— Инсценировка? Доктор Ломан выдумал смерть единственного сына… Но зачем?
— Ты действительно хочешь об этом узнать? Полагаешь, что находишься здесь из-за этой правды? Нет. Ты здесь по другой причине, более личной. Жизнь Джорджа не соотносится с твоей, вас ничто не должно связывать.
— Из-за него я здесь. Он привел меня сюда. Привел к этой жизни. И я хочу знать, пока есть такая возможность. Почему Чарльз Ломан спрятал своего сына? Что с ним было не так? Инсценировка не могла возникнуть из неоткуда. Должны быть веские причины для такого громкого поступка.
— Джордж косвенно причастен к моей гибели. По его вине я оказался в том охотничьем доме. А он просто сбежал. Хотя был шанс. Маленький, но все же он имелся.
— Вы были детьми…
— Да. Но я умер. И теперь такое же случилось с тобой. Ты зависла между двумя мирами. И винишь его в этом. Разве не так? В этом мы с тобой похожи.
— Ты умер ребенком, но за эти годы вырос. Твоя душа все еще жива… Ты живешь в нем. В его теле.
— Да. И я тоже чувствую реальность, живой мир, людей, с кем мой брат взаимодействовал.
Все, с чем он сталкивался. И от этого было только труднее.
— Ты устроил пожар в общежитии? — внимательно вгляделась в его лицо Татьяна. — Ты заставил его совершить поджог?
— Да. И я не могу назвать причины. Потому что это никому не следует знать. Это то, с чем тебе не следует сталкиваться. Ради твоей же безопасности. Я хочу, чтобы ты забыла об этом человеке, не приближалась к нему. Тебе следует уехать как можно дальше и зажить новой жизнью. Иначе этот мир, этот дрейфующий корабль из твоего прошлого будет настигать тебе каждый раз и утаскивать за собой на дно, и я не смогу снова помочь, вытянуть на поверхность.
— Я не понимаю…
— В твоей жизни есть человек, который действительно ценит тебя. В котором ты нуждаешься. Отдайся ему. Позволь ему сделать тебя счастливой. И Лимб отпустит тебя. Я хочу, чтобы ты продолжала жить. Обычной жизнью. Перестать жить здесь, среди этих ледяных стен, холодного ветра. Это мое заветное желание.
— Слишком поздно останавливаться. Мои часы вот-вот остановятся.
— Часы не вечны, но их можно заново завести. Только хочешь ли ты этого? Решать тебе, Татьяна Хапперт.
Следующие несколько часов Татьяна была вынуждена пробыть в пещере в полном одиночестве. Ее компаньон, чье имя она так и не осмелилась спросить, покинул ее перед заходом солнца, пообещав вернуться как можно скорее. Женщину не интересовало, куда тот направился, даже не пугала мысль, что он мог уйти насовсем. Она лишь кивнула и продолжила сидеть у костра, грея ладони и ступни.
Солнечные лучи порыжели, стали напоминать отголоски огромного пожара где-то за горизонтом. В пещере воцарился полумрак, который с трудом разгонял огонь. Воздух стал более колючим и грыз кончик носа, который стал пунцовым и утратил чувствительность. Женщина вслушивалась в звуки окружающего мира, но ничего, кроме воя ветра, не улавливала. Она хотела подняться, выйти из пещеры и осмотреться. Но одна лишь мысль о том, что ради этого придется расстаться с единственным источником тепла и снова окунуться в объятия холода, отговаривала от данной затеи.
Мужчина вернулся лишь с наступлением темноты. Татьяна заметила, что его серая сорочка была мокрой и прилипала к худощавому телу, отчего можно было рассмотреть ожоги на его торсе в мельчайших подробностях. Теперь эти шрамы не пугали, не вызывали брезгливости. Татьяна стала воспринимать их довольно креативными татуировками. Волосы мужчины не пострадали из-за пожара, но были коротко подстрижены и имели более темный оттенок, чем у Джорджа, чьи локоны имели почти блондинистый цвет. В руках молодого человека имелся какой-то предмет, и он шевелился, вилял огромным хвостом треугольной формы, но его движения становились слабыми и малозаметными. Мужчина положил существо на снег, взял рядом предмет, который оказался ножом, замахнулся и отсек своей добыче голову с первого раза.
Татьяна пододвинулась чуть ближе и поняла, что это была рыба, весьма крупная. Хапперт не стала задавать вопросов, хотя женщину поразил тот факт, что мужчина поймал эту рыбину без специальных приспособлений, почти голыми руками, о чем свидетельствовали сильные укусы на пальцах — добыча долго сопротивлялась.
