Жилось мне там очень хорошо. Дедушка был преподавателем психологии в Московском университете. Зачастую он уезжал рано утром в понедельник и возвращался поздним вечером в субботу. Остальное время мы с бабушкой жили вдвоем, но зато в воскресенье он был только наш. В это время он не смотрел телевизор, не читал книги или газеты, а только играл со мной, либо мы готовили что-нибудь вкусненькое все втроем. Летом каждое воскресенье, рано утром мы с дедушкой ходили на рыбалку. Сидели с маленькими бамбуковыми удочками с примитивными поплавками из гусиных перьев и пенопласта. Никаких катушек, колокольчиков или блесен. Просто: бамбуковая палка, леска, поплавок, грузило и крючки. Именно крючки, их было по два или три на удочке, раньше этого не запрещали. Удивительно, но рыба в изобилии ловилась даже на пожмаханный мякиш хлеба. Удивительно потому, что когда мы уже взрослыми ходили с Валеркой на рыбалку, с крутыми спиннингами и наживляли на крючки жирных червей, улов был невелик. И вот мы с дедушкой наловим рыбы, в небольшое пластмассовое ведерко, и приходим домой, а бабушка уже пирожков напекла. Она пекла пирожки с картошкой и с яйцом, рисом и луком. Это были самые вкусные пирожки в моей жизни. Может мне просто так казалось, потому что с рыбалки мы приходили голодные как волки. Но тот факт, что таких вкусных пирожков в жизни не ела, имеет место быть.
Дед не разрешал ей давать нам перекусы в дорожку, потому что считал, что: во-первых: мы не должны отвлекаться на еду, а во-вторых: проголодаемся, а значит, не засидимся допоздна. И это правильно, вряд ли я соглашалась бы уходить с рыбалки так рано, если бы не зверский голод, съедавший меня изнутри. А ведь дедушке нужно было на следующий день засветло вставать и ехать на работу. Он уезжал, и мы опять оставались вдвоем с бабушкой. Она была уже пенсионеркой и не работала. Наверное, потому, бабушка занималась мной все свое время и даже не отдавала меня в садик. В этой семье я была единственным и любимым ребенком. Прошло два года и меня «вернули».
Сколько я пролила слез – не измерить ведрами, скорее озерами или морями. Но есть такое гадкое слово «надо», которое постоянно ломает мою жизнь. У меня этих «надо» на десять человек хватит: «Надо уехать от любимых мамы и брата к бабушке, которую я не помнила…», потом «Надо уехать от любимых бабушки и дедушке к маме, которую я почти забыла…», теперь «Мне надо контролировать количество выпитого алкоголя, чтоб в беспамятстве никого не убить…», еще «Надо родить ребенка, пока не вышла на пенсию…», а так же «Надо слушаться маму…», «Надо радоваться за Оленьку…», а мне НАДОело.
Мама обещала, что мы будем каждые каникулы, то есть минимум два раза в год: на новый год и летом, гостить у бабушки и дедушки, причем летом меня вообще будут оставлять на все три месяца там. Не то чтобы я на это согласилась – просто у меня не было выбора. У мамы мне было тяжело. Я сразу ощутила свою роль второй скрипки в этой семье. Здесь я уже не была единственным ребенком, впрочем, как и не была любимым. В этой идиллии мама – Валера, я была лишним звеном, и мама мне всячески на это указывала. Брат, напротив, был рад моему возвращению. Наверное, мама его уже затиранила своей гиперопекой, и он желал переключить ее внимание на меня. Мама постоянно кричала на меня, удивлялась, в кого я такая бестолочь. Спрашивала, в каком лесу, и какие звери меня воспитывали, по-видимому, намекая, что бабушка и дедушка не справились с моей дрессировкой. Это был ад. Но Валерка меня очень поддерживал, даже заступался за меня перед мамой, брал вину за некоторые мои грехи на себя. Если бы не он, я бы никогда не смогла смириться с такой униженной жизнью. Тем более я видела другое обращение, знала каково это, когда тебя любят и уважают.
Но время шло, человек привыкает ко всему, и я привыкла. К тому же приближался Новый год, а значит, и моя встреча с самыми дорогими мне людьми. И вот когда я уже смирилась со своей новой жизнью, меня ждал новый удар – пришла телеграмма о том, что бабушка и дедушка угорели ночью в своем доме. Позже мы узнали, как именно это произошло. Было холодно, они растопили печь, преждевременно закрыли заслонку, к тому же дымоход был забит, тяги не было, угар распространился по всему дому и бабушка с дедушкой отравились угарным газом. Они умерли во сне.
