========== Кофе и ликер ==========

То, что Егор был не таким, как все, Мише стало понятно, когда он начал ловить на себе взгляды изучающие, оценивающие, горячие. Особенно, когда наклонялся за бумагой для принтера.

Егора перевели из другого отдела, и прижился он на удивление быстро, возможно, благодаря встроенной способности располагать к себе людей. Плюсом также шла внешность: высокий, улыбчивый, кареглазый брюнет был похож на щенка немецкой овчарки и просто не мог вызвать в ком-либо антипатию.

Кроме Миши.

— Подвинь стул, мешаешь, — всегда говорил он, проходя мимо с горой толстых папок в руках.

— Тебе помочь? — обычно спрашивал тот, на что Миша рявкал:

— Я по-твоему беспомощный? Своими делами лучше занимайся!

Егор утыкался в бумаги, и Мише казалось, что на лице у того мелькало недоумение пополам с обидой.

Егор пах крепким кофе, поджаренной арабикой, теплыми шероховатыми зернами с горчинкой.Миша вбирал его аромат, задерживал дыхание, смакуя на языке эту соблазнительную горечь, и закрывал глаза. Однажды он поймал себя на том, что смотрит на его руки, лежащие поверх стола, на выступающие вены и беззащитные запястья. Тогда впервые пришло желание оттянуть за волосы голову Егора и накрыть его губы своими. Сглотнув слюну, Миша смотрел на эти губы до тех пор, пока не понял, что тот, бросив дела, тоже смотрит на него.

— Чего уставился? — буркнул Миша, возвращаясь к своим бумагам.

Тем же вечером, относя папки в архив, он столкнулся с Егором в коридоре, качнувшись назад, и устояв только благодаря руке, схватившей его за рубашку.

— Ты преследуешь меня? — не вытерпел Миша.

И заткнулся, оказавшись зажатым между стеной и телом Егора.

— Это ты, сука, меня преследуешь! — сквозь зубы произнес тот. — Сколько можно? Отъебись от меня, ясно?

Егор явно противоречил сам себе, притягивая его за ворот и целуя. Миша, поддавшись порыву, ответил не менее страстно, но затем, когда в живот ему уперлось чужое возбуждение, оттолкнул его.

— Придурок, — произнес он, размахиваясь.

Кулак мазнул по скуле Егора, не нанося серьезных повреждений, но костяшки тут же начали саднить, и Миша, шипя от боли, быстро зашагал к выходу.

Вечером он, сидя перед компьютером в пустой квартире, активно желал одного — сдохнуть. Потому что чувство стыда, осознания собственной нелогичности и похоть жгли его изнутри.

Глянув на часы, он схватил со стола ключи и вскоре уже стоял у дома Егора, смотря в горящие окна и поражаясь смелости, что вдруг накатила на него.

— Давно стоишь? — хмыкнул Егор, появляясь рядом с пакетом, в котором позвякивало. — Идем, выпьем, что ли.

Пили молча, пока, наконец, алкоголь не помог Мишиному языку развязаться.

— Я извиниться пришел, — проговорил он. — Неправильно я поступил, когда врезал тебе.

— Я сам виноват, что полез к тебе, — отозвался Егор, забрасывая в пакет пустую бутылку из-под пива.

— Я давал повод? — попытался свести все к шутке Миша.

— И не один раз. У тебя слишком классная задница для натурала.

Миша, повернув голову, задержал на его губах взгляд чуть дольше, чем того требовали сомнительные приличия, и это стало тем самым катализатором, запустившим неостановимую химическую реакцию.

Ощутив у себя во рту язык Егора, он не стал сопротивляться, наоборот, помогая тому стягивать с себя майку и джинсы. Наслаждение, пронзившее яички, когда их члены соприкоснулись, было слишком острым, слишком горячим, чтобы он жалел о чем-то. Из ящика тумбочки, что стояла рядом с диваном, появилась смазка, и Миша, почувствовав, как в нем скользят пальцы, закусил губу и сжал руками спинку, за которую держался.

— Расставь ноги, пока я сам их не раздвинул, — приказал Егор, срывая фольгу и накатывая на член прозрачный латекс.

