Я кашлянул, подавившись вином. Легионы? Здесь?! Косак смотрел почти равнодушно, по лицу ничего не поймешь… А ведь молодой князь, ровесник Роина, только давно уже привыкший самостоятельно вести дела и всегда добиваться своего. Это у меня все на роже написано, не умею скрывать. Такие как он — с пеленок.
— С кхаями будет война?
Косак небрежно кивнул, продолжая жевать, искоса глянул на меня.
— И с кхаями тоже.
Я сразу не понял…
— Тоже? А с кем еще?
— С ургатами, — не моргнув глазом ответил он.
Я едва не заржал в полный голос — выпитое вино давало о себе знать. С ургатами? Да в своем ли он уме? Как можно воевать с ними?
Косак в упор смотрел на меня совершенно трезвыми глазами. Я икнул. Вдруг понял, что он и не пил вовсе, только подливал другим и вертел полный кубок в руках.
— Как с ургатами?
— А вот так, — его глаза внимательно сощурились.
— Да они понимают вообще…!
Косак кивнул. Он-то точно понимает.
— Думаю понимают. Хотят понять. О том, что илойцы пойдут к Озерам пока не говорят открыто. Говорят, война будет в степях, с кхаями.
— С ургатами нельзя воевать. Это самоубийство! Да если они…
Я прикусил язык… Что говорить, и сам толком не понимал, чем это может закончится. Ургаты никогда не воевали ни с кем… Я попытался представить, как это — шарахнуть молнией в бою! То, что показывал Индра у костра — это ведь так, детские фокусы, забава, не более. А вот если по настоящему… Волосы зашевелились на голове.
Но ведь никто и никогда…
— Однажды, давно, я видел как сражается твой отец, — тихо сказал Косак. — Тогда я был мальчишкой и многого еще не понимал… — он усмехнулся, — но, вот только, после того дня я бы никогда не пожелал встать у него на пути.
Он долго молчал, сверля меня взглядом.
— Ты так умеешь?
Я судорожно сглотнул. А ведь даже не знал как — «так». Нет, ничего не умел. Сказать прямо? Отец погиб слишком рано, я был ребенком, не успел научиться у него ничему… И Самил, отцовский сотник, погиб.
Он говорил — детям такое уметь нельзя, это не игрушки, вот подрастешь… Я давно уже вырос. И до сих пор не знаю даже — что должен уметь. Было как-то не до того. Детские фокусы?
Соврать? Очень хотелось. Но кажется уши уже начинали краснеть… что толку? Я не умею врать, все слишком ясно написано у меня на лице, я не Косак. А если потребуется доказать? И ладно бы опозорится сейчас, за столом, когда рядом почти никого. А если в бою?
Набрал воздуху в грудь.
— Нет, не умею, — сказал твердо.
— Хорошо, — Косак кивнул, поднялся на ноги. — Спасибо за обед.
Я ушел, подальше от всех, и долго сидел, хлопал в ладоши, надеясь…
Не вышло. Стало стыдно.
Глупо! Столько раз раньше пробовал, и так и эдак. Может крови ургашской слишком мало, может не знаю чего-то, чего мог бы знать. Какая разница. Жил я без этого и еще проживу, провались оно!
Нарка тихо подошла, обняла сзади, прижимаясь щекой к моей спине.
— Что с тобой? — тихо спросила.
— Да ничего, ерунда.
Повернулся, обнял, прижал к себе. Нарка смотрела мне в глаза и улыбалась.
…снег падал тихими хлопьями…
* * *
Жили как жили, ровно да гладко. Вскипело мутной пеной и улеглось.
Я уж на все готов был махнуть рукой, забыть, что вроде как князь, и что куда-то на подвиги хотел, на войну. Зачем? Здесь, вдали от Хатоги и от илойских знамен, все это казалось глупостью, детской мечтой, которая не стоит и ломаного гроша. Думал — ну зачем? Бросать все и бежать неизвестно куда, на край земли, воевать неизвестно с кем и неизвестно за что. Да меня и никогда не возьмут, что толку… У меня хватает своих дел и своих войн.
Думал, вот уйду вообще в леса, буду там как вольный охотник, дом свой построю, Нарка, мне детей нарожает, поди плохо! Все шептал ей, крепко обнимая долгими зимними ночами, как хорошо нам будет вдвоем, и она почти верила мне. Почти. Она так хотела в это верить, и так боялась, что однажды уйду. Но кого я пытался обмануть? Себя? А ведь и сам почти поверил в это.
