Бен вздыхает.

— Ты питаешься, как девяностолетняя старуха с раком желудка.

— Это называется ЗОЖ, — я одариваю его гаденьким взглядом, проверяя авокадо на спелость.

— Да, но какой ценой?

Я швыряю ему в лицо виноградину.

Вернувшись домой, нам удаётся убрать продукты в холодильник, и мы даже не тратим больше винограда впустую. Бен берёт горсть ягод и лениво жуёт, пока я болтаю с бабушкой по телефону о том, как устроилась, и о другой ерунде. Следуя за мной по пятам, Бен всякий раз преграждает мне дорогу, и ухмыляется, когда я пытаюсь сдвинуть его с места. Меня это дико раздражает, и я норовлю выбить виноград из его рук.

Бен потягивает бурбон и наблюдает, как я порхаю на кухне. Я замечаю, что он уже навеселе, и показаваю ему язык. А Бен лишь улыбается, опираясь на барную стойку, и небрежно закидывает себе в рот ещё винограда. От выпивки его щёки становятся розовыми.

— Я подброшу тебя до школы, всего двадцать минут езды, — он продолжает улыбаться и смотреть на меня, медленно пережёвывая виноград. — Волнуешься?

Я пожимаю плечами.

— Наверное. Не знаю.

Наступает вечер. Я не могу не думать о школе и том, что вряд ли заведу там друзей. Я стою на цыпочках и переставляю в кладовке Бена банки с супами в алфавитном порядке, а другие консервы — по их разновидности. Я стою к нему спиной, увлечённая занятием, и надеюсь, что он, наконец, свалит.

Но он подходит ближе. В гостиной тихо работает телек; Бен останавливается позади меня примерно в двух-трёх сантиметрах, практически вплотную, так что я чувствую спиной жар его тела. Он молча доедает остатки винограда, пока я всё расставляю по своим местам. Волосы у меня на затылке встают дыбом.

Бен вздыхает.

— Сливочно-томатный суп должен стоять перед обычным томатным, Рей. — Он тянется своей длинной рукой, чтобы поменять банки, и я ощущаю запах бурбона. — Ещё одна жертва никудышного образования в системе государственных школ.

Я бросаю на него взгляд и немного расслабляюсь от его задорного тона. Его тёмный взор, затуманенный алкоголем, буквально вонзается в меня; мы стоим… близко. Слишком близко. А я лишь хлопаю глазами и наблюдаю, как он пьёт бурбон, стоя передо мной в нескольких сантиметрах.

Я откашливаюсь.

— Значит, я не могу приводить сюда друзей?

— Нет, — Бен поднимает брови. — Особенно мальчиков.

— Окей, папочка. А что, если я лесбиянка?

Он фыркает от смеха, чуть не расплескав на меня виски, а я самодовольно наблюдаю, как Бен, подавившись, кашляет и пытается прийти в себя.

— Тогда ты не забеременеешь, — хрипит Бен.

Ах, так вот оно что! У меня моментально рушится весь настрой, и я пихаю его с дороги. Он осушает свой вискарь и следует за мной с пустым стаканом, но потом возвращается обратно, чтобы налить себе ещё. Я стремительно поднимаюсь наверх, сжимая кулаки.

— Я не собираюсь брать пример с мамы и залетать, учась в школе! — огрызаюсь я.

— Рей, ну перестань, я просто…

Я врываюсь в комнату и хлопаю дверью.

В конец раздражённая, я меряю шагами комнату, и грызу ногти. Мама забеременела мной в том же возрасте, в каком я сейчас, и родила меня прямо перед выпускным. Скоро мне исполнится семнадцать и уж чего я точно не хочу, так это пойти по её стопам. Весь мой опыт состоит в том, что я целовалась с одним парнем, и разок позволила ему пощупать себя за сиськи; даже близко не было ничего такого, от чего я могла бы забеременеть.

Через час Бен стучит в дверь. Я не отвечаю, но он всё равно входит. Я накрываюсь одеялом с головой, на что Бен вздыхает и садится на кровати рядышком со мной. В его стакане звенят кубики льда — он продолжает пить.

— Извини, — бормочет он и делает глоток. — Всё же мальчики-подростки такие мудаки.

— Вообще-то я не идиотка.

— Конечно, — Бен стягивает с меня одеяло и убирает волосы с моего лица. — Но ты — хорошая девочка, а они первым делом охотятся на таких хороших девочек, как ты.

