Увы, я далеко не хорошенькая. Я поняла это очень рано, когда еще была ребенком, все называли меня «миленькой», а сестру – «красавицей». Губы у меня очень тонкие, глаза посажены слишком близко, да и нос, мягко говоря, великоват.

В подростковом возрасте в дополнение к моей некрасивости я еще и растолстела. Мама заставила меня сесть на диету, говоря, что это необходимо для моего здоровья. На самом же деле это требовалось ей самой, для ее самолюбия. Дочь вроде меня была для нее настоящим позором. По мере того как я набирала килограммы, мама все больше от меня отдалялась, и я это чувствовала. Она все реже разговаривала со мной, становилась все раздражительней. А потом она ушла. Как-то вечером, когда я вернулась из лицея, на кухонном столе меня ждала записка. «Мне нужно побыть одной. Не ищите меня. Я скоро вернусь». Подписи не оказалось, но я сразу узнала ее почерк. Папа мгновенно сменил маму на бутылку. Ромен стал куда-то исчезать по ночам. Эмма целыми вечерами не сводила глаз с входной двери. А я перестала нормально питаться.

Вернулась она через триста сорок три дня к моим двадцати четырем килограммам весу. От меня остались лишь кожа, кости, да еще нос. Мама сказала, что так дело не пойдет и обвинила отца: дескать, он не замечал, что со мной происходит что-то неладное. Но ведь это было нормально, что он ничего не замечал, – ведь у него все это время постоянно двоилось в глазах, вот я и казалась ему толще. Меня поместили в клинику, и врачи повесили на меня ярлык со словом, за которое полагается немало очков при игре в скрэббл[27], а мама отвоевывала свое место хозяйки дома, пока я возвращалась к жизни. С тех пор я никогда уже не отказывалась от еды, однако продолжала взвешиваться по утрам, чтобы оставаться уверенной в том, что меня снова не бросят.

Дабы не пугать людей, я взяла за правило ежедневный уход за лицом и волосами. Парикмахерскую посещала раз в месяц, маникюр-педикюр обновляла раз в две недели, регулярно пользовалась кремами, дважды в год консультировалась с диетологом. Я никогда не выходила на улицу без макияжа, обязательно использовала пудру, румяна, тушь для ресниц, помаду, ногти у меня всегда были как на картинке, после каждого мытья головы непременно проходилась по волосам «утюжком», а по воскресеньям тщательно подбирала одежду на будущую неделю. Но исполняла я все это на автомате, без всякого удовольствия. Однако в этот вечер я решила как следует посмаковать косметическое действо.

Я зажгла свечу с ванильным ароматом в ванной комнате, наложила маски на лицо и волосы и постаралась сосредоточиться, ощущая свою кожу, ласкающую нежность и чудную освежающую приятность косметических средств. Затем я погрузилась во вспененную ванну с небольшим количеством почти горячей воды. И мгновенно почувствовала разрядку. Прикрыв глаза, я позволила мышцам окончательно расслабиться, а голове приказала замедлить мыслительный процесс. Замедлить. Замедлить.

Я уже пребывала на грани блаженного забытья, когда раздался звонок моего телефона. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Не медля, я вылезла из ванны. Я совсем забыла, что сегодня пятница и скоро восемь часов. Мне бы следовало давно быть в пути.

– Я знала, что ты обязательно придешь!

Натали горячо обняла меня. Она надела свое свадебное платье и держала в руках тот же букетик, что и десять лет назад.

– Пришлось сесть на диету, чтобы в него влезть… Ах, как же я счастлива, что ты здесь!

Я бы тоже, наверное, была счастлива, если бы не тревожилась так сильно. Несколько секунд передышки – я постояла, уткнувшись лицом в плечо Натали, прежде чем решилась предстать перед остальными гостями. Собрались все наши общие друзья. Все те, для кого мы были не кем иным, как «Полиной и Беном». Внешне я осталась, впрочем, той же, кого они знали. Придется нацепить свою самую широкую из улыбок и притворяться расслабленной и веселой, чтобы не выглядеть той, у кого одна только мечта – поскорее нырнуть под свое одеяло.

– Мама! Папа говорит, что мне нельзя пить сампанский сок, ну скази, ведь мозно, мозно?

