Теперь воздержанность Арна обрела для Моргана смысл – зеленые юнцы четырнадцати лет от роду сильнее тушуются во время первого раза, да и боятся, что совершают смертный грех. Сквайр подтвердил его догадку, промямлив слышанную им историю про какого-то мальчишку, которого братья затащили в бордель, и который опозорился, ничего не сумев.

– Когда шлюха рассказала его братьям, что парень расплескал семя, не успев даже лечь в постель, он сделался посмешищем для всей деревни. Но и это не все: тамошний священник узнал про тот случай и предупредил его, что мысль о грехе так же губительна, как и сам грех. Так что ему все равно гореть в аду! Это так и есть, сэр Морган?

Валлиец проворно поднес к губам кубок, чтобы скрыть улыбку. Вот уж чего он совсем не ожидал от этого вечера, так это что ему придется наставлять неоперенного птенца в премудростях плотской похоти. Заказав еще вина, он как мог объяснил Арну, что нет никакой нужды спешить приобщиться к греху. Плоть сама подскажет, когда придет срок, и хотя для мужчины свойственно переживать в свой первый раз, обнаженное женское тело творит просто чудеса, отгоняя прочь тревоги и сомнения. Да, церковь действительно считает блуд смертным грехом, но многие, и в их числе король Ричард, придерживаются мнения, что это грех простительный, и уж точно не такой серьезный, как прелюбодеяние или нарушение обета целомудрия. Услышав про снисходительное отношение Ричарда к блуду, Арн просветлел – для него даже брошенное мимоходом замечание английского короля не уступало авторитетом цитате из Евангелия. Он приободрился еще сильнее, когда Морган напомнил про то, что исповедь затем и существует, чтобы очищать душу.

– Большинство из всех воинов, которых мне приходилось встречать, признает себя грешниками, – продолжал рыцарь. – Прежде чем идти в бой или ступить на палубу корабля вроде «Морского змея», они стараются найти исповедника, чтобы тот назначил им легкую епитимью, а также причаститься. Почему бы тебе не взять с них пример, Арн? – Он ухмыльнулся. – И если Варин и прочие станут донимать тебя сегодня, просто скажи им, что слышал молву, будто все рагузские шлюхи заразные. Это заткнет им рот!

Арн рассмеялся, и вскоре уже весело болтал, пока они приканчивали второй кувшин. Морган пил, слушал и удивлялся превратностям судьбы: вот сидят себе валлийский рыцарь и австрийский парнишка за кубком вина и разговаривают по душам в этой забытой богом портовой таверне, далеко от дома и всего, что им дорого. Воистину пути Всевышнего неисповедимы для простых смертных. Как много крестоносцев покинуло дома и семьи ради Господа и славы, только чтобы обрести могилу в чужих краях. Молодой человек горячо уповал, что Бог неспроста выделил их среди тысяч павших от болезней или сраженных сарацинскими клинками. Он был убежден, что с Ричардом пребывает благословение. Если кто-то и способен доставить их домой, так это Львиное Сердце. Но когда Морган вскинул руку, затребовав еще кувшин вина, Уэльс никогда не казался ему таким далеким, как в тот декабрьский день, когда ранние сумерки опустились на Рагузу.

Соперничество между графом Рагузы и ее архиепископом сделалось еще более острым, когда у них появилась настоящая ценность, за которую стоило состязаться, – расположение короля. Ричард проникся симпатией к архиепископу Бернарду, с восторгом внимавшему его историям про войну с Саладином. Дородный прелат обладал развитым чувством юмора и от души смеялся, когда король в шутку укорял его в неподобающей для служителя Божьего кровожадности. Общество графа Рафаэля оказалось куда менее приятным, потому как его сиятельство отличали напыщенность и словоохотливость. Однако политические соображения требовали поддерживать с ним хорошие отношения, и государь изо всех сил старался поровну делить между этими двумя свое внимание, хотя лишь наполовину в шутку жаловался приятелям, что начинает чувствовать себя костью, которую рвут друг у друга два голодных пса. Страсти вполне могли вырваться наружу во время роскошного пира, устроенного в честь последнего дня пребывания Ричарда в Рагузе. Но когда этот момент наступил, архиепископ Бернард и граф Рафаэль вопреки своему обычаю стали союзниками, объединившись против общего врага в лице настоятеля бенедиктинской обители на острове Ла Крома.