Я сердито на него смотрю. На нём — фланелевые пижамные штаны и белая майка, но в комнате так темно, что едва ли я могу разглядеть его лицо. Я с раздражением отмахиваюсь от него и сажусь на кровати, скрещивая на груди руки.

— Я не такая наивная, как ты думаешь.

Лунный свет касается лица Бена, освещая его лёгкую улыбку. Он пристально смотрит на меня, делая ещё один глоток и протягивает мне стакан. Я бросаю взгляд на янтарную жидкость, и затем в его тёмные глаза. А потом вырываю из его рук бокал, расплёскивая всё вокруг, и делаю глоток.

Мне раньше доводилось пить вино, но гадость, которую я пробую сейчас, оказывается просто несусветной. Я начинаю кашлять и выплёвываю виски обратно, а Бен ржёт, отказываясь забирать стакан. Я со стонами прикрываю рот. О, боже. На вкус, как собачье дерьмо.

— Нет, нет, — упрекает он меня. — Теперь ты должна это допить, — он проводит кончиком языка по верхней губе. — Знаешь, что — выпьешь полный стакан, и я позволю тебе сесть за руль, когда поедешь в школу.

— Идёт, — произношу я, кашляя.

Бен возвращается с бутылкой бурбона и двумя стопками. Сдвинув одеяло в сторону, я начинаю настраиваться, размахивать руками и делать глубокие вдохи и выдохи. Бен тем временем разливает напиток, а моё сердце усиленно колотится. Это, наверное, самая сумасшедшая вещь, которую мне когда-либо приходилось делать.

Он садится рядом, складывая ноги по-турецки, и позвякивает бокалами. По окну барабанит дождь, и я смотрю на раздвижную стеклянную дверь.

— Формально, это даже и не стакан, — произношу я, глядя в темноту.

— Шоты идут гораздо легче, когда имеешь дело с крепкими напитками, — Бен, не дрогнув, опрокидывает первую стопку. — Кроме того, это неплохая практика для будущих вечеринок, — он вздыхает и наливает ещё, качая головой. — Уверен, тебя будут приглашать на них. И да поможет мне Бог.

Я жмурюсь и отпиваю половину стопки, на что Бен смеётся и дотрагивается до моей руки, заставляя допить до конца. Я так и делаю, драматично зажимая рот. Жар от алкоголя проходится по всему телу.

— Я не хожу на всякие тусы, — я пытаюсь откашляться.

— Будешь ходить. Ты такая же красивая, как и Кира.

После следующих двух стопок, у меня кружится голова и дико тянет в сон. Бен наблюдает, как я покачиваюсь из стороны в сторону, пытаясь сохранить вертикальное положение. Алкоголь отходит на второй план, и, рухнув к Бену на колени, я принимаюсь жаловаться о том, как я устала и как сильно ненавижу дождь. Он проводит пальцами по моим волосам. В ушах дико звенит.

— Я всегда охочусь за хорошими девочками.

Я хмурюсь и поворачиваюсь, чтобы взглянуть на Бена. Он улыбается, гладя меня по щеке костяшками пальцев. Во рту у меня пересыхает и глотать удаётся с трудом. Я явно перебарщиваю, хотя до этого и не знала, что это такое.

Словно зачарованная, я протягиваю руку к лицу Бена и дотрагиваюсь до его бледной щеки. Он закрывает глаза, прильнув к моей ладони. Его кожа тёплая и гладкая, с лёгкой щетиной, которая переходит в бородку. Я ощущаю лишь запах бурбона и мяты и слушаю, как дождь барабанит по крыше дома. На тумбочке стоит почти пустая бутылка.

Он приоткрывает глаза.

— Ты что-нибудь делала с мальчиками?

— Угу.

— Покажи мне.

Я начинаю смеяться и убираю руку. Бен улыбается, следя за тем, как я скатываюсь с него и встаю на колени. Он хватает меня за пижаму, и я вскрикиваю, падая перед ним на четвереньки. Кровать скрипит, а Бен запускает пальцы мне в волосы и дёргает мою голову назад, заставляя посмотреть ему в глаза.

— Я сказал, — шепчет он, — покажи мне.

Я цепляюсь за икры его ног, стараясь на него не упасть. Бен выжидает целую минуту, пока я пытаюсь собрать себя в кучку. Комната будто ходуном ходит, и я осознаю, что вряд ли вспомню, что произошло. Ему об этом известно? Мне это снится?

Я облизываю губы.

— Ну… Я давала пощупать себя за грудь.

— Когда? Кому?

— Прошлым летом, моему другу Нилу, — я морщусь, ощущая хватку на своих волосах. — Больно.