После этого я устроился на работу в Charles and Company, высококлассный продуктовый магазин. Там продавали всякую гурманскую снедь: холодную нарезку, сыры, а также консервы, филиалы магазина были разбросаны по всему Нью-Йорку. Мне приходилось прятать мои волосы под парик. Парик сильно жал, голова болела, но, поскольку я работал за прилавком, готовя сэндвичи и накладывая в банки салаты и спреды, носить я его должен был обязательно.

Однажды в магазин явился менеджер районной сети, который после того, как решил там свои бизнес-вопросы, подошел ко мне и сказал: «Знаешь, когда-нибудь ты сможешь дорасти до менеджера одного из наших магазинов». Наверное, он считал это мотивирующей речью, но на меня она произвела ровно противоположное действие. Я понимал, что мое место не здесь. Господи, где угодно, но только не здесь.

Осенью 1968 года, вскоре после того, как я пошел в предпоследний класс школы, я узнал, что мое место и не в группе Post War Baby Boom. Ну, они, по крайней мере, так думали. Джон Раэл и другие участники группы поступили в колледж – в основном в Bard и SUNY New Paltz – на севере штата, но не на краю ж земли! Я решил, что мы будем играть на каникулах и, может быть, я смогу к ним приезжать на выходные. Они же спланировали по-другому. Они не сказали мне, что больше я не в группе, – я это понял, когда в один из уик-эндов они приехали домой с каким-то парнем, который и стал гитаристом.

В колледже они продолжали играть, а этот новый парень просто тусовался с ними. Я это воспринял болезненно, особенно потому, что мне они ничего не сказали. Я рассмотрел ситуацию с разных сторон и задумался о том, что мне делать.

Вырасту как гитарист.

Но столь же важно: буду дальше писать песни.

Да нет, не все, главное: используй по максимуму то, что у тебя есть. Не надо ждать какую-нибудь очередную группу.

Ну, вот не будет у меня группы – и что? У меня есть песни, я пишу все больше. К тому моменту я обзавелся катушечным магнитофоном, на который их записывал. В моем случае первой рождалась музыка, мелодия, потом я заполнял остальное, включая текст.

Может быть, мои песни станут записывать другие люди?

Некоторые журналы, которые я покупал, например, Hit Parader и Song Hits, печатали тексты песен. А внизу страницы указывались авторы и паблишер, издательство.

Так, если я автор песен и мне нужно их кому-то сбывать – а группы у меня нет – то мне, наверное, нужен контракт с издательством.

Я был таким одиночкой, что самостоятельная карьера в музыке казалась мне идеальным решением. Так что внушительную часть моего предпоследнего учебного года я провел, обзванивая издательства с целью договорить о встрече, чтобы показать свой материал. Лучше всего я запомнил Brill Building, потому что это место я считал легендарным. Пришел туда с гитарой, в офисе сел напротив того человека, который согласился пообщаться со мной, и ему, совершенному незнакомцу, спел и сыграл свои песни.

Такая выяснилась странность: группе я показывал песни с большой осторожностью, колеблясь, а вот незнакомым пою и играю спокойно. Но, хотя некоторые из тех людей, с кем на встречи я ходил, отнеслись ко мне хорошо, ободряли, никто не подписал со мной контракт.

Мне предстояло еще многому научиться в плане мастерства.

Я тусовался в магазине Middle Earth, том самом, с приспособлениями для наркоты, и частенько навещал супружескую пару, жившую в доме рядом. Мы тусили, чесали языками, я поигрывал на своей акустике. В том же доме жил их знакомый, который тоже играл на гитаре. Иногда я к нему приходил, и мы джемовали. Заранее я никогда не звонил – просто заявлялся, и все.

Я иногда покуривал трубочку, и, в общем-то, казалось забавным сидеть на полу, раздумывая обо всяких смехотворных вещах, вдруг превращаясь в гения, который философствует о жизни на других планетах или коре деревьев. Но дело это непродуктивное, и я решил, что если я хочу писать песни, то не должен тратить время только «дуя» и поедая сэндвичи. У меня все еще была цель.

