Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Когда вся моя одежда, включая мокрые трусы, оказывается в мусорном мешке, она берет маленький шланг из белого пластика, надетый на кран в ванне.

– Бойлер сломался, придется обойтись так, – говорит она и начинает поливать меня из шланга.

От ледяной воды у меня перехватывает дыхание, как тогда, дома, когда я упала из лодки и холодное черное море пыталось меня проглотить. Мегги выдавливает шампунь мне на голову и грубо втирает его в волосы. На желтом флаконе написано «без слез», но я плачу. Покрыв меня мылом с головы до ног, она снова целиком обливает меня холодной водой. Я стараюсь стоять спокойно, как она велела, но меня трясет, а мои зубы стучат, как зимой.

Закончив, она вытирает меня жестким зеленым полотенцем, ведет обратно в мою новую спальню и сажает на покрытую радугами кровать. На мне ничего нет, мне холодно. Мегги на минуту выходит из комнаты, и я слышу, как она разговаривает с мужчиной, который говорил, что он мой новый папа, хотя я видела его в первый раз в жизни.

– Она выглядит точь-в-точь так же, – говорит он, и Мегги возвращается со стаканом молока.

– Выпей.

Я беру стакан обеими руками и делаю пару глотков. У молока странный привкус, оно напоминает мел, совсем как то молоко, которое она давала мне в доме для отдыха.

– Все до дна, – командует Мегги.

Когда стакан пустеет, я вижу, что ее лицо снова круглое и улыбчивое. Я рада. Другое ее лицо мне не нравится, я его боюсь. Она открывает комод и достает оттуда розовую пижаму. Помогает мне одеться и подводит к зеркалу.

Первым делом я обращаю внимание на волосы. Они гораздо короче, чем были, когда я смотрела на себя в прошлый раз. Теперь они по подбородок.

– А где мои волосы? – спрашиваю я и начинаю плакать.

Мегги замахивается рукой, и я замолкаю.

– Они были слишком длинные, их пришлось постричь. Они отрастут обратно, – говорит она.

Я смотрю на маленькую девочку в зеркале. На верхней части ее розовой пижамы написано слово из четырех букв: Эйми. Я не знаю, что это значит.

– Хочешь сказку на ночь? – спрашивает Мегги, и я киваю, что да.

– Тебе кошка язык откусила?

Никакой кошки я не видела, и язык, кажется, все еще во рту. Чтобы в этом убедиться, я болтаю им за губами. Мегги подходит к полке, где лежат разноцветные журналы, и берет из стопки верхний:

– Читать умеешь?

– Да, – отвечаю я и немножко выдвигаю подбородок – сама не знаю зачем. – Меня брат научил.

– Молодец брат. Тогда ты можешь это почитать. Тут целая стопка журналов «Сказочник» и еще кассеты, так что бери, когда захочешь. Вот Гобболино, твой любимый, – говорит она, бросая журнал на кровать. – Ведьмин кот, – поясняет она, потому что я молчу. Кошки мне совершенно не нравятся, и я хочу, чтобы она перестала о них говорить. – Раз ты умеешь читать, скажи мне, что написано у тебя на пижаме.

Я смотрю на пижаму сверху вниз, но теперь буквы вниз головой.

– Здесь написано «Эйми», – говорит Мегги, читая надпись за меня. – Теперь тебя так зовут. Это значит «Любимая». Ты же хочешь, чтобы люди тебя любили, правда?

– Но меня зовут Кира, – говорю я, поднимая на нее глаза.

– Уже нет, и если ты хоть раз произнесешь это имя под этой крышей, у тебя будут крупные неприятности.

Пятнадцать

Лондон, 2017 год

У меня проблемы.

Совершенно ясно, что у инспектора уже сложилось обо мне определенное мнение, но она не права. Единственное, в чем я виновата, – это притворство, притворство в отношениях. Все мы иногда притворяемся, что нам нравится кто-то или что-то: неудачный подарок, новая стрижка у подруги, муж. Мы так наловчились в этом, что можем провести даже сами себя. Это скорее лень, чем обман. Если признать, что любви больше нет, придется что-то с этим делать. Притворство в отношениях – сегодня обычная вещь.

