– Я знаю, – грустно кивнул он.

Вот так мы обсудили результаты игры, сидя на ржавой площадке Бережковского моста душной ночью 1989 года.

Я поставил на кон прыжок с моста, Самир засомневался и поставил подводную лодку, которую папа на совершеннолетие вместе с остальными подарками на него переписал.

По прошествии двух недель на мои свежеоткрытые счета, разбросанные по разным банкам мира, лег 1 миллиард 477 миллионов долларов. Напомню: шел 1989 год, банковское дело в России еще особо не прижилось. Пришлось месяц потратить на загранпоездки, оформление бумаг и дикий банкет в Монако с представителями королевских домов этого курортного региона.

Тогда я учился на втором курсе института, деньги мне тратить было некогда – мы всем курсом ставили спектакль по книге Кена Кизи «Пролетая над гнездом кукушки», а параллельно шли экзамены. Тем более что по тем временам на родине меня могли за зонтик зарезать, а за два «ярда» вообще распылить на атомы.

По приезде из Монако я тихо поручил одному энергичному товарищу Z, в прошлом – офицеру СВР, купить на все деньги нефтяные вышки в том же Кувейте и, по факту заработка, вкладываться в одну южнокорейскую фирму, выпускающую магнитофоны. Товарищ Z прохладным сентябрьским утром подписал со мной на пыльном подоконнике лестницы во вгиковской общаге на улице Галушкина три-четыре бумажки с печатями и пропал на полгода. Через шесть месяцев он вернулся с новостью, что сделал, как я велел, и мы увеличили капитал еще на шестьдесят миллионов долларов. Товарищ Z застал меня в самый неподходящий момент – я похмелялся темным пивом «Портер» в беседке за павильоном «Рыболовство» на ВДНХ.

Меня тогда жутко томили неразделенные чувства к однокурснице, я собирался выдуть себе мозг картечью из двустволки и сердечно не был заинтересован заниматься деньгами.

– Не убежит, – печально решил я и поручил товарищу Z дальше вкладываться в новые вышки и новые южнокорейские фирмы по производству магнитофонов. Сказывалась тяга мальчишки с городской окраины к зарубежной эстраде.

К слову, от мысли подкупом завоевать сердце возлюбленной я сразу отказался, потому что обычно влюблялся как раз в идейных. Дурные деньги могли все, наоборот, усложнить.

Товарищ Z мудро распоряжался имуществом и за три месяца присовокупил к уже имеющимся двум миллиардам еще четыре. Банковские выписки до сих пор служат растопочным материалом в бане на даче у тещи.

В 1990 году сначала Ирак напал на Кувейт, потом Америка на Ирак; Ирак, покидая Кувейт, напоследок запалил все нефтяные вышки, и мои деньги черными клубами дыма растаяли в бирюзовом небе Ближнего Востока. Мало того, товарищу Z пришлось продать южнокорейские компании, чтобы покрыть расходы по тушению, сами вышки тоже продать, оплатить услуги юристов и прийти к сумме в один миллион долларов с хвостиком.

Я тогда снимал дипломный фильм «Разрушитель волн» в Махачкале со своим другом – оператором Михаилом Мукасеем. Товарищ Z, дожидаясь нас в Москве, пошел в казино «Метелица», где за два дня проиграл оставшиеся деньги, после чего утопился в Покровско-Стрешневском пруду. В том районе, по-моему, жила его мама. Порядочный дядька был, тайный орденоносец, но странно закончил.

Миша Мукасей, единственный на Земле человек, кроме товарища Z, знавший все о моей финансовой ситуации, сказал так: «Вообще-то, плакать надо, но ты такой человек, что оно, может, и к лучшему».

Я с ним согласен. По прошествии стольких лет я уже трезво осознаю, как милосердно и вовремя Небо ожесточило мое сердце к биржевым утехам и инвестиционным актам.

Но самое главное я все-таки из этого мимолетного опыта извлек: я знаю, что думают двадцатичетырехлетние миллиардеры в рваных джинсах и стоптанных кедах о жизни в целом и о себе в частности. Вот где демонические чувственные экстазы и ангельские умилительные фантазии! Колкая, как клинок рапиры, гордыня и роковая обреченность на одиночество.