Тем не менее общение со старшими для меня стало отдушиной. С ними я не чувствовал того же невроза, что с ровесниками. И тут я сам делал свой выбор, а не соглашался с тем, что я вижу этих взрослых в школе каждый день. Примерно в то же время я познакомился с женщиной по имени Сэнди, жившей по соседству. Она была замужем за парнем по имени Стивен, растила троих детей, ей было примерно 25 лет. Я стал тусоваться с ней и ее мужем, ну как с той парой из Middle Earth, проводя с ними много времени… Здорово, что не надо было все время сидеть дома.

Однажды, когда я разговаривал с Сэнди наедине, она вдруг сказала:

– Мне надо тебе кое-что сообщить.

Окей…

– Стивен ушел от меня.

– Ужас! – сказал я и сжал ее в объятиях. И вот мы на софе в обнимку. А потом… она ведет меня в спальню.

Ой, что тут происходит?

Да это ж сказка!

Сексуальная техника у меня была на нуле, но Сэнди явно оценила мой энтузиазм: я оказался прямо отбойным молотком. Или пистолетом любви («Love Gun» – хит группы KISS 1977 года. – Прим. пер.). В том возрасте для меня снять штаны – уже было возбуждением. Если кто-то рядом есть – это приятный бонус. Вплоть до того момента, когда я переспал с Сэнди, секс казался чем-то неизведанным. Но после все изменилось радикально. Мне повезло: Стивен не передумал, ушел от нее, так что я стал заваливаться к Сэнди все чаще и чаще. Ее дверь, которая находилась всего в нескольких шагах от моей, отныне стала входом в парк сексуальных развлечений с неведомой мне ранее захватывающей гонкой.

Рандеву наши проходили довольно поздно – ждали, когда дети уснут. Однажды я звоню от Сэнди домой, говорю маме, что снова буду поздно.

– Стэн, – сказала мама. – Скажи честно: что происходит?

– Мам, у нее тут куча всяких проблем.

Моя мама знала, что эта пара разошлась, и, кажется, подозревала о нашей связи, но на самом деле правду знать не хотела.

Как только я понял, что как юноша очень привлекаю взрослых женщин, моя ситуация изменилась радикально. Единственное, что отец мне говорил про секс, это то, что если от меня кто-нибудь забеременеет, то я буду сам по себе. Мне вдалбливали, что секс – это нечто нечистое и вообще извращенское. Но, братцы, как же я его хотел! А когда получил – братцы, мне так понравилось. И теперь, когда я занимался сексом с такими женщинами, мне не надо было касаться всякого личного, внутреннего, от чего никуда не деться, когда «разводишь» на секс ровесницу. С таким я не справлялся. Не вариант. Интим в моем тогдашнем представлении – некий захват, вторжение за психологическую крепостную стену, которую я выстроил вокруг себя. Я не хотел, чтобы ко мне лезли в душу. Я не хотел близости ни с кем. Но с взрослыми женщинами, как я быстро понял, ты просто наслаждаешься самим актом и сразу уходишь.

Сделал дело – слезай с тела.

Их это устраивало точно так же, как и меня. Так распахнулись шлюзы.

А вскоре другая женщина из нашего района увидела на улице меня с гитарой, и спросила, не знаю ли я кого-нибудь, кто дал бы ее сыну уроки гитары. Кстати, она была разведенной. Ну, говорю, я могу научить его. И вот свой тридцать девятый день рождения она провела в постели со мной. Мне было семнадцать.

Мои инстинкты и гормоны стали постоянно приводить меня в подобные ситуации. Отныне я имел доступ к чему-то волшебному, но без того, чтобы снимать свою защиту и ввязываться в какие-то многозначительные отношения или настоящий интим любого вида. Мне вообще не приходилось беспокоиться о том, что кто-то хочет от меня какой-то большей эмоциональной вовлеченности.

Я не видел никаких правил. Никогда не думал, насколько этично такое мое поведение. Если со мной хочет спать чья-то жена – эй, это ж здорово, потому что она сама этого хочет. Тот факт, что часто есть кто-то третий, для меня не значил ничего. Это их дело, сейчас или позже. Если женщина предлагает себя – мне этого достаточно.