Не было особого смысла искать доказательства того, что он не убивал Ноя, не сейчас, поэтому она не стала их смотреть, а потягивала пиво, пытаясь понять, что сказать. Обойти блоки Вулфа было сложно, но не слишком сложно - она набралась кое-какого опыта кодирования в ходе работы на своего отца - так что, очевидно, отправка электронной почты была не проблемой.
Она должна была предупредить его. Потому что помимо того, что она не хотела, чтобы ее отец умер, она также не хотела, чтобы Вульф был тем, кто заберет его жизнь. У нее было такое чувство, что Вульф и раньше забирал жизни, в ходе своих операций морского котика. Но это была война. А это было бы убийством, чистым и простым, и она не хотела, чтобы ему пришлось это делать, а также все другие вещи, с которыми он имел дело. Потому что несмотря ни на что, она заботилась о нем.
В конце концов, она остановилась на: Папа. Я в безопасности. Но он придет за тобой. Защити себя.
Вероятно, ей следовало бы сказать ему, где она находится, но как только она начала вводить свое местоположение, она остановилась, и какое-то странное нежелание делать это одолело ее.
Если бы отец знал, где она, он бы ворвался и спас ее, и он бы причинил боль Вульфу в придачу, а она этого не хотела. Она предпочла бы остаться здесь, как его пленница, чем допустить, чтобы с ним что-то случилось.
И он был ее другом задолго до того, как стал ее похитителем, и эти чувства не исчезли просто так.
На самом деле, она думала, что, может быть, ей даже нравится то, что она была здесь. Что, возможно, она вообще не хочет, чтобы ее спасали. Потому что к чему еще ей было возвращаться? Дом ее отца. Работа ее отца. Все, что она делала, вся ее жизнь была сосредоточена вокруг ее отца. И, честно говоря, теперь, когда она об этом подумала, то поняла, насколько у нее была скучная и ограниченная жизнь. Она не была уверена, что хочет туда возвращаться. Совсем.
Не то чтобы она представляла себе, какую жизнь проведет в плену у Вульфа, но она должна быть лучше, не так ли?
Поэтому она не стала выдавать свое местоположение, оставив предупреждение таким, каким оно было, и допила свое пиво. Сидя перед компьютером и слушая только звук воды, плещущейся о корпус лодки.
Она не проверяла дверь, она знала, что она будет заперта. И все, что ей потребовалось, это пара минут тишины, чтобы полностью осознать, что Вульф все еще не вернулся. Что он ушел расстроенный и она не знала, где он сейчас.
Его не было некоторое время, оставив ее сидеть с болью в сердце, созерцая третью бутылку пива. Потом она услышала, как в замке повернулся ключ, и все внутри нее подпрыгнуло, когда дверь открылась и он вошел в каюту.
Высокий, массивного телосложения, темные кончики его ирокеза почти касались потолка, а его, как драгоценные камни, яркие глаза встретились с ее глазами. Он был зол, она чувствовала, как он излучает физическую силу, и видела остатки боли и горя в его взгляде.
И все, что она смогла придумать, это сказать ему, что он был прав насчет ее отца все это время. Что он не одинок в том, что его предал кто-то, кто должен был любить его, что ее тоже предали.
Она не знала, что хотела прикоснуться к нему, пока он не выслушал то, что она должна была сказать без единого слова. И она увидела в его глазах безмолвное сочувствие. Затем она обнаружила, что сокращает расстояние между ними, потому что ей вдруг стало холодно, а он излучал такой жар.
Он сказал ей не прикасаться к нему, когда уходил, но, когда он протянул руку, чтобы взять ее лицо в ладони, она поняла, что куда бы он ни ходил и что бы ни делал, он пришел к какому-то решению.
Потом он рассказал ей об этом решении, и она не удивилась. Когда его мир рушился, он держался за единственное, что имело для него хоть какой-то смысл. Его миссия.
Она была рада, что он ясно дал ей это понять, потому что это помогло ей принять собственное решение. Она остановит его. Так или иначе, она это сделает. Она не могла позволить ему хладнокровно убить ее отца. Она просто не могла.
Но до тех пор у них был этот момент.
