Дверь открылась неожиданно, впуская уже знакомую пожилую женщину и двух мужчин. Последние встали у порога, а она подошла ко мне. Я поднялась на ноги. Мы с женщиной были одного роста, но она как будто смотрела на меня сверху вниз.

– Ты убила моего сына, – заявила женщина.

Она говорила медленно, четко проговаривая слова. Понять ее не составляло труда. Но сама я не спешила открывать рот. Сперва познакомлюсь с диалектом.

– Как ты посмела поднять руку на мужа?

Муж? Вот так новость. Оказывается, я уже и женой побыла, и успела стать вдовой. Закралась непрошенная мысль: может, правда я убила? То есть не совсем я, конечно, а та, что была до меня. Вот это я попала.

– Тебя будут судить, – заявила женщина, видя, что я молчу. – Я велела не поднимать шум. Крепость осталась без тойона, – последнее слово не поняла, но предположила, что это звание. Убитый занимал важное место в иерархии.

– Его смерть сулит беды, – говорила, между тем, женщина. – Хватает тех, кто хочет занять его место. Чем позже узнают о гибели Вилфреда, тем лучше для всех.

Она уже обращалась не ко мне, а к тем двоим, что пришли вместе с ней. Мужчины кивнули в ответ. На моих глазах зрел заговор с целью скрыть убийство. Только для меня это ничего не меняло.

Вилфред – я мысленно повторила имя убитого. Оно никак не отозвалось в сердце. Он был мне чужой. Горевать о незнакомце не получалось. Это плохо. Отсутствие слез по мужу истолкуют не в мою пользу.

– Твою судьбу решат позже, – напоследок сказала, как выяснилось, моя свекровь. – Как только соберется мирный совет.

Меня снова оставили одну, но ненадолго. Вскоре пришла женщина лет тридцати. Она была замкнута и тиха, и одета не так хорошо, как мать убитого. Видимо, прислуга.

Женщина помогла мне смыть кровь и переодеться. Первой чистая сорочка, потом нижнее платье из тончайшей шерсти и, наконец, кафтан с расшитым поясом. Волосы мне заплели в косу, обернув ее вокруг головы – копия прически свекрови.

Я молча подчинялась служанке, а сама обдумывала побег. То, что отсюда надо бежать, не сомневалась. Я видела в глазах матери убитого свой приговор: однозначно смерть. Помилованием там и не пахнет. Как, впрочем, и состраданием. Я не могу ее винить. Все-таки погибший был ее сыном. Как женщина, я отлично ее понимала.

За окном рассвело, но освещение почти не изменилось. Тучи закрывали солнце, а узкое окно не пускало свет в комнату. Унылое место. Нет, точно надо поскорее уносить ноги. Мне бы только выскользнуть в коридор, а там… Додумать эту мысль не успела – дверь снова распахнулась. Я обернулась на звук и застыла. В комнату вбежал мальчик лет трех. У него были кудрявые рыжие волосы и синие глаза, а еще милые ямочки на щеках. Они появились, когда ребенок мне улыбнулся.

– Мама! – малыш протянул ко мне руки и шагнул навстречу.

Осознание прошибло меня молнией: старуха выполнила свою часть сделки. Я – мать. В то же мгновение я поняла, что никуда не сбегу. Просто не смогу. Никогда и ни за что не брошу сына.

Едва наши взгляды встретились, и с губ ребенка слетело заветное «мама», я пропала. Все мое «я» отозвалось на этот призыв. Я не помнила, как родила этого мальчика, я не растила его, но все равно была его матерью. Этот ребенок мне родной – я остро ощущала нашу близость. Он – часть того тела, в котором сейчас нахожусь. Эта связь незримая, но прочная. Если существует память тела, то это она.

Я упала на колени и развела руки. Ребенок тут же бросился в мои объятия. Прижимая его к груди и гладя по шелковым волосам, я плакала.

– Какой же ты красивый, какой славный, – шептала, покрывая его лоб, глаза и щеки поцелуями. – Мой мальчик, мой малыш.

– Ивар! – окрик заставил дернуться нас обоих. Вслед за ребенком в комнату вошла дородная женщина лет пятидесяти. – Кому я велела не покидать детские покои? Простите, миледи, – это уже ко мне, – не уследила.