Как я кричала. Винила маму в том, что она меня забрала. Не ела несколько дней. К слову сказать, на похороны мы не поехали, потому что маму не отпустили с работы, это она так сказала. Я же думаю, что она просто не захотела ехать, это же были папины родители. К своим она нас возила и на бабушкины, и на дедушкины похороны. Кстати умерли они оба три года назад с разницей в 9 месяцев. Дед от астмы, бабушка от инсульта, можно сказать естественные смерти в естественном возрасте. За ними я не плакала, да и Валера тоже. Мы не были особо близки. И, как назло, – их фотографий целая куча, а моих любимых бабушки и дедушки – ни одной.
Мое внимание привлекли еще несколько семейных снимков. На всех я с серьезным выражением лица, такая смешная, на мальчика похожа. Такой нахохленный бандит. Тем более в мужских комбинезонах, которые мне доставались от брата. Везде с фотографий на меня смотрел шкодливый вечно недовольный мальчишка. Отдельно в коробке из-под конфет, я нашла снимки моего подмосковного детства. Как жаль, что на всех фотографиях я была одна! Наверное, бабушка и дедушка не собирались умирать, и не стремились оставить мне фото на память. Бабушка всегда говорила: «Ой, Викуля, ну какая фотография. Я на себя в зеркало не могу смотреть, а ты хочешь, чтоб я позировала. Это тебя надо фотографировать – красавицу нашу. А я такая уже старая стала, даже не заметила, как появились эти проклятые морщины. Думаешь, я ощущаю, что прожила такую долгую жизнь? Да нет, конечно. В душе мне двадцать, ну, может быть, тридцать лет, но не больше. Когда я вышла на пенсию? В какой момент стала старой и не красивой?». Бабушка повторяла эти слова так часто, что, в конце концов, они стали тем немногим, что я запомнила из своего детства. И так у бабушки было всегда: то не накрасилась, та не нарядилась, то прическа не в порядке, а дед вообще редко бывал дома.… Так я и осталась без памятных фото.
В этой милой сердцу коробочке хранились мои лучшие воспоминания. Вот я на рыбалке достаю рыбу, глаза сужены двумя мясистыми щеками, которые от смеха стали еще больше, беззубый рот кричит от счастья. А на этой фотографии я возле живой елки, которую дед срубил тайно ночью в лесу. Он рассказывал мне, как дождался, когда все уснули, взял из сарая топор и пошел в лес искать для меня самую красивую елку. В лесу не него хотели напасть волки. Они стали выть и направились в его сторону. Затем, самый крупный, которого дедушка принял за альфа-самца, выставил вперед щенков и подталкивал их расправиться с дедушкой. Но тот не был дурен, он выхватил ружье и пальнул в волчью стаю. Щенки заскулили и бросились наутек, а вожак остался стоять, как вкопанный. Дедушка сделал еще один предупредительный выстрел вверх, а сам попятился назад. Волки вскоре отступили. Тогда он увидел перед собой королеву елок. Он срубил ее и привез специально для меня. Я была в восторге от такого героизма дедушки.
Но с высоты своего возраста я думаю: с какой стати профессору университета ставить под угрозу свою репутацию и даже жизнь, чтобы украсть елку? Тем более денег у него было предостаточно. Может быть, он просто вносил авантюру в мою скучную деревенскую жизнь и сочинял такие истории с опасностями и приключениями? Точно. Скорее всего, это легенда. Между прочим, в последний Новый год в Подмосковье мне подарили кассу для игры в магазин. Я об этом совсем забыла, но на фотографии все есть: крепко прижимаю подарок к груди, довольная, счастливая…. Как бы я сейчас хотела рассказать бабушке и дедушке, что их подарок попал в самое яблочко, ведь теперь я – продавец. Это был последний мой радостный и безмятежный Новый год.
Больше я не люблю этот праздник, ведь под Новый год умерли мои бабушка и дедушка. Ностальгия захлестнула меня. Я пошла на кухню и навела себе кофе. Затем я строго сказала себе вслух: «Так, Вика, соберись! Ты пришла по делу! Это важно! Ищи нестыковки в фотографиях!» Я давно знаю что побуждение, сказанное самому себе вслух, работает лучше, чем мысленные агитации, и это действительно сработало. Я собралась с духом. Встала перед диваном, на котором были разложены фотографии, и начала в них всматриваться. Я уже проделывала подобное на приеме у психотерапевта, когда искала общее в своих снах, так что это мне было не впервой. Сложно сориентироваться, когда не знаешь, что ищешь.