И еще я знаю, что нужно говорить швейцару «Мартинеза», когда заходишь в отель со стороны набережной Круазет в три часа ночи в одних плавках, с окровавленной лыжной палкой в одной руке и початой бутылкой «Джека Дэниелса» в другой.

Ему нужно говорить: «Беги!!!»

P. S. Уверен: по поводу лыжной палки меня поймут все, побывавшие в подобных жизненных обстоятельствах.

О, дачная пора, незаконченная партия кастаньет фламенко моего бытия! Сухой щелчок в смуглой руке за долю секунды до оваций. Всё на кон: зной, пыль, Чапа – ради теоретической возможности раствориться в предзакатном сумраке леса. Сгинуть в топи реки Молодяни, обвитым хрупкой рукой русалки, в недавнем прошлом – продавщицы супермаркета Ларисы, не дождавшейся из армии Толяна и брошенной Арменом. Могущественная простота пространств, являющихся обязательным условием достижения мифической Русской Воли. Потеряться в придорожной полосе, сопровождаемым шепелявым пройдохой-лешим в бездны ромашковых морей, где еще можно найти тропинку, ведущую «туда, не знаю куда» за тем, чего, в общем-то, и не надо, а так, чтобы дураком не выглядеть. Трогательное понимание родительской тяги к земле и невольная констатация кульминационного момента. Открытое признание преимуществ жарки на чугуне, перед открытым огнем – и все равно куриные окорочка на решетке. Дача! Здесь даже у мобильных перебои бывают. Организация общества «анонимных дачников». Недорогая услуга от продвинутого сетевого оператора: «только что был на брифинге, сейчас на корте с восемнадцатилетней дочерью португальского дипломата, вон его мохито стоит». А самому во фланелевых трениках чесать вдоль железнодорожного полотна с ведром опят и мокрой до колена штаниной, потому что Петрович так весь щебень до телячьего брода и не довез. Сволочь.

Вот, наверное, о чем гудят провода на линии высоковольтных башен. Практически эльфийская баллада.

Нам нужно было ее пропеть, едва мы вернулись из Италии. Собирались недолго, половину вещей забыли. Я выходил последним, обернуться побоялся. Машину Кыссы с детьми догнал у Пирамиды у сорокового километра. Савва обкакался. Дуся залезла в крапиву.

Нюша засунула указательный палец в банку с мокрыми салфетками, а вытащить не смогла. Хохотали десять минут. Пришлось успокаивать пострадавшего ребенка рассказом, как в шесть лет лизнул на морозе дверную ручку и десять минут ждал, пока воспиталка из чайника кипятком отольет.

Но доехали. После необременительных прополок клубничных грядок пошли в поход к Страшной Загадочной Пещере (СЗП). СЗП – это бетонная труба под шоссе в трех километрах от дачного поселка. Еще есть «Потерянный лес» (где потеряны: солнцезащитные очки «Окли», органайзер HCT «Метеор» и Варина зеленая туфля с брошкой). Есть «Зал утопленника под мостами» (болотистая поляна с холмиком, действительно напоминающим свежую могилу, мало того, увенчанную крестом, сваренным из пяти ржавых арматурных прутов), «Мертвое озеро» (ныне молодая свалка) и «Чужой лес». В последнем мы с Дусей обнаружили привинченную на высоте пяти метров к сосне деревянную коробку, но не скворечник. Я предположил, что это метеостанция, а шестилетняя Дуся подумала, что там внутри лежит отрубленная голова Алисы Селезневой. Поскольку тех космических пиратов из фильма «Гостья из будущего» отпустили, и они отомстили.

К слову, один из пиратов (Невинный) умер. Царство ему небесное. Добрый был человек. Как часто стали умирать знакомые! Янковский, теперь Невинный. Помянем их вечером с тещей, которая всю жизнь работала большим начальником, а взяток не брала, с тестем – геологом-буровиком, принципиально не пробурившим скважину у себя на участке, и с моей белоснежной лебедицей, пределом бескорыстия и христианской тяги к самопожертвованию.

Будет ворочаться в кронах деревьев ленивый ветер, будут сиять светом многотысячелетней давности звезды над головами, будут хрустеть в костре влажные после зимы дрова и будет ощущение, которого так никогда и не узнают другие народы, – надмирного покоя людей из страны, где ночуют легенды.