– Не знаешь, кто следующий?

– Ты только не волнуйся, – успокаивала меня Рыжая. – Есть у тебя шансы, есть. А то прямо побледнел весь. Смотри, не расхворайся. Уж как-нибудь держи себя в руках.

Оба мы, наконец, улыбнулись.

– Да, – произнёс я, – а кто участвует в жюри, не знаешь?

– Да как не знать, – бодро отвечала Рыжая. – Состав всё тот же, как в оперетте. Мама, папа, жаба, ой, прости… Ларочка.

– Что же за спешка-то у них такая? Тебе не кажется? Куда их чёрт несёт…

– Торопятся? Ну, чтоб не скурвилась, наверное, я так полагаю… Ой, опять прости. Но ты спросил – я ответила.

– Только и всего? Да что же это она – такая ненадёжная?

– Ты что – надёжная!.. Как пистолет Макарова. Просто время такое. Ненадёжное.

– Опять ты про пистолет…

– Да, конечно… Чуть не забыла. Ты ведь у нас ничего такого не знаешь, ну, не готов. А мы, музыканты, народ шустрый… Страстями живём, понимаешь? Страстями. Пойдём. Я всё тебе расскажу.

– Куда? Опять в кафе?

– Нет, что ты! Ни в коем случае. Только ко мне домой. Там у меня всё в порядке, вот увидишь.

Я сомневался очень сильно. Но недолго.

Тогда я был вполне взрослый, поскольку от прикосновения женской руки к своей руке, я ощущал если не гром, так молнию, это уж точно. А хорошенькая рыженькая скрипачка так плотно взяла меня за руку, что всякое сопротивление оказалось бесполезным. Ноги мои ослабли, и я последовал за ней как больничный пациент, которого ведут на какую-то непонятную ему, но очень необходимую для его же пользы процедуру. По дороге оказалось, что Рыжую зовут Светка. Видимо, память моя напряглась в необходимый момент – ведь мы были с ней хорошо знакомы. Так, не запинаясь и не оглядываясь, дошли мы со Светкой до её дома. Оказалось, что живёт Света в общежитии, но не в таком, какие назывались обычно «Шанхай» или «Бомбей в объятиях ночи», а вполне даже приличном, напоминающим недорогую гостиницу. И народа там оказалось немного, кто находился на работе, а кто отсутствовал по причине каникулярного времени. И комната Светкина оказалась вполне пригодной для нашей с ней встречи. Даже шампанское стояло уже на маленьком прикроватном столике.

– Не открывай, – попросила меня Света, – дай, я сначала спрячусь.

Потом сказала, уже из-за шкафа:

– Ну, теперь давай!

Я открыл бутылку, раз она просила, что такого – дело-то знакомое.

– Вот молодец, – обрадовалась Светка, – даже ничего не угрохал. Наливай.

И вышла на свет уже почти без одежды. А когда выпили, сказала:

– Рубашку снимай… – и помогла мне раздеться. Потом, уже в постели, после третьей или четвёртой Светочкиной победы, мы разговорились. Вернее, говорила, в основном, она, а я слушал, находясь в полузабытьи, в полуразмышлении.

– Да, – бормотала Светочка, – он у тебя не маленький… Ты на Лариске обязательно женись. Такой шанс разве можно упустить. Она очень позитивная. Послушная… Домашняя. А тебя на всех хватит, не сомневайся. Как отец Ларискин будешь… Он боевой мужик. Ходок ещё тот, на левую сторону. Никого не пропустит. Дам, я имею в виду. Мать Ларискина тоже… тихая такая… весёлая… Как она это всё переносит…

– Что переносит? – переспросил я. – Всё у них в порядке. И ничего они, наверное, не знают. Мама и Лариса. Что знать не положено.

– Знают, – упорствовала Света, – они уж чуть не месяц все как в воду опущенные. Что-то случилось у них. Или случится. Вот и торопятся как-то Ларисе жизнь устроить.

– Ох, Света, всё ты преувеличиваешь. Молодая она слишком, Ларочка, чтобы жизнь устраивать. А я тем более, только школу кончаю.

– Главное, по годам ты ей подходишь.

– По каким годам… Вы, девушки, если пацанам ровесницы, так, мне кажется, вы в десять раз умнее… Света, ты почему так за неё хлопочешь?

– Так она моя лучшая подруга! Я просто обязана сделать её счастливой. Точнее, вас обоих. И я при вас как-нибудь просуществую. Всё будет в порядке, вот увидишь! Главное, меня слушайся. Не надо дураком быть.

