По благословению

Архиепископа Брюссельского и Бельгийского

СИМОНА

Кораблик раскачивался на волнах, как запущенный неумелой детской рукой Ванька-встанька. Темные волны с ревом бросались на ветхое суденышко, швыряя в окна потоки воды. Когда же, ворча и перекликаясь, они скатывались обратно, была видна палуба, глянцевая и круглая, как бока упитанного тюленя. Люся плотно прижималась лбом к оконному стеклу, силясь разглядеть в черной бушующей стихии хотя бы какие-нибудь очертания берега. На мгновение ей захотелось даже обмануться, увидеть мираж, и тогда надежда в душе вспыхнула бы с новой силой. Но лампочка «летучая мышь» у трапа на капитанский мостик светила тускло, а когда волны ударяли ее, пропадала вовсе, и Люся с тревогой, жадно, ждала ее слабых лучей.

Стоял оглушительный грохот, по звучанию сравнимый разве что с обвалом в горах. Иногда ослепительные молнии, как раскаленные стрелы, шипя и крутясь волчком, ударяли в воду, и девочка вздрагивала всем своим крохотным тельцем, зажмуривала глаза, но не отрывалась от стекла. Ей казалось, что отвернись она хотя бы на миг, прекрати нести свою вахту – все погибнет. А «вахта» у Люси была недетская. На этом маленьком корабле каждый, по мере сил, старался делать все от него зависящее, чтобы берег когда-нибудь появился.

– Ты молись за всех нас, – сказала Люсе крестная. – Крепко молись, детская молитва многое может. Скрывать от тебя не буду, мы попали в большую беду, в воронку попали, компас сбился, приборы не работают, видимость нулевая, и когда утихнет шторм, неизвестно.

Затем она перекрестила девочку, крепко прижала ее к себе и добавила:

– Если не увидимся, родная, прости за все. Я люблю тебя.

Люся вцепилась в ее руку и громко заплакала, но крестная, разжав ее похолодевшие пальцы, проговорила глухо:

– Не реви, не время, лучше молись, чтобы Господь привел нас к острову.

Она резко оттолкнула племянницу и ушла. Ее работа была необходима в трюме, где скопилось полно воды, и женщины, ехавшие на корабле, пытались вычерпать ее.

Когда Люся осталась одна, сильный удар сотряс корабль, и девочка, не удержавшись на ногах, отлетела к стене пассажирского салона. Она съехала по стене на пол и прижалась к кожаному дивану. Ей вдруг так захотелось не вставать, не глядеть на страшное море, а забиться в уголок и сидеть тихо, как мышонок. «Чему быть, того не миновать», – вспомнились девочке слова соседки по коммуналке.

Люся закрыла глаза и стала вспоминать квартиру, в которой прожила последние три года. Она старалась думать только о хорошем, и ей вспомнился большой камин в их комнате, уютное старое кресло, на котором так любила сидеть крестная. Люся и родной сын крестной – Ваня – устраивались рядом на мягком коврике, и крестная усталым голосом рассказывала им какую-нибудь историю. Рассказы ее, в основном, были грустные, но к концу неизменно вмешивался Господь и спасал героев. Девочка всегда, с волнением и трепетом, ждала этой радостной минуты и благодарно прижималась к крестной. А Господь смотрел на нее «в четыре глаза» с двух больших икон на стене.

Крестная давно объяснила детям, что одна икона называется «Спас Нерукотворный», а вторая – «Казанская». «Спас» был понятен Люсе с самого начала, на то и «Спас», чтобы спасать, и «Нерукотворный» Он потому, что появляется там, где человеческие руки уже ничего не могут сделать. С «Казанской» поначалу отношения были сложнее, здесь Господь был совсем маленький, на руках у Божьей Матери. Видно было, что Мать очень любит Его. Но Люсю мать не любила, она это точно знала, а потому смотрела на икону недоверчиво и немного завидуя, но крестная, словно уловив состояние девочки, вдруг рассказала ей, что Божья Матерь любит не только Своего Сына, а всех детей и всех людей на свете. Объяснила она также, что Божественный Младенец тоже всех любит, и что на «Спасе» Он взрослый, а здесь – маленький. Это успокоило девочку, она знала, что женщина может полюбить чужого ребенка, как своего. Ведь полюбила же ее крестная, а Ване часто доставалось от матери намного сильнее, чем ей, Люсе!