Как только инспекторы уходят, я запираю за ними дверь, мечтая отгородиться от всего мира. Наверное, теперь можно добавить полицейских в список тех людей, кто считает, что знаком со мной. В этом списке уже есть журналисты, поклонники и мои так называемые друзья. Но они меня не знают. Они знают только ту версию, которую я им показываю. Колеса моей памяти крутятся в обратном направлении, как будто их заклинило в режиме заднего хода, и я снова проживаю тот вечер и вспоминаю события, которые мне совсем не хочется вспоминать. Инспектор Крофт права: мы действительно поругались в ресторане. Бен снова обвинял меня в измене. Я так старалась его разубедить, но он сердился все больше и больше.

«Успешные актрисы или красивы, или хорошо играют…»

Чем больше он пил, тем хуже становилось.

«про тебя нельзя сказать ни того, ни другого…»

Как будто он специально хотел сделать мне больно, добиться какой-то реакции.

«с кем же ты переспала, чтобы получить роль»

Ему это удалось.

Я не собиралась бить его по лицу, я знаю, что была не права, мне очень стыдно, что так вышло. Но я всю жизнь считала, что недостаточно хороша, и его жестокие слова так метко и сильно попали в мое слабое место, что что-то щелкнуло у меня внутри. Мне всегда казалось, что я ничего не умею и что как бы я ни старалась, я ни на что не гожусь. Если мой муж это видит, то, конечно же, рано или поздно это увидят и все остальные.

Я ответила не только физически. Я сказала, что прошу развода, потому что хотела отомстить. Если бы он позволил мне завести ребенка, о котором я так мечтала, я бы в тот же миг бросила карьеру, которая, по словам Бена, стояла между нами, но он всегда отвечал одинаково: нет. Он мне во многом не доверял. Мы могли неделями, а то и месяцами жить без намека на близость, как будто я могла забеременеть от случайного прикосновения. Сейчас я до боли одинока.

Я никогда не забуду, что он сказал, когда я выходила из ресторана, не забуду выражения его лица, которое увидела, обернувшись. Не думаю, что это алкоголь ему ударил в голову. Казалось, он говорит всерьез.

Если ты уйдешь, я тебя уничтожу.

Я поднимаюсь на второй этаж, стаскиваю с себя одежду для бега и принимаю душ. Вода слишком горячая, но я не даю себе труда настроить температуру. Я позволяю воде обжигать мою кожу, словно думаю, что заслужила боль. Потом иду в спальню, чтобы одеться на работу. Медленно открываю шкаф, как будто внутри может таиться что-то ужасное. Так и есть. Я наклоняюсь, достаю обувную коробку, которую нашла на чердаке, и, прежде чем открыть крышку, сажусь на кровать. Какое-то время я просто смотрю на содержимое коробки, словно боюсь, что оно обожжет мне пальцы. Потом достаю стопку простых старомодных открыток и выкладываю их поверх постели. Их, наверное, больше пятидесяти. Желтоватый картон теряется на фоне белого одеяла, и неразборчивые слова, написанные черными чернилами на каждой из них, еще больше притягивают мой взгляд. Все открытки одинаковы: те же слова, тот же корявый женский почерк, та же рука.

Я знаю, кто ты.

Я думала, что мы все их выбросили. Не знаю, зачем Бен их сохранил. Наверное, как улику… на случай, если сталкерша появится снова.

Дрожащими руками я складываю открытки обратно в коробку и задвигаю ее под кровать. Прятать правду от себя – все равно что прятать ее от других, просто правила игры в этом случае жестче.

Одевшись, я возвращаюсь на первый этаж и останавливаюсь рядом с огромной охапкой цветов на кухонном столе, к которой приложена крошечная записка со словом «извини». Обеими руками я поднимаю цветы со стола. Моя нога нащупывает педаль огромной мусорной корзины из нержавейки. Крышка послушно поднимается, готовая проглотить мой мусор, и заодно показывает мне свой. Мои руки нависают над корзиной, а глаза пытаются расшифровать, что видят: две пустые бутылки из черного пластика, которых я раньше не видела. Я достаю одну бутылку и читаю этикетку. Жидкость для розжига? У нас даже гриля нет. Я кладу пустую бутылку обратно и сверху запихиваю цветы. Куча лепестков и колючек скрывает все, что находится ниже.

13
{"b":"653842","o":1}