Из этих заготовок в сушильных камерах выводили излишнюю влагу. Затем шла обработка дерева на станках, где с огромной скоростью вращалась фреза, отчего в цехе постоянно слышался резкий визг и все заполняла удушливая древесная пыль. Даже вентиляционная вытяжка, оборудованная у каждого станка, не могла сладить с тем количеством древесной пыли, что витала в воздухе. Толстым слоем она лежала на стенах и трубах. Куда ни глянешь, везде эта пыль. Выходишь из цеха - как в муке вымазанный. Ничто не избавляло от пыли. А работали здесь опять в основном женщины. В халатах, волосы туго завязаны платком, но все они - в древесной пыли. И дышат ею. Рабочий день здесь, правда, короче, семь часов, но ведь пыли и за час наглотаешься с лихвой.

В другом месте ложи полировали. Тут все обволакивал запах лака. Весь воздух, все стены и всю одежду пропитывал лак. Работали тоже одни женщины. Изделие легкое: дерево, да еще сухое. И мастер цеха - женщина. Спросишь бывало:

- Варвара Васильевна, ну как дела?

Ответит:

- Нормально, Владимир Николаевич. Только вот от запаха лака к концу смены все как пьяные.

Ложевой цех - это, по сути, специализированный завод. Здесь и свои ремонтники, и свой транспорт. В конце каждого конвейера крупные цифры: сколько должна смена сдать лож на данный час и сколько сдала фактически. Такое табло мобилизует.

Возьмешь в руки винтовку или карабин - словно игрушка. А труда сколько? И какого труда! А ведь и ели в войну плохо, и отдыхали мало. Еще и семьи требовали ухода, а значит, снова труд. А если помнить, что в вентиляционных трубах древесная пыль, например, в смеси с воздухом образовывала как бы взрывчатку, то от любой искры беды не оберешься. А такое, хотя и очень редко, случалось. Были и жертвы.

В ноябре 1941 года ижевцы изготавливали вдвое больше винтовок, чем до войны, то есть развернули производство почти на полную мощь. Теперь это предстояло перекрыть втрое.

- Что будем делать?

С этого вопроса начался мой разговор с директором завода Ивановым.

- Вся мирная продукция уже снята с производства еще в первые недели войны, - заметил он. - Постоянно ужимаем и без того ужатые производственные площади, между станками почти нет проходов. Это все позволяло наращивать выпуск мосинской трехлинейки. А как быть дальше?

Нужны дополнительные площади, станки, оборудование. И, конечно, больше людей.

Директор прав. Будь на месте Иванова я или кто-то другой, вряд ли что еще бы сделал. Значит, остается просить Государственный Комитет Обороны разрешить выполнить задание не в кратчайший срок или уменьшить его. А как же фронт? Миллионы бойцов так и не дождутся винтовок?

Собрал совещание. Высказаться попросил каждого. Любой совет, заслуживающий внимания, тут же принимался. Но ни один из них не приводил нас к желаемой цели. И вдруг главный конструктор завода Василий Иванович Лавренов не очень уверенно заметил, что за предвоенные годы накопилось много предложений по улучшению технологии винтовки, упрощению отдельных ее узлов и деталей, что, по его мнению, могло бы намного ускорить изготовление оружия без потери качества. Все это реализовывали в свое время в отдельных экземплярах и испытывали, но не внедряли в производство лишь потому, что в том не было особой необходимости ведь вопрос о резком увеличении выпуска обычных винтовок до войны никто не поднимал. Их даже хотели, как знает читатель, снять с производства.

Сразу вспомнилось многое, что предлагали еще тогда, когда я был главным технологом и главным инженером завода. Неужели это конец нити, потянув за которую мы размотаем весь клубок? Принесли документы. Все предложения тщательно зафиксированы. Даже изготовление скобки для предохранения мушки предлагалось вести по-новому - не фрезеровать, а штамповать из отходов металлического листа. Многократный выигрыш во времени и экономия металла. Отказ от нарезки в казенной части ствола для проведения так называемой "пороховой пробы" позволял ликвидировать целую группу операций. А зачем нужны самодельные стержни вместо пуль для этой же пробы? И зачем вообще проводить "пороховую пробу" стволов, заведенную еще в прошлом веке? Ведь на нее уходит уйма времени. Надо уложить пять тысяч стволов, засыпать в них усиленный заряд пороха и одновременно произвести выстрел. Так определяли, нет ли дефектов в металле, из которого изготовлен ствол. Предлагалось "пороховую пробу" заменить усиленным патроном уже в изготовленной винтовке, как это делали при проверке, например, авиационных пулеметов и пушек. А троекратная лакировка и полировка лож винтовок? Винтовки теперь идут не на склад, а в бой.

