Однако в последнее время стала вырисовываться новая перспектива. Именно опережающее развитие точных наук и информационных технологий, как ни парадоксально, увеличивает ценность гуманитарных профессий, поскольку они наименее заменимы количественными методами, анализом «больших данных» (big data). Инвестор-миллиардер Марк Кьюбан (Mark Cuban) считает, что становиться финансистом в будущем бессмысленно, так как алгоритмы будут лучше любого человека обрабатывать и анализировать информацию. Философы и филологи, напротив, имеют все шансы добиться успеха, поскольку они способны определять цели, вносить соразмерный человеку смысл в растущие информационные потоки[9].

Но чтобы эта благоприятная перспектива могла реализоваться, нужно, чтобы сама гуманистика сделала шаг ей навстречу, преодолев свою аутическую установку. Нужна программа воссоздания трансформативных гуманитарных наук, побуждающих к действию и обращенных в будущее. Цель гуманистики – самосознание и самотрансформация человека, причем не только индивидуума, но и социума. Гуманитарные науки, не ограничиваясь чисто исследовательским подходом, призваны изменять то, что они изучают. Даже исследуя прошлое, они так или иначе определяют будущее человечества. Если в гуманитарных науках нет места для будущего, в будущем не останется места для гуманитарных наук.

Преобразовательный потенциал гуманитарных наук еще не нашел признания в системе академических дисциплин и университетских программ. Здесь есть одно пропущенное звено. Науки, как известно, делятся на три большие группы: естественные, социальные и гуманитарные. У первых двух есть практические надстройки – методы преобразования изучаемых предметов, a у третьей эта надстройка отсутствует, точнее, еще не приобрела своего места и функции в системе наукознания.

У естественных наук (физика, химия, биология, астрономия и др.) есть область практической применимости – техника, которая преобразует то, что они исследуют: природу. Общественные науки (экономика, социология, юриспруденция, политология, география и др.) через свою практическую надстройку – политику – воздействуют на общество. Может ли у гуманитарных наук, исследующих культуру, быть особая практическая ветвь, свои способы воздействия на культурную жизнь, – подобно тому, как техника преобразует природу, изучаемую естественными науками, а политика – общество, изучаемое социальными науками?

Представим себе, что есть физика, химия, биология, другие фундаментальные науки, – но нет технологий, на них основанных. Нет автомобилей и самолетов. Нет агрономии. Нет инженерных и конструкторских профессий. Только изучение природы, но не трансформация ее.

В таком положении находятся сейчас гуманитарные науки. Они изучают человека и все области культурной деятельности, но при этом сами остаются пассивными, поскольку у них нет своих технологий. Они изучают творчество, но сами ничего не творят. Изучая языки, лингвистика не правомочна предложить какие-то изменения в их лексико-грамматических системах. Изучая литературу, литературоведение не ставит задачей повлиять на ее развитие. Философия спорит о первопринципах и универсалиях существующего мира, но не предлагает новых принципов для построения альтернативных миров.

Сегодня гуманитарные науки почти никак не воздействуют на то, что они изучают. Считается, что гуманитарию положено знать, а не изобретать. Гуманитарии, действительно, много знают, но генерируют мало идей, способных определять развитие цивилизации.

Между тем гигантское развитие электронных сетей, хранилищ культурной и научной информации, открывает простор именно конструктивному мышлению. Исследовательский, собственно познавательный труд гуманитарных наук облегчается и ускоряется Интернетом. То, на что раньше исследователям приходилось тратить годы, перерывая груду библиотечного, архивного, описательно-исторического, изобразительного материала, теперь делается в течение нескольких дней. Например, замечательный филолог М. Л. Гаспаров всю жизнь «вручную» высчитывал ритмику стихосложения у сотен поэтов; теперь это можно поручить компьютерной программе.

Что же остается гуманитарию? Он становится творцом или сотворцом тех человеческих миров, которые изучает, – и одновременно перестраивает, перекодирует, усложняет их в процессе такого активного изучения. Соотношение изобретательского и исследовательского все больше меняется в пользу изобретения, и в этом огромную роль играет Интернет, делающий информацию доступной быстрой переработке.

В этой связи полезно ввести понятие гуманитарных технологий. Это не значит, что гуманитарные науки должны заимствовать «техно» от технологий, основанных на естественных науках. Наоборот, естественные науки в свое время позаимствовали понятие «техно» у сферы искусств. Греческое «techne», собственно, и означает «искусство, художество, мастерство». У Платона и Аристотеля к области «techne» относятся врачевание, охота, домостроительство, ткачество, ваяние, пророчество, игра на лире и флейте, искусства управления государством, кораблем и колесницей. Пришла пора гуманитариям возвратить себе это «техне», которое перешло в ведомство естественно-научных технологий.

Перед ученым-естественником часто встает вопрос: какими новыми техническими возможностями чреваты его открытия? Такой же вопрос уместно ставить и перед лингвистом, литературоведом, искусствоведом, культурологом. Например, какие новые литературные приемы, стили, направления могут возникнуть на основе той или иной литературоведческой идеи? Речь идет не о первичных искусствах (поэзия, музыка, живопись, театр, кино и т. д.), которые изучаются гуманитарными науками, а о вторичных искусствах, возникающих на основе самих гуманитарных наук. Как на основе естественных наук вырабатываются техники (искусства) преобразования природы, так и на основе гуманитарных наук могут вырабатываться искусства преобразования культуры.

Без практического приложения гуманитарные науки остаются тем, чем стала бы ботаника без растениеводства, лесоводства и садоводства или космология без полетов в космос. Наука превращается в схоластику. Но какое влияние оказывает культурология на современную культуру или поэтика на поэзию наших дней? Практически никакого. Одной из задач литературоведения должна стать разработка новых возможностей литературного творчества; задачей лингвистики – создание новых знаков, лексических единиц или грамматических моделей, увеличивающих богатство и выразительность языка; задачей философии – проектирование новых универсалий и универсумов, альтернативных миров, которые могут оказаться все более осязаемыми и обитаемыми по мере развития электронных технологий.

Одно из самых широких применений может найти «лингводизайн», который создает искусственные языки или демонстрирует новые возможности в развитии естественных языков. Например, лингвистика, изучая лексическую систему данного языка, обнаруживает в ней, при сравнении с другими языками, определенные изъяны и пробелы – и не только констатирует такую нехватку, но и предлагает ряды новых слов, понятий, терминов, концептов, которые расширяют лексический, грамматический, концептуальный потенциал данного языка. Международный язык эсперанто, разработанный Людвиком Лазарем Заменгофом, не относится непосредственно к области лингвистики, хотя и основан на глубоких лингвистических исследованиях. Сравнительный анализ романских, германских и славянских языков позволил Заменгофу синтезировать новый язык, соединяющий их элементы. Ныне эсперанто используется примерно одним-двумя миллионами людей в разных странах мира. Еще один пример: на рубеже XIX–XX веков. Элиэзер Бен-Иегуда возродил библейский язык, иврит, который позже превратился в государственный язык Израиля. Трансформативная лингвистика включает в себя так называемые плановые международные языки (волапюк, идо, окциденталь), вымышленные языки (клингонский из фильма» Звездный путь», пятнадцать эльфийских диалектов у Толкина), а также терминологические языки различных дисциплин (математика, логика, лингвистика), языки компьютерного программирования и коммуникаций между человеком и машиной.