В Высшей школе КГБ роилось гигантское количество людей, и все эти люди, начиная от уборщицы и, само собой, заканчивая руководством, знали, кто такой полковник Лукомский, и что он из себя представляет. В этом большом человеческом скопище, сконцентрированном внутри оболочки из желтоватого кирпича, можно было пребывать несколько лет и не иметь представления (и даже не подозревать!) о существовании какого-то там начальника, какого-то там подразделения, но вот Боба все знали в лицо. Ибо игнорирование опасности граничит с безмозглостью. Габаритный источник угрозы требовал к себе повышенного внимания.

Необстрелянных новичков и потерявших бдительность ждала суровая кара. Задремавших в пруду карасей щука щёлкала нещадно. А сейчас она поедала котлету по-министерски, методично расчленяя её на кусочки и отправляя во врата пищеварительного тракта.

– Приятного аппетита, Борис Евгеньевич!

За столик полковника подсел человек в морском кителе с такими же, как и у Лукомского шестью большими звёздами на плечах.

– Спасибо, – медленно ответил Лукомский после паузы. Нужно было время, чтобы тщательно пережевать и проглотить пищу.

Появившаяся официантка офицерской столовой улыбнулась, поздоровалась и по-военному чётко и быстро объявила:

– На первое у нас сегодня борщ, рассольник, рыбный суп, на второе – бефстроганов, свиная отбиваня, котлета по-министерски, судак отварной, гарнир – картофельное пюре, гречка, рис, салаты…

– Рассольник, – офицер в черной форме жестом остановил официантку, – бефстроганов с пюре, салат из свежих овощей и компот.

– Сейчас принесу, Леонид Григорьевич.

Капитан первого ранга Алексашин был в закрытом заведении фигурой № 2, занимая должность заместителя начальника школы по строевой части. Адепт воинской дисциплины был властен, требователен и суров. Высокий и внушительный, как Александрийский столп, прямой и несгибаемый, как корабельная мачта, грозный и беспощадный, как палубная артиллерия. Капитан первого ранга внушал священный трепет и непроизвольное уважение.

Из-за цвета формы за глаза его называли Железнодорожником или Чёрным полковником. Его паблисити было огромным и не уступало «славе» Лукомского.

– Заходил сейчас в общую столовую. Твои там сегодня в наряде по кухне?

– Мои.

– Оно и видно. На камбузе порядок.

Лукомский пристально посмотрел на Алексашина. Уж не подвох ли?

– Твои гвардейцы везде отличаются, – продолжил капитан первого ранга. – И в касках, и в кастрюлях. Везде первые.

– Они первые в другом деле. Девкам юбки задирать.

– Ты по-стариковски-то не рассуждай, Борис Евгеньевич! Сам-то раньше, небось, красоткам проходу не давал, а?

– Чего, Леонид Григорьевич, прошлое ворошить. Кто помянет старое, тому глаз вон.

– Ну, Кутузова или Нельсона я из себя делать тебе не позволю, – пошутил Алексашин. – Мне их регалии ни к чему.

– А мне не нужны заботы с поварихами.

– Ты это о чём?

Лукомский немного помедлил с ответом, словно обдумывая про себя предложение, и изрёк:

– За этот год у меня уже двое на них женились. И ещё один заявление подал. Такая тенденция мне не нравится.

– Это их сугубо личное дело. Запрещать мы не можем.

– Не согласен, Леонид Григорьевич, – Лукомский взмахнул ножом и вилкой. – Тут затронут престиж моего факультета и честь школы! Жена чекиста должна быть ему под стать: с высшим образованием, эрудированной, сознательной и преданной не только ему, но и делу партии!

– Согласен! Но разве Ленин не говорил о роли кухарок в деле управления государством?

– Не передёргивай, пожалуйста!

– По мне так это наглядная иллюстрация предначертаний вождя! – не унимался Алексашин. – Твой подчинённый не первый и не последний, кто собирается жениться на работнице столовой. Ты пойми, пока мужчины и женщины живут в одном здании, как ни старайся их контролировать, а грех Адама и Евы они извернутся, а умудрятся провернуть. Увы, тут я бессилен. Я несколько раз ставил вопрос ребром еще до переезда школы в новое здание о недопустимости смешанного заселения общежития. Но мою точку зрения не поддержали! – капитан первого ранга нахмурился, – она, видите ли, противоречила концепции автономности жизнеобеспечения режимного объекта. Так что теперь пожинаем плоды. Твоё подразделение в частности. Твои орлы на пятом этаже общежития?