Этот медленный, глубокий, болезненный поцелуй. Где ни один из них не должен был думать об отцах, миссиях или смерти. Где было только тепло чужих губ и их сладкий вкус. Скольжение языков и горячее давление тел.
Его руки были такими нежными, а поцелуй таким сладким. Он был таким крупным мужчиной, в нем таилось столько насилия, и все же он обращался с ней так, словно она была сделана из прекрасного фарфора.
Он обращался с ней, как с драгоценностью.
Слезы выступили у нее на глазах, а в горле неожиданно появился ком. Но ведь она не была ему дорога, не так ли? Все, что между ними было – это ложь.
Ты больше не должна любить его. Все это не должно иметь значения.
И все же оно имело. Так оно и было.
Словно почувствовав ее отчаяние, Вульф оторвался от ее губ, его большие руки обхватили ее подбородок, его пристальный взгляд изучал ее лицо.
- В чем дело?
Она не хотела говорить ему, учитывая то, к чему это приведет. Но время для сдерживания уже давно прошло.
- Это вообще реально? - ее голос был не совсем ровным. - Я имею в виду нашу дружбу. Ты когда-нибудь заботился обо мне? Или я была просто еще одним средством для достижения цели?
Что-то изменилось в его лице, вспышка боли, стыда. Он ответил не сразу, его большие пальцы двигались по ее подбородку, поглаживая ее. По всему ее телу пробежали мурашки.
- Я помню, что тебе нравились Аид и Персефона, - мягко сказал он. - Потому что ты думала, что Персефона в конце концов получила все, что хотела. Парень, лето, видится с ее мамой. И когда я сказал тебе, что это было здорово, но ей все равно пришлось провести половину своей жизни в Подземном Мире, ты сказала: «Ты предполагаешь, что она этого не хотела». Я подумал, это умно. Мне просто нравились Тесей и Минотавр, потому что он должен был убить монстра, - одна его рука потянулась, чтобы убрать волосы со лба. - И я помню, как ты рассказывала мне об одном из своих учителей. И как он много сопел и сделал ошибку, проверяя один из твоих тестов по алгебре. Потом был тот день, когда ты рассказывала о своей маме. О том, как она разрешала тебе залезть в свой шкаф, чтобы ты могла посмотреть на все ее красивые платья. Иногда она позволяла тебе примерить и ее туфли, и то, что ты действительно скучала по ее объятиям. Поэтому я обнял тебя, потому что ты выглядела такой грустной, что я не мог этого вынести, - он убрал пальцем прядь ее волос. - Я помню, как однажды мы поспорили о «Властелине колец» и «Хоббите». Я предпочел «Хоббита», потому что в нем был дракон, а ты пыталась доказать, что «Властелин колец» был лучше, и цитировала мне какие-то эльфийские стихи, как будто это должно было заставить меня передумать.
Он помнил. Он помнил все.
Ее горло сжалось еще сильнее, так что она едва могла дышать. Пришлось выдавить из себя слова:
- А ты только и сказал: «Да, но драконы».
- Я впервые вижу, как ты теряешь дар речи, - его губы изогнулись в улыбке, от которой у нее забилось сердце. - Тебе всегда было что сказать, у тебя всегда было свое мнение, и ты всегда была готова его отстаивать. Ты была такой умной. Я так трепетал перед тобой. Но самое замечательное в тебе, Лив, то, что ты никогда не говорила со мной как с идиотом. Ты всегда говорила со мной так, будто я такой же умный, как и ты. Мне это нравилось. Мне это очень нравилось, - его большие пальцы снова и снова поглаживали ее подбородок, нежными движениями, лаская. - Мне нравилось, что ты всегда хотела знать, о чем я думаю, и всегда слушала, что я говорю. Я помню, как однажды пытался всучить тебе Nine Inch Nails, потому что их тексты были такими классными, такими же хорошими, как и фолк, который ты слушала. Я мог бы сказать, что ты не хотела, но в следующий раз, когда я пришел, ты начала свою гребаную обличительную речь об одной из их песен.
На этот раз она не могла остановить слезу, которая скатилась по ее щеке, и она не могла говорить, не тогда, когда он держал ее так, прикасался к ней так. Рассказывая ей обо всем, что они говорили в библиотеке ее отца много лет назад.