– Что вы, – ради такого дела я рискнула заговорить. – Я рада, что он пришел. Можно он немного побудет со мной?

Женщина смутилась:

– Как вам угодно, миледи. Кто я такая, чтобы спорить с вами.

Итак, мое положение прояснилось. Я – жена (теперь уже вдова, но об этом еще никто не знает) некоего тойона. Сложно сказать, насколько велики мои полномочия, но слуги подчиняются. По крайней мере, их женская часть. Мужчины же выполняют приказы свекрови. Она пользуется большим уважением, чем я. Именно ее следует опасаться в первую очередь. К тому же она ненавидит меня. Чтобы это понять, не надо обладать особой проницательностью.

Но, несмотря на все свалившиеся на меня неприятности, я наслаждалась новой ролью. Мы с малышом играли и смеялись до упаду, пока няня не сказала, что Ивару пора обедать. Я отпускала его неохотно, вбирая в себя любовь ребенка, как губка – воду. Кто знает, увижу ли его еще?

Чуть дверь за няней и мальчиком закрылась, как я потребовала у служанки зеркало. Оно отличалось от привычных. Бронзовое, с резной рамой и ручкой. Отражение получилось неясным и искаженным, но мне хватило.

На вид мне лет двадцать. Неожиданное омоложение. А еще я сбросила килограмм пятнадцать, не меньше. Новое тело было стройным и гибким. Я и в лучшие годы не могла похвастаться столь тонкой талией и длинными волосами.

Внешность походила на мою, и я не испытала шока, не узнав свое отражение. Но главное – это тело способно рожать. Оно уже произвело на свет сына и в состоянии выносить других детей.

Мое заветное желание исполнилось. Остался «сущий пустяк» – выжить.

Чтобы себя занять – от безделья в голову лезли пугающие мысли о грядущем суде – я заговорила со служанкой, имя которой подслушала из ее разговора с другими.

– Руна, – обратилась к ней, – откуда ты?

– Я родом из Ригии, миледи, – она отвечала, опустив глаза в пол. – Это на юге от Ибрии.

Я присмотрелась к женщине. У нее были черные волосы и смуглая кожа. Тогда как у местных, включая меня, волосы с рыжиной, а кожа – светлая.

Незнакомые названия мало что мне сказали, но представление о мире дали. В первую очередь о том, что этот мир не мой.

– Как ты сюда попала?

– Морем, – прошептала она.

– Похоже, здесь все, так или иначе, прошли этим путем, – вздохнула я, вспомнив колодец с соленой водой, который оказался вовсе не колодцем.

– Мой корабль разбился о скалы. Я выжила и стала рабыней, – Руна кивнула на окно.

Я поежилась, представив, через что прошла Руна. Не хотела бы очутиться на ее месте. Я посочувствовала ей, в какой-то степени мы обе здесь заложницы.

– Вы никогда раньше мной не интересовались, – добавила рабыня.

– Я изменилась. Я пережила сущий кошмар. Это заставило меня по-другому взглянуть на жизнь, – сочиняла на ходу. – Расскажи о родине, – попросила Руну. Такой шанс узнать о мире хоть что-то грех упускать.

– В моей стране много солнца, – она мечтательно прикрыла глаза, – и света. Люди там улыбаются и смеются.

– Похоже, это отличное место.

– Так и есть, – кивнула Руна.

– Скучаешь?

Она как-то странно на меня посмотрела, словно я шпион, выведывающий тайную информацию. Следующие слова Руна произнесла совсем другим тоном – чересчур серьезным и сухим:

– Что вы, миледи, я счастлива, что попала в Ибрию. Теперь это мой дом, и я люблю его.

Сказанное от начала до конца было ложью. Но кто я такая, чтобы спорить?

– Ты много где бывала в Ибрии? – спросила о другом.

– Только здесь – в крепости рода Арвид. Такие, как я, не путешествуют. Какой в этом смысл? Чем другие крепости отличаются от нашей? Да и опасно это. Кланы воюют между собой с тех пор, как не стало короля. С его уходом жизнь в Ибрии стала хуже. Не удивительно, что люди до сих пор молятся о его возвращении.

Я не дышала, так заинтересовал меня рассказ. Столько информации в паре предложений! Особенно привлекла история о короле, но услышать ее в этот раз не довелось.

В дверь постучали. Впервые за все время. Прежде все только и делали, что входили без спроса.