Ричард восседал на помосте вместе с графом, архиепископом, членами большого городского совета и женами оных. По его настоянию аббата Стефануса тоже усадили за высокий стол, тогда как английские рыцари устроились внизу и наслаждались угощением, выгодно отличавшимся от скудных рационов, ждавших их по возвращении на море. Дело дошло до последней смены блюд, жареных лебедей, когда внимание обедающих привлекли громкие голоса. Вскочив на ноги и раскрасневшись, архиепископ гневно указывал на облаченного в черную рясу аббата. Тот тоже отодвинул кресло и встал, явно не намеренный уступать. Морган и Варин не настолько понимали латынь, чтобы уловить суть спора, но с интересом наблюдали, как приор и монахи покинули места внизу и сплотились вокруг аббата, как воины вокруг командира. Вид у них был как у людей, понимающих, что им противостоят намного превосходящие силы, но, тем не менее, готовых сражаться до конца.

Спор достиг стадии, когда все орут, но никто не слушает. Ричард сидел, откинувшись на спинку кресла и сложив руки. Вид у него был скучающий, из чего Морган и Варин сделали вывод, что терпение короля на исходе. Когда он наконец встал и зычно призвал к тишине, друзья с ухмылкой толкнули друг друга локтем. Убедившись, что зал смолк и он находится в центре внимания, Львиное Сердце начал говорить, оборвав графа, попытавшегося его перебить. Когда он закончил, люди стали переглядываться и против воли закивали. Архиепископ выступил в качестве миротворца, шагнув вперед и протянув аббату руку. За это он удостоился осуждающего взгляда со стороны графа Рафаэля, но когда его супруга шепнула ему на ухо пару слов, граф присоединился к этим двоим, и весь зал издал вздох облегчения.

Рыцари Ричарда могли только догадываться о причинах этой стычки, но им пришлось придержать свое любопытство до тех пор, пока пир не закончился. Когда установленные на козлах столы разобрали и в зал вошли музыканты, король спустился и разъяснил спутникам смысл того, что они видели, но не поняли.

– Высокородных граждан Рагузы не обрадовало, что аббат Стефанус и его бенедиктинцы получили такой куш. По их мнению, такую большую сумму разумнее было бы потратить на перестройку городского собора, а не выбрасывать на ветер, возводя церковь, которую не сможет видеть никто, кроме монахов. Аббат возражал, настаивая, что Господь явно выразил свою волю, чтобы возвести храм на Ла Кроме, раз именно там мы ступили на сушу.

– Тебе, государь, вроде как удалось разрешить спор, – заметил Морган. – Обмен оскорблениями прекратился. Но как ты этого достиг?

– Я сказал им, что не против пустить деньги на перестройку собора, но есть два условия. Во-первых, замену должен одобрить папа, ведь в конце концов, это был священный обет. Во-вторых, часть средств пойдет на ремонт церкви в аббатстве. И в качестве утешения для аббата я предложил, чтобы настоятелям монастыря на Ла Кроме каждый год на Сретение разрешали отслужить мессу в соборе Святой Марии в честь их щедрой уступки.

Губы Ричарда сложились в слабую улыбку.

– Единственный способ достичь прочного компромисса, это сделать так, чтобы обе стороны были одинаково недовольны им. В этом случае некоторое разочарование присутствует, однако и те и другие считают мое предложение справедливым, так как и без выгоды никто не останется. Помогло, конечно, и то, что рагузане народ рассудительный. Иными словами, не французы.

Рыцари расхохотались, хотя и понимали, что ничего смешного в этой шутке нет: Ричард никогда не простит французских союзников за весь тот вред, причиненный ими крестовому походу. Варин ухватился за удобный случай, чтобы изложить свою точку зрения.

– Я вот пораскинул мозгами, милорд, – начал он и двинул под ребра Гуго де Невилла, когда тот в притворном ужасе схватился за голову. – Мы все переживаем насчет той лжи, которую распространил о тебе епископ Бове по пути во Францию: что ты в сговоре с сарацинами и никогда не собирался возвращать Иерусалим, и прочий подобный вздор. Но пираты Георгиоса и горожане Рагузы не поверили ему, потому что слышали рассказы возвращающихся домой воинов. Не может ли получиться так, что правда возобладает над клеветой даже во Франции и в Германии?