Оценив все предложения, накопившиеся за многие годы, мы окончательно поняли: это в значительной мере выход из положения. Теперь требовалось согласовать новшества с военной приемкой. Пригласили на совещание главного военпреда завода полковника Н. Н. Белянчикова. Все знали его как человека исключительно честного, заботливого, без нужды не дергающего завод, что всегда важно для производства. Рассказали ему, что намечаем сделать, и попросили дать согласие на изменение технологии, чтобы завод мог давать необходимые 12 тысяч винтовок в сутки.

Белянчиков откровенно сказал, что все понимает, в том числе и положение на фронте. Он лично согласен с нововведениями, но утвердить их не может, так как на это у него нет полномочий.

- Как быть?

- А вы позвоните в Главное артиллерийское управление.

Я тут же попросил соединить меня с генералом Н. Н. Дубовицким, который ведал в ГАУ приемкой стрелкового вооружения, и изложил ему суть дела. Он ответил, что по телефону это решить не может и завтра вылетит на завод. Генерала я знал давно. Мы познакомились, когда меня назначили главным технологом Ижевского завода. Человек исключительно объективный, на первом месте для него всегда были интересы дела. Если что-то не мог сделать сам, то не сковывал инициативу.

Так получилось и на этот раз. Прилетев на завод, генерал-майор Дубовицкий убедился, что иного выхода, чтобы выполнить решение Государственного Комитета Обороны о выпуске такого количества винтовок, нет.

- Я полностью согласен с вами, - заявил генерал, - но, к большому сожалению, тоже не имею прав утвердить одновременно столько изменений.

- Как же тогда быть? - спросил я его.

- Как заместитель наркома вооружения, вы можете это сделать своею властью.

Да, право такое у меня было. При разногласиях между дирекцией завода и военной приемкой окончательное решение мог принять нарком вооружения или его заместители под их ответственность. Об этом праве, изложенном в специальном документе и подписанном Сталиным, почти никогда не упоминается. Но такой документ существовал, и он позволял наркому или замнаркома санкционировать выпуск продукции, несмотря на возражения военпредов. Крайний, конечно, выход. В случае ошибки последствия нетрудно было предугадать. Поэтому пользовались этим правом редко.

Напомнив мне о моих правах, Дубовицкий таким образом нашел соломоново решение. Тут же я утвердил все, о чем сказано выше. Позвонил наркому. Его на месте не оказалось. Связался с Василием Михайловичем Рябиковым. Он ответил:

- Решайте на месте, вам виднее!

Пожимая на прощанье руку, генерал Дубовицкий сказал мне:

- Владимир Николаевич, этого решения история никогда не забудет.

И добавил:

- Но винтовочка все-таки будет не та.

Даже генерал Дубовицкий не мог предположить, что, несмотря на введение большого числа новшеств, винтовка не потеряет своих качеств. Тот, кто видел эти военного времени винтовки, тем более кто воевал с ними, помнит, что они действительно не были отшлифованы или отлакированы так, как винтовки довоенного изготовления, они уже не имели тщательно вороненных стволов, но прекрасно выполняли свою основную роль - метко и безотказно разили врага. В этом винтовку мы не испортили ни на йоту.

Началась эпопея, которая надолго вошла в историю завода. Кто работал тогда в Ижевске, помнит этот путь к выполнению задания ГКО. Почти каждый день бывая в том или ином цехе, я видел, как постепенно и все прочнее налаживалось дело. В то первое, наиболее трудное время явно отставало производство стволов. Выпуск их следовало увеличить, как и всего другого, в три раза, а ничего из этого не получалось. Над наиболее трудными и ответственными операциями в ствольном производстве взяли шефство работники наркомата, обкома партии, парторг ЦК ВКП(б) на заводе. Чтобы еще более мобилизовать работающих в этом цехе, собрали партийно-хозяйственный актив. Пришли на него руководители завода, а также секретарь обкома партии А. П. Чекинов, парторг ЦК ВКП(б) Г. К. Соколов и, конечно, я как заместитель наркома.