открыл наконец глаза кюре. – Они твои. Ведь нашёл их ты, а не я.

– Коли так, я вам их дарю.

– Нет, друг мой, сохрани их для себя.

– Да зачем они мне нужны? Подумайте сами.

– Ладно. Так и быть: поделим их поровну.

Поделили они золотые экю поровну. После этого разложил кюре свои экю на две равные кучки: одну положил в шкаф, а вторую в мешочек высыпал. На следующее утро двинулся он спозаранку в город, к грозному епископу.

Тот уже ждал его и, даже не пригласив сесть, обрушил на голову бедного кюре громы и молнии. Отчитывал он его с таким жаром и красноречием, что понял кюре только одно: совершил он, бедняга, сто смертных грехов, а потому предстоит ему провести остаток дней своих в темнице. Однако не забыл наш кюре о великой слабости господина епископа – о его жадности. И потому сказал ему смиренно:

– Господин епископ, я виноват. Совершил я ужасную ошибку, но… но простите меня, грешного. Ведь собака эта была лучшей из собак, и я думал, что не будет большого греха, если похороню её в святой земле. О, господин епископ, если бы вы знали её, то непременно полюбили и сами бы сказали: нет, эту собаку хоронить невесть где нельзя.

– Это почему же? – удивился епископ.

– А потому, что перед смертью сделала собака завещание.

– Что за ерунда! – снова было рассердился епископ.

– Не ерунда это, господин епископ, а истинная правда. Сами посудите: отказала она вам в своём завещании сто золотых экю. Вот они!

И высыпал кюре из мешочка прямо на епископский стол сто блестящих золотых экю.

– Хм… – глубокомысленно произнёс епископ и погладил дрожащей рукой золотые монеты.

Потом, повернувшись к кюре, милостиво сказал:

– Пожалуй, вы правы… Это была и в самом деле разумная собака. Что ж, пусть покоится она там, где зарыта. Она, конечно, ничем не осквернит святого места. Аминь.

Вот так и кончилась эта удивительная история о собаке, которая завещала отцу церкви сто золотых экю.

По правде говоря, я тоже искал вот такую же собаку, но так и не нашёл.

Жил-был на свете добрый дровосек. Целые дни проводил он в лесу, с раннего утра и до поздней ночи дрова рубил. Были у него три дочки, одна другой краше, и каждый день на обед приносили они ему в лес по очереди большой котелок горячей похлёбки.

Однажды, когда работал отец в лесу, вышел из чащобы страшный зверь; не зверь даже, а настоящее чудовище – и шасть прямо к дровосеку! Побледнел от страха старик, топор из рук выронил, а зверь ухватил его за руку и говорит:

– Если не отдашь мне в жёны одну из своих дочерей, худо будет, съем я тебя!

Сказал и скрылся в дремучей чаще.

В этот день принесла похлёбку отцу старшая его дочь. Вышла она на поляну и видит: сидит отец на земле, опершись о топорище, а на глазах у него слёзы. Встревожилась дочка, бросилась к отцу:

– Что с тобой, батюшка? Отчего ты такой печальный? Откройся мне! Не пожалею я для тебя ничего, даже собственной жизни!

– Эх, доченька, знала бы, что у меня приключилось… – отвечает ей отец. – Рублю я дрова и вдруг вижу: выскакивает из-за деревьев лохматое чудовище – и прямо ко мне. Ухватило меня за руку и говорит: «Если не отдашь мне в жёны одну из своих дочерей, съем я тебя».

– Батюшка, милый, не боюсь я его и, коли надо, выйду за него замуж.

Едва успела она произнести эти слова, как зашуршали-затрещали кусты и выскочил на поляну зверь-страшилище. Выскочил да как заревёт на весь лес:

– Ага, попалась, красавица! Заберу я тебя сейчас!

Увидала девушка лохматое страшилище, задрожала от страха и, забыв про своё обещание, закричала:

– Нет, нет, батюшка, нипочём не пойду я за него!

И бегом домой бросилась. А зверь говорит дровосеку:

– Не убивайся, старик, ведь есть у тебя ещё две дочки.

На другой день принесла отцу обед средняя дочь. Увидела, что сидит отец опечаленный, всполошилась она и давай у него допытываться, что с ним такое приключилось. Долго она его расспрашивала, а отец всё молчит и молчит.

– Да скажи мне наконец, что тебя мучает? – взмолилась девушка.

Поднял отец голову, посмотрел на дочь, вздохнул тяжко и поведал ей свою беду.

– Из-за этого ты и убиваешься? – рассмеялась дочка. – Не тревожься, батюшка! Не боюсь я его, и, раз надо, пусть забирает меня в жёны.

Только сказала так, а страшилище тут как тут. Подскочило, зубами заскрежетало, заревело:

– Ага, попалась, красавица! Заберу я тебя сейчас!

Попятилась девушка в страхе, замахала руками:

– Нет, нет, не пойду я за тебя! Очень уж ты страшный!