Ваня был четырьмя годами старше Люси, ему прошлой весной исполнилось десять лет, и теперь он вместе со взрослыми находился там, внизу, в страшном трюме, и замерзшими красными руками помогал вычерпывать воду. Люся вспомнила о брате, именно так она звала мальчика, и ей стало не по себе.

– Он там работает, помогает, а я… – вслух произнесла девочка. – Нет, не буду бояться, надо молитву читать.

Она сделала попытку встать, но кораблик опять резко накренился, и девочку словно припечатало к стене.

– Вот и ладно, – опять вслух сказала Люся, обращаясь к Кому-то невидимому. – Ты сам видишь, мне не встать.

Она еще четко не осознавала, к Кому обращается, но почему-то чувствовала, что этот Кто-то слышит ее. Девочка закрыла глаза и попыталась снова представить себе дом: вот и полки с книгами, занавески на окне приоткрыты, виден старинный парк, по которому они с Ваней так любили гулять. Люся чувствует на своем лице лучи раннего весеннего солнышка, оно золотит кружевные ветки огромных деревьев, блестят окна старинного дворца, жарко горит купол дворцовой церкви, а над ним, в облаках, – маленький крест, как свечечка, горит. Люся засыпает, глядя на этот крест, но вдруг он начинает стремительно падать вниз, и это уже не крест, а Младенец, какой-то очень знакомый. Он словно летит с неба, прямо на нее! Люся вскрикивает, подставляет руки и просыпается.

Жгучий стыд охватывает девочку, ей становится даже жарко. Перед ее глазами все еще стоит Младенец, падающий с неба. «Это я виновата, – проносится в Люсиной головке. – Я – трусиха, что я теперь скажу крестной!» Она решительно встает и, держась за стенку, двигается к окну салона. Достигнув цели, девочка вцепляется руками в ручки-держатели возле окна.

– Господи, помилуй! – шепчут ее запекшиеся губы. – Прости меня, помоги капитану дяде Жене, и крестной, и Ванечке, и матросу Сашке, и Артемьичу старому, и Ивашиным всем, и остальным, добраться до острова.

Люся отрывает одну руку от держателя и три раза крестит море.

– Боженька! – вдруг восклицает она. – Ты же не хочешь, чтобы мы все погибли, Ты всегда спасаешь погибающих, так крестная говорит, а она никогда не обманывает, Ты нас спасешь обязательно, я знаю!

Девочка мучительно всматривается вдаль, нет, не видно берега.

– Помоги, – просит она, – я больше не буду бояться. А хочешь, я докажу Тебе это и выйду на палубу, хочешь?

Люся прислушивается, и в шуме моря, ей кажется, она различает слова: «Докажи свою веру, докажи». Переставляя руки с одного держателя на другой, Люся двигается вдоль окон салона к выходу на палубу. Корабль, как игрушку, волны бросают с борта на борт, и кажется, что он вот-вот перевернется, но девочка уже не замечает этого. Добравшись до двери, она поворачивает металлический замочек, а потом опускает ручку вниз и толкает дверь. Волна мгновенно сшибает ее с ног, и девочке кажется, что она летит в морскую бездну, не понимая, на корабле она или уже за бортом.

– Господи! – изо всех сил, захлебываясь, кричит Люся. – Где Ты? Помоги!

Капитан, стоящий на мостике, вдруг отчетливо разглядел девочку, брошенную волной к дверям рубки. Он открыл дверь и, ухватив Люсю за воротник пальтишка, втащил ее внутрь. Девочка была без чувств. Капитан не имел возможности разбираться, он только еще больше насупился и кивком головы указал матросу на Люсю. Но Сашке и не требовалось указаний, он уже перенес свою любимицу на диванчик, расстегнул мокрую одежду и приник ухом к ее груди. Девочка дышала ровно, будто спала, и тогда матрос снял свою куртку, а затем, подумав, и форменку, стащил со спящей мокрое пальто и закутал ее в свою одежду. Больше он ничего не мог сделать, оставалось вернуться к штурвалу. Вдруг он увидел, что за огромной волной, далеко на горизонте, показалась темная полоса! Сашка закрыл глаза и потряс головой, но когда он вновь посмотрел в даль, полоса стала еще отчетливее.