Больно. Это будет больно, подумал Миша, когда его внутренности сжало в комок от ощущения, будто его проткнули чем-то острым. Но Егор двигался медленно, шлепая по растекающейся смазке, щадяще, придерживая его за поясницу одной рукой и поглаживая размякший от боли член другой. Вскоре его рука двигалась уже по твердому стволу с набухшей головкой, и альфа ускорился, вырывая из груди Миши хриплые стоны.

— Неплохо, правда? — спросил Егор, оставляя на его влажных от пота бедрах отпечатки ладоней.

Даже больше чем неплохо, решил про себя Миша, совсем уж позорно выгибаясь и постанывая. Разбухший узел в нем предупредил о скорой разрядке Егора, и она наступила, вынуждая того наклоняться и впиваться зубами в его шею. Забрызгивая спермой спинку дивана перед собой, Миша только тогда осознал, что они наделали.

— Ты меня пометил, паскуда! — выдохнул он яростно. — Пометил! Чем ты думал?

— Пометил, потому что ты — мой, — на удивление спокойно отозвался тот, устраиваясь поудобнее и притягивая его на колени, собираясь дождаться, когда пройдет сцепка.

— Мудак! А меня ты спросил?!

— Зачем тебя спрашивать, если ты сам ко мне сегодня пришел? Если бы не ты, я бы завтра подал прошение о переводе, и ты бы меня никогда больше не увидел.

Миша подумал, что было бы, произойди все так, как он говорил. Никто бы не пялился на его зад втихаря, не ставил свой стул в проходе, мешая пройти, не отвлекал невыносимым ароматом кофе в моменты, когда необходимо было сосредоточиться.

Какая скука.

Он был просто обязан разбавить эту кофейную горечь сладостью ликера.

— Мудак, — повторил он. — Какой же ты мудак!

========== Вишня и шоколад ==========

Какое, все же, редкое имя — Елисей. Толя в своей жизни такое встречал впервые, поэтому, для удобства, стал называть новенького омегу в группе Лися.

С него-то все и началось.

Толя подозревал о своей бисексуальности, частенько засматриваясь на круглые попки одногруппников на физкультуре, или среди порнороликов все чаще выбирая раздел «Соло» или «Омега+омега».

Однако по-настоящему он почувствовал это странное чувство внизу живота, когда Лися зацепил его плечом в коридоре и поднял свои большие, наивные совершенно по-детски, светлые глаза.

— Простите, я случайно, — сразу порозовел тот.

— Ничего, я тоже не хотел тебя сбивать, — произнес Толя.

Маленький блондин с короткими волосами, торчащими всегда в творческом беспорядке, застенчиво улыбнулся, и Толя понял, что пропал.

На той же физкультуре он, случайным образом, увидел, что у скромника-омежки проколоты оба соска, что оставалось незамеченным, поскольку тот постоянно носил свободные футболки.

— Блядь, за что, — пробормотал Толя, зажмуриваясь и облизывая пересохшие губы.

— С тобой все нормально? — немедленно отреагировал Лися, касаясь его щеки прохладными пальцами.

— Голова закружилась, — отозвался Толя, вдыхая сладковатый аромат вишни.

Потом были еще другие, мимолетные касания, когда они сдружились и стали проводить свободное время вместе. Толя, терпеливо ошиваясь во френдзоне, выслушивал Лисины истерики и подставлял плечо для горячих слез, когда тот расставался с очередным альфой.

Конечно, было больно порой узнавать подробности их интимной жизни, но так хотя бы он имел доступ к этому хрупкому телу с шелковистой кожей. Мог гладить непослушные волосы, смотреть в заплаканные огромные глаза, вдыхать запах вишни и представлять, что это не закончится никогда.

Совместные ночевки тоже были. Сегодня, утешая Лисю после, пожалуй, самой серьезной истерики за последнее время, Толя услышал от него неожиданное:

— Это потому, что я урод! Я страшный, страшный! Кому понравится такая доска, как я!

— Ты очень красивый, — возмутился Толя. — Для меня — самый красивый. И не говори так, какая ты доска? Ты стройный и очень… милый.

Толя не заметил, как его рука стала поглаживать мокрые щеки, и всхлипы, постепенно становясь все тише, прекратились.

— Хоть кто-то меня любит таким, какой я есть, — вздохнул Лися.

— Очень любит.