— Вальдемар, мена зовут Вальдемар, — тихо проговорил он и скромно улыбнулся, внимательно взглянув на Татьяну. — Я так и не назвал свое имя. Забыл, что ты его не знаешь.
— Странно, что я его не слышала. Ни в одной газетной вырезке это не упоминалось. Никто даже не смог сказать мне, как звали того погибшего при пожаре мальчика, будто его хотели стереть из памяти.
— Моя смерть стала переломным моментом для нашей семьи. После моего ухода все рухнуло. Счастье испарилось из нашего дома. Особняк опустел на многие годы. И перестал быть прежним. Я вряд ли смогу вернуться туда снова. Даже если там будет волшебная дверь, умеющая поворачивать время вспять.
— Что ты почувствовал, когда умер? Тебе было больно? — Татьяна стала задумчиво наблюдать за тем, как Вальдемар разделывал рыбу и приготавливал мясо к готовке.
— Сначала было больно, это чувство не передать словами. Это похоже на укусы сотен голодных львов. Твоя кожа плавится, становится жидкой и сползает вниз. Но ты все еще жив. По-прежнему видишь себя. Видишь, как обнажаются кости. А потом все проходит. И ты перестаешь что-либо видеть. В этот момент ты испытываешь ужас, потому что не знаешь, что будет, когда тьма рассеется. Этот промежуток длится целую вечность. Худшее, что мне доводилось испытывать. Даже боль от сгорания заживо не столь омерзительна, как этот полет в невесомости, в бесконечной мгле.
Вальдемар отвернулся и громко вздохнул, затем опять вырезал на лице смущенную улыбку и опустил глаза.
— Прости. Не хочу больше рассказывать об этом. Ты понимаешь, почему. И я знаю, почему тебя это волнует.
Молодой человек пожарил рыбное мясо на решетчатой поверхности, которая раньше принадлежала какому-то окну, но была содрана по неизвестным причинам. В пещере оказалось множество барахла, которое Татьяна заметила только сейчас, но оно присыпано снегом и стало бесформенным, не поддающимся опознанию. Когда ужин был готов, Вальдемар положил порцию Татьяны в помятую миску. Женщина не стала спрашивать, где он раздобыл посуду, потому что заранее знала ответ. Все было здесь, у нее перед носом.
И это была никакая не пещера. Это помещение в некотором здании, чьи стены из-за вечной мерзлоты покрылись толстым слоем льда и снега. Оглядываясь, Татьяна замечала все больше деталей. В самом темном углу виднелось что-то похожее на дверь, а рядом — высокий платяной шкаф без одной дверцы. Если здесь и были окна, то их уже не было. Многие стены снесены. Возможно, мощным взрывом.
— Что это за место? — спросила Татьяна.
— Кажется, госпиталь.
— Меня положили в больницу?
— Я не знаю. Мне казалось, ты помнишь все, что с тобой произошло. Я ничего не видел.
Женщина приняла из рук Вальдемара порцию с жареными кусочками рыбы и вдохнула приятный аромат блюда. Положив в рот маленький кусочек, Татьяна с жадностью стала пережевывать его, ощутив невыносимый голод впервые за то время, что она пребывала здесь.
Татьяна отложила тарелку в сторону, выпрямилась и медленно направилась к «выходу из пещеры». Ветер дал ей пощечину и вынудил женщину зажмуриться. Но она не остановилась и выглянула наружу, взглянула на тьму.
Снаружи шел снег. Обильный, вышедший из рождественской сказки. Внизу виднелась вода, так и не замерзшая. Огромные волны врезались в каменные стены здания и срезали с него толстый слой штукатурки и отламывали кирпичи, из-за чего был риск полного обрушения строения. Не виднелось ни клочка земли, одна лишь вода и кирпичный дом, плывущий, как одинокий корабль. Подняв голову наверх, Татьяна обнаружила еще дюжину этажей, которые пронзали пасмурное небо. И в некоторых из них по-прежнему горел свет. Значит, внутри есть кто-то еще. Это прибавило оптимизма. Когда глаза привыкли к темноте, женщина заметила вдалеке еще несколько зданий, а затем всплыл на поверхность и целый город, огромный, достающий до самого горизонта. И он не спал, в его окнах пробуждался свет. И постепенно город загорался, начал ослеплять яркими красками, которые отражались в виде бликов на бушующей поверхности черной воды.