Как жили? Вот опять ходили на орков. Так, по мелочи. Спокойно. Пошли — побили. Добыли трех баранов, подумали, и сожрали сами.
Там банда, всего десять кхаев, что-то зачастила последнее время по окрестным деревням, то овец ночью уведут, то в амбары залезут, а то и вовсе — в курятник. Оголодали, зима-то холодная, а у них, видать, не задалось.
Мы выследили, устроили засаду у Унгайки, за холмом. И к вечеру — тут как тут.
Едут, не таятся, галдят, ржут во всю глотку, краденые бараны блеют жалобно.
Четверых мы сняли сразу, еще на подходе, остальные успели шарахнуться в сторону и рвануться в степи. Двоих подстрелили на ходу, одного из них насмерть. Одного, замешкавшегося, Аронок рубанул от всей души — от шеи, наискось, до подмышки. А четверо ушли. Но ничего, больше они у нас не появятся, догонять не стали. Одного барана кхаи все же утащили с собой, а может и еще чего.
Ничего. Нам тоже досталось. И на жаркое, и на пироги с мясом. Приходили потом мужики из той деревеньки, спрашивали — как, да что. Роин очень натурально разводил руками и уверял, что видеть не видели. Кхаев — да, подстрелили нескольких, а баранов…
— Может сбегли, а? Или кхаи, хрящ им в зад, сами сожрали?
Мужики потоптались, потоптались, и ушли. Глядя на Роина, сложно не поверить в искренность его слов, даже скажи он, что видел как целое стадо встало на крыло, выстроилось клином и дружно подалось в теплые края. Не усомнились бы.
Кхайских лошадок потом продали на базаре, да и добытые ножи-сабли тоже в дело пошли.
Жили как жили.
Вот только в Хатогу приказали явиться, говорят проконсул новый…
* * *
Хатога встретила ледяным ветром и мелким снегом, слепящим глаза. Неуютно и немного не по себе становилось на кривых извилистых, выложенных брусчаткой улицах, знакомых с детства. Все здесь менялось на глазах, росли день за днем илойские постройки, вытесняя старые бревенчатые усадьбы разорившихся бояр, торговые ряды пестрели от обилия чужеземных товаров и чужеземных купцов, илойские солдаты и илойская власть, взамен своих.
— Что надо? — поинтересовались стражники у ворот проконсульского дома, придирчиво осматривая с ног до головы, и еще долго думали, стоит ли пропускать внутрь.
Потом, как обычно, велели подождать — у господина важные дела, и как только освободится, то сразу примет. Я уже к такому обращению привык, кивнул, и от нечего делать принялся слоняться по двору.
Я уже был здесь как-то раз, после смерти отца… но снова поражался размаху и величию — не дом, дворец! Просторный двор в окружении арочных галерей, розовый мрамор ступеней и переливчатое сияние смальтовых мозаик в тени колоннады, бронзовая статуя полуголого хмурого мужика припорошена снегом. Около этой статуи я задерживался каждый раз, гадая, кто бы это мог быть, и за что удостоился чести попасть сюда, но так ни разу не решился спросить.
Прошло не мало времени, прежде чем обо мне снова вспомнили и пригласили внутрь.
— Эй! Иди сюда, — махнул мне рукой черноголовый слуга, зябко кутаясь по уши в плащ. Даже илойские рабы высокомерно взирали на меня снизу вверх, задирая подбородок, и чуть ли не вставая на цыпочки, желая казаться выше. Меня поначалу это страшно бесило, но потом привык и махнул рукой, стоит ли обращать внимание на мелкую шавку, тявкающую у ног.
— Я слушаю тебя, — небрежно кивнул Маэна, новый прокуратор Микои, невысокий седой и поджарый мужчина, лет за пятьдесят, с орлиным носом и пронзительным взглядом темных глаз. Он разглядывал меня со скучающим видом, но за этой скукой хорошо читались железная воля и холодный расчет. На что рассчитывать мне, я даже предположить не мог.
— Ты хотел встретиться со мной, — я расправил плечи, нахмурил брови, выставил вперед челюсть, изо всех сил стараясь придать себе внушительный вид, но судя по легкой ухмылке Маэны — вышло не убедительно. Даже недавно пошедшая в рост густая рыжая борода не делала меня старше и серьезнее. Оставалось только стиснуть зубы.