– Вдруг я тебя люблю?

– Фу ты, ну ты, тогда тем более слушайся. Через год поженитесь или через два. Главное – место застолбить. Понял?

– Чего ж не понять?

– Молодец! Красавчик! Действуй тогда. Всё очень замечательно. Будем на связи. Меня чтобы не забывал! Даже не вздумай!

– Света, – сказал я тихо, – такое не забывается.

– Ещё бы, – произнесла Света. – Тогда вперёд. А то у меня завтра репетиция. С утра. Твоя задача жениться, понял? На Лариске. Любой ценой. После будем разбираться!

Я ушёл, весь в неведомых мне ранее переживаниях. И переживал дня четыре на тему: «Кто вообще я есть такой после этого? Почему так?» – до сих пор думаю. Возможно, меня тогда притормозила моя защитная система. Но вывод в ту эру, эру развитого социализма, возможен был только один, думай, не думай: «Я есть то, что есть, и ничего более или менее. Берите, что дают, а то и этого не будет». И на таком позитивном базисе я стал громоздить надстройку, то есть, звонить Ларисе. День звоню – нет ответа. Второй день звоню – нет ответа. На третий день соображаю, что надстройка моя зашаталась, начинаю впадать в тоску. И тут как раз позвонила Светка, да таким серьёзным голосом…

– Как там у вас, – спросила она, – что нового?

– Да чего там нового… Ничего. Всё тихо.

– Скажи, Лариске звонил? – допытывалась Светка.

– Конечно! И многократно!

– И что?

– Ты будешь смеяться. Не отвечает.

– Это ты будешь сейчас смеяться, – изрекла Света, и что-то пробормотала себе под нос, наподобие «дурачина». – Придётся нам с тобой встречаться. Срочно. Прямо сейчас.

Ну что же, я собрался и прилетел. Светка почему-то отстранялась от меня, как от чужого.

– Ты почему ничего не знаешь? – спросила она.

– Да почему я должен что-то знать?! – лёгким голосом вскричал я. – Да кто мне что-то такое рассказывает?

– Как? – удивилась Светка. – А папка твой разве ничего тебе не рассказывает? Он, говорят, у тебя по теме информации специалист.

– Что?! Папка?! Мой?! Это кто тебе сказал?

– Ну, – замялась Света, – многие на эту тему рассуждают. Но ведь случаются между вами всякие разговоры…

– Случаются, – пробормотал я. – Когда его в школу вызывают.

– Ты и газет не читаешь?

– Когда как. У нас сегодня что – политинформация?

– Получается, так. Да будет, Лёша, тебе известно, что у Ларкиного папы неприятности. Большие. И Ларочка в депрессии, вместе с мамой. А тебе бы надо быть сейчас вместе с ними, как-то поддержать, посочувствовать.

– Да я бы посочувствовал, да вот не знаю, как. И по какому поводу. Что у него случилось, не знаешь?

– Полгорода знает, кроме тебя. Ты слышал про малиновый скандал?

– Нет.

– А про малиновое вино?

– Нет, откуда…

– Почитай местную прессу.

– А если в двух словах?

– Завезли в город какой-то малиновый концентрат. И чем-то его разбодяжили – или спиртом, или водкой. Получилось вино.

– И что?

– Ну, кто пробовал – все померли. Причём, из своих, из верхушки. Понял?

– Понял. Сколько народу?

– Пострадало? Четырнадцать человек. Насмерть.

– Так… Кого-то посадят.

– Как минимум. Ты сейчас где должен быть? Возле Ларочки! Нет же, ты тут, со мной прохлаждаешься. Но им было бы с тобой поспокойней.

– Вот интересно, как? Я с ними бормотуху не бодяжил.

– Лёшечка, если ты нас с Лариской хоть немного любишь, то напрягись. Ты очень умный. И на тебя сейчас вся надежда. Прикрой их хоть немного своим присутствием.

– Да есть кому её прикрывать. У неё приятелей куча целая. Я рядом с ними не стоял.

– А я тебя прошу! Понимаешь? Я прошу тебя лично!

– Светочка, только ради тебя. Но имей в виду: если не дозвонюсь – извини. Пусть она сама попытается, хоть разик. Тогда я пойму, что ей нужны наши отношения. А чем я могу быть им полезен – совершенно не понимаю.

– И не надо. Всё потом. А сейчас… целую тебя, Лёшечка, целую…Ты обещал, запомни! – сказала Светочка и исчезла.