– На пятом.

– Гарем на третьем. Так ты радоваться должен, Борис Евгеньевич! Ваши показатели не смогут спровоцировать демографический взрыв.

– Пока я начальник 9-го факультета, я буду бороться с этим явлением! Я их отважу к молодухам шастать! А кому будет не нравиться – пусть пишут рапорт! Отчислю!

– Не затевай стрельбы по воробьям! Бесполезно! – Алексашин махнул рукой и наставил на Лукомского холодные глаза, окаймлённые тяжёлыми веками. – У меня к тебе вопрос. В твоей же епархии арабы?

Лукомский утвердительно кивнул.

– Не буду тянуть кота за хвост. Найдётся на их кафедре вакансия для молодого специалиста?

Направляемая полковником в рот вилка заметно снизила скорость своего перемещения.

– Это не в моих правилах, – продолжал Алексашин, не дожидаясь ответа. – Протекционизм, патронаж… Но дружба, сам понимаешь! Товарищ спрашивал. А я с ним и Крым, и Рым, и воду, и медные трубы!

– Баба?

– Кто? Товарищ? – большие висящие мешки под глазами Алексашина надулись винными бурдюками.

– Арабист.

– Арабист? А, ну да! – лицо, принявшее до этого рельеф вырубленной в скальных фиордах маски, оттаяло. – Девушка. Племянница моего друга. Двадцать пять лет.

– Молода.

– Этот параграф быстро устаревает.

– Замужем?

– Да.

– Это хорошо, – Лукомский отодвинул пустую тарелку. – В конюшне сплошь жеребцы.

– Арабские чистокровные.

– Всякие, – начальник 9-го факультета вытер губы салфеткой. – И владимирские тяжеловесы, и орловские рысаки, и дончаки, и ахалтекинцы.

Официантка, принёсшая заказ, расставила обед перед Алексашиным и, одарив его дежурной улыбкой, удалилась Афродитой, обделённой вниманием седого Посейдона.

– Так что? – капитан первого ранга, не глядя, вытащил из хлебницы ломтик бородинского.

– Мест нет.

Клише гостиничного вахтёра заставило Алексашина поперхнуться давно выделявшейся слюной. Уязвлённые железы внутренней секреции вздули мешки до угрожающих размеров и вытолкали из орбит рачьи глаза, накаченные коктейлем удивления и злобы.

– Профессорско-преподавательский штат укомплектован, – грянуло как приговор. Вердикт отбил Алексашину аппетит и испортил настроение.

– Обрадовал! – он хлопнул ладонью по скатерти. – На кой ляд антимонию разводил?! – ему было обидно и неловко угодить в позицию просителя, получившего отказ. Да при его-то верховенстве! Каково, а?

Бить кулаком по столу и стоять на своём до победного конца было делом, заведомо обречённом на провал. Алексашин зачерпнул ложкой суп и проглотил порцию рассольника вперемежку с горькой обидой.

А Лукомский кинул тонкую дольку лимона в чай, тщательно размешал ложкой сахар и сделал глоток. Он любил чай с лимоном и не любил варягов. Инородные элементы в его владениях были совершенно ни к чему.

Глава 11. Летний лагерь

На дальних окраинах Московских земель на берегу безымянной речушки, извивавшейся в густой дубраве, ютилось поселение из неказистых домишек, переходившее во владение от одного царского вельможи другому. Частые неурожаи, падёж скота и повальная хвороба мирян, не отличавшихся богатырским телосложением и долготою лет, снискали местности дурную славу.

Даже барский дом, за строительство которого брались самые модные столичные зодчие прошлых времён и который должен был стать архитектурным шедевром, так и не был достроен. Брошенный скелет усадьбы постепенно стал вместилищем мусора и нечистот, склепом неосуществлённых прожектов, символом тщетности борьбы с чёрными силами, проклявших эту землю.

Но на Лубянке в проклятия не верили. Материалисты из грозного ведомства посчитали округу удобным районом для размещения учебно-подготовительного центра Высшей школы КГБ. На подготовительном отделении, сокращенно именуемом «ПэО», были организованы полугодичные курсы, с которых успешно сдавшие экзамены кандидаты, зачислялись на первый курс.