Жюль, открыв дверь в прихожую, тянул меня внутрь зала, прямо к барной стойке. Я подняла его и взяла на руки, а он начал отбиваться, чтобы спуститься. Прошла почти неделя, как мы расстались, а он не соизволил даже меня поцеловать! Мне захотелось сделать ему приятное и подать чашечку сока.

– Нет, дорогой мой, шампанское – для больших.

– Я узе больсой!

– Да, ты уже большой мальчик, но недостаточно большой, чтобы пить шампанское. Хочешь апельсиновый сок?

– Почему это только для больсих?

– Потому, что это – спиртное.

– А почему спирт ноет?

– Послушай, сынок, иди-ка, поиграй с Элизой, Эстебаном и Айной. Мама должна со всеми поздороваться.

– А зачем ты долзна поздороваться?

Я оглядываюсь в поисках выхода и сразу же вижу Бена, прислонившегося к стене и оживленно болтающего с двумя друзьями новобрачных. Он послал мне мимолетную улыбку, не прерывая разговора. Так вот кем я стала теперь для него: случайной знакомой, кому можно издалека едва заметно улыбнуться! Я обернулась к Натали со словами:

– Я вот что думаю – а не выпить ли и мне немного «сампанского сока»?

Она расхохоталась и повлекла меня к стойке, но в это время я почувствовала, что кто-то нежно обвил меня руками за плечи. Я быстро обернулась, готовая к жесткому отпору. Но я уже явно расслабилась.

– Я так рада тебя видеть!

У меня едва хватило времени, чтобы разглядеть светлые волосы Жюли до того, как она бросилась мне на шею. Я тоже крепко обняла ее и прижала к себе.

Когда дома, лежа перед телевизором под своим одеялом, я мысленно переносилась в Нью-Йорк, в Аббатство Даунтон, Вашингтон или Винтерфелл; когда я была в шкуре то адвокатессы, то домохозяйки, то модели, окруженной либо славными сожителями и всемогущим супругом, либо драконами, – разве стоило все это подлинных дружеских объятий!

– Итак, куда ты пропала? Почему не отвечала на звонки? Как же ты исхудала! Что скажешь о моей новой стрижке?

Жюли осаждала меня вопросами. В нескольких словах я попыталась ей объяснить, что мне необходимо было закапсулироваться в ожидании того, что время сделает свое дело, она все поняла, хотя могла бы и высказаться менее эмоционально:

– Если бы меня вот так же бросили, уж я-то не постеснялась бы вывалить ему на голову кучу дерьма, да-да, чтобы научить его жизни. А ты уверена, что он никого не завел? Запомни, мужики никогда не уходят, если у них никого нет, для этого они слишком трусливы.

С Жюли я познакомилась на курсах. Она постоянно опаздывала на занятия, хотя никогда не прогуливала, носила кожаные штаны и нагло разговаривала как с преподавателями, так и с учащимися, но всегда получала самые лучшие оценки. В группе все ее терпеть не могли. Но меня она завораживала. Она принимала все и прежде всего себя. Полная моя противоположность. Однако, пробившись через ее броню, я вскоре поняла, что мы вовсе не такие уж разные. Она потеряла мать два года назад, засовывала два пальца в рот после каждого приема пищи и всячески скрывала свою всепоглощающую страсть к Ларе Фабиан, то есть нас многое сближало.

Натали не сразу ее приняла. Она утверждала, что та ей не нравилась, хотя на самом деле ей не нравилось то, что Жюли представляла для нее угрозу. Я поклялась ей головой Дражича[28], что за ней навсегда останется место моей лучшей подруги, после чего Натали стала находить Жюли менее неприятной. Обещание до сих пор остается в силе, хотя за это время девушки очень сблизились. Но стоило мне по неосторожности начать отдавать предпочтение Жюли, как мадам начинала страшно сердиться. Тридцатилетняя женщина – такой же подросток, как и все остальные.

С бокалами в руках мы уединились втроем в увитой зеленью беседке парка. Все, мимо кого я проходила, приветствовали меня парой-тройкой теплых слов. Сначала я думала, что это будет меня страшно раздражать, однако на деле оказалось даже приятным. Через стеклянную дверцу беседки я видела, как на дорожке резвился Жюль, играя с другими детьми. Бен по-прежнему подпирал стену, явно увлеченный тем, что ему рассказывала маленькая хорошенькая брюнетка, чье лицо мне показалось знакомым. Но никаких законных прав у меня на него больше не было, я даже ревновать не имела права. Натали положила руку мне на бедро.