– Ты мне ещё ничего не сказала такого, что могло бы полностью удовлетворить мое всё возрастающее любопытство, – ухмыльнулся граф. – Теперь мне хотелось бы поговорить о некоем месье Анжели, дорогуша!

Увидев его напрягшееся лицо, Жаклин запаниковала. Такого неудержимого страха ей не приходилось переживать никогда. Она сидела на полу не дыша. С трудом переведя дыхание, сказала почти шёпотом:

– Об этом господине я не знаю ничего!

– Именно такого ответа я и ожидал, – спокойно отреагировал на её лживый ответ граф. – А не ты ли мне рассказала, что именно этот мерзавец застрелил мою Машеньку? А быть может, это ты приказала ему совершить это неслыханное злодейство?

– Нет, он убил девочку по своему желанию, – угрюмо пробормотала Жаклин.

– А почему он это сделал? Чем могло помешать ему несчастное дитя?

– Ваша дочь была помехой для его замыслов.

– Каких замыслов?

– Я не знаю. Он никогда не посвящал меня в свои планы.

– Тогда какая такая «дружба» связывала вас?

– Никакой дружбы не было, – ответила Жаклин. – Он просто использовал меня как ширму для своих делишек.

– Каким же образом он это делал? – наседал граф.

– Не знаю. Он заставил меня обосноваться в Оренбурге и открыть шляпный салон.

– Ширма неплохая. Но для чего?

– В подвале салона он хранил деньги.

– Какие деньги?

– Медные.

– Гм-м-м… И много?

– Десятки бочонков.

– Они и сейчас в подвале?

– Не все. Там осталось всего только десять.

– А где остальные?

– Понятия не имею. Он их вывез куда-то.

– Так чем же помешала этому негодяю моя дочь?

– Я привезла её в Оренбург тайно, вопреки его воле, и скрывала долго от людей.

– Не вижу связи между деньгами, моей доченькой и причиной её убийства?

– Анжели боялся, что девочку могут увидеть. Он полагал, что на появление девочки бурно отреагирует местная общественность, – вздохнула Жаклин. – А это его не устраивало. А ещё его не устраивал ваш приезд в Оренбург, господин граф. Анжели испугался. Он понял причины вашего приезда, и это решило судьбу девочки!

– Теперь что, выходит, не ты, не Анжели, а именно я повинен в смерти своей дочери? – обомлел от такого кощунственного обвинения граф.

– Бог свидетель, я была против смерти девочки, но Анжели меня и слушать не захотел, – начала оправдываться Жаклин. – А теперь не мучайте меня, Александр Прокофьевич, а лучше убейте, если хотите.

Граф понял, что негодяйка рассказала ему почти всё, что знала. И он решил прекратить свой допрос «с пристрастием».

– Демьян, – позвал он слугу.

– Здесь я, Ляксандр Прокофьевич, – вбежал тот, с беспокойством глядя на своего разгневанного господина.

– Запри эту дрянь, – граф указал на съежившуюся Жаклин, – в её спальню и выставь рядом с дверью стражу. Всем, кто в этом доме, передай, чтобы глаз с неё не спускали и не разговаривали с ней!

– А кормить, поить? – спросил Демьян.

– Это можно. Но только не перекорми!

Огромный Демьян, без особых усилий, как куклу, поднял Жаклин с пола и, легко держа её на вытянутых руках понёс, как приказано, в спальню.

– Пусть ко мне приведут Баркова, – крикнул ему вслед граф. – Но не сейчас, а чуть позже. Приблизительно через час!

Амина долго обсуждала с Архипом вопрос «что делать?». Потом они срочно созвали сход жителей, на котором объявили о том, что всем нужно идти в лес, особенно мужчинам.

– Сладим! За нами дело не станет! – уверяли мужики.

Мужское население Степных Огней разделилось. В то время, когда одни валили лес и обрубали сучки, другие на санях перевозили брёвна в умёт.

Лесорубы выстроили шалаши и жили в лесу. Возвращаться домой после тяжёлой работы не было сил. Трудились с утра до ночи. Чтобы сэкономить время, точили пилы и топоры после работы.

Архип руководил людьми, не жалея себя. Целыми днями он пропадал в лесу, но остаться там на неопределённое время не решался. Он ежедневно говорил себе, что заготовка леса для укреплений – самая важная часть подготовки к обороне и его присутствие на вырубке просто необходимо. Но когда он попадал домой, тяжёлый дурман любви размягчал волю, притуплял сознание. Он мучился, задыхался, терял себя и снова с наступлением утра находил свою былую сущность, но лишь для того, чтобы на протяжении дня терзаться вдвое сильнее.

Ания по-прежнему была нежна и лукава. Он видел, что девушка очень любит его и не скупится на ласки. И он любил её тем острее и неутомимее, чем лучше понимал, что только она занимает все его мысли и сердце своим необъяснимым очарованием. Иногда на вырубке, вдали от неё, он спрашивал себя: «В чём дело? Когда же это всё закончится? Ведь знаю, что любит, тогда чего эдак мучаюсь?» Но он тут же сам себе отвечал: «Ничего, всё зараз сладится, всё образумится. А крадусь я к ней в спальню ночью, как вор, ухожу от неё разбитым и пустым, словно яйцо выеденное… Господи, как я люблю её!»

Как-то раз в лес на вырубку приехала Амина. Она собрала вокруг себя всех:

– Как долго ещё лес валить собираетесь?

Архип нахмурился. Он ещё минувшим вечером сказал ей, что работы в лесу осталось на два дня. Так чего ради она вдруг появилась на вырубке? Чтобы лично убедиться – не лжёт ли он?

Мужики затихли и смотрели по сторонам. Архип почувствовал, что они ждут, когда ответит за всех именно он.

– За два дня управимся, – сказал тогда Архип, пересиливая себя. – А там уж легче будет.

Амина поприсутствовала ещё какое-то время, после чего уехала. А мужики опять дружно навалились на работу.

Архип вкалывал наравне со всеми. Он старался отвлечься от мыслей об Ании, которые, как и прежде, не давали ему покоя. Архип работал так старательно и усердно, что не заметил, как стемнело, а усталость валила с ног. Эту ночь он решил провести с мужиками в лесу и решительно воткнул в ствол поваленного дерева топор.

Поздно ночью, на ворохе веток в шалаше, бодрствуя в холодной темноте среди храпа спящих, Архип пережил приступ безысходной тоски. Хотелось выть, кусать полушубок, умереть. Ания! Ания! Что ты делаешь сейчас? Он понял, что не может жить без неё ни единой минуты. Он тоскует по ее лукавым глазам, по её ласковым словам, что она страшна ему своей красотой и недоступностью.

Вскоре физическая усталость одолела его. Отдав дань сомнениям любви и ревности, он заснул. А утром уже некогда было думать о личной жизни…

Через два дня, как и обещал Архип, с вырубкой леса было покончено. Уставшие мужики провели ночь в семьях, а с наступлением утра дружно вышли на работу в умёте.

По подсчётам Амины, заготовленных стволов должно было вполне хватить на обнос умёта высоким крепким частоколом. Ильфат привёз из города много оружия, большой запас пороха, а ещё больше топоров, молотков, пил и гвоздей.

Амина, к удивлению всех, «назначила» себя главным кашеваром. Её присутствие вдохновляло мужиков: у неё был неиссякаемый запас энергии и весёлости; ее любили, уважали и охотно слушали. Амина не стеснялась ударить или выставить на безобидное посмешище любого мужика и была внимательна и участлива.

В эти дни Архип очень подружился с ней. Он восхищался её весёлым спокойствием и завидной самостоятельностью. Амина освежающе влияла на Архипа. С нею все нерешённые вопросы казались проще, и она хорошо понимала его.

– Лечись, лечись, Архипушка, – сказала она однажды, глядя, с каким запалом он работает.

– А что? – откликнулся Архип, не совсем понимая, о чём она говорит.

– Дела больше – любви меньше, – как-то загадочно сказала Амина. – Всецело подчиняться любви, так лучше на свете не жить!

Он много думал о её словах. Конечно, она не знала и, видимо, не понимала такой любви, как у него к Ании. Хотя кто знает? Они с Аниёй очень любят друг друга. Но Амина, как думал Архип, не испытывала любви мучительной, томящей, разрушающей душу. Такую любовь она отождествляла с болезнью…

Он чувствовал себя день ото дня лучше. Частокол вокруг посёлка рос не по дням, а по часам. Мужиков охватил азарт строительства. К середине второй недели с начала работ по укреплению посёлка, азарт достиг высочайшей точки напряжения.