Но Шейра, вновь застыв без движения, этого уже не услышала,.

***

– Видольд? – окликнул кхан телохранителя, когда перед рассветом откинул полог шатра и вышел, чтобы глотнуть свежего воздуха. Сегодня он проснулся еще до солнца и как ни старался уснуть снова – безрезультатно. Но вот отчего Видольд не спал, а сидел у костра? Телохранитель должен быть отдохнувшим и полным сил, дабы защищать повелителя в бою и не только.

– Видольд! – повторил Элимер и в этот раз воин обернулся. – Почему ты опять не спишь?

– Муки совести, Кхан, не дают мне уснуть, – насмешливо растягивая слова, произнес тот.

– Прекрати глупые шутки! – приказал Элимер, тоже подсаживаясь к огню.

– Я, конечно, слушаюсь, Кхан. Но тогда кто будет тебя смешить и избавлять от чувства собственного величия?

– Если бы я хотел, чтобы меня смешили – завел бы шута, – парировал он.

– А как насчет чувства величия? – улыбнулся воин и тут же, не оставляя правителю времени рассердиться, спросил: – Отчего тебе самому не спится?

– Я не могу спать. Мои мысли сейчас не о моем величии, а о другом. У них, – он кивнул в сторону Антурина, – моя Шейра.

– И что же ты намерен с этим делать?

– Вызволить ее.

– Как?

– Видольд, если бы я знал как, поверь, я спал бы сейчас подобно младенцу. Но я не знаю. И никто другой не знает. Штурмовать крепость нельзя – тогда ее могут убить. Выкрасть? Попробовать можно, но я уверен, что это бесполезно. Аданэй не такой дурак, чтобы оставлять ее без надежной охраны в дюжину воинов. А ты что думаешь? Есть какие-нибудь мысли?

– Нет, Кхан, никаких, – после недолгого молчания покачал головой телохранитель.

– Что ж, значит, выхода нет – придется рискнуть и пойти на штурм.

– Эй-эй, ты бы не торопился. Не смогут же они просидеть в этой крепости вечно, сами вылезут, и штурм не понадобится.

– Вылезут и увезут Шейру с собой? Или убьют? Тебе что же, Видольд, не хочется ее освободить?

– Ну отчего же не хочется? Мне девчонка тоже нравится.

– Кханне.

– Хорошо, пусть кханне. Только ты не волнуйся о ней раньше времени.

– Почему? Иногда мне сложно тебя понять.

– Так это оттого, что негоже нам, простым смертным, занимать думы Великого Кхана.

– Простым смертным? Вообще-то иногда мне кажется, будто ты не так прост…

– Так это ты меня, Кхан, еще пьяным в хлеву да со свиньями не видел! – расхохотался воин.

– И не желаю видеть. Прекрати зубоскалить.

– Я-то прекращу, только тогда мы оба от тоски да тревоги скиснем, – неожиданно серьезно отозвался Видольд. И еще серьезнее добавил: – Сдается мне, ничего дурного твой брат с твоей женой не сделает.

– Откуда знаешь?

– А я не знаю. Просто ощущение такое. А мое чутье, знаешь ли, не раз мне самому жизнь спасало, да и ребятам моим. Еще с той поры, как я разбоем промышлял. Привык я ему доверять, Кхан. И сейчас оно мне говорит, что все само собой сложится.

– Я не могу ждать, пока сложится. Она там, наверное, с ума сходит. Аданэй наверняка поведал ей о моей якобы смерти.

– Да, это плохо. Этак она с тревоги и от бремени раньше времени разрешится…

– Надо как-то ей сообщить.

Видольд помолчал и вдруг воскликнул:

– Дутлы мы с тобой, Кхан! Как есть дутлы! Серые твои на что?!

– Верно… – удивился Элимер, недоумевая, как он сам до этого не додумался. Серые способны на многое. Вызволить Шейру они не сумеют, а вот передать ей послание – вполне. Некоторые из них остались в Антурине, а некоторые – здесь, при его войске. Они сумеют связаться друг с другом, у них полно хитростей, не известных даже ему, кхану.

– Есть только одна проблема, – продолжил телохранитель. – Шейра не умеет читать.

– Не умеет. Но у айсадов тоже есть свои символы. Некоторые из них, самые простые, она мне показывала.

Элимер достал лежащую в куче дров ветку, кинжалом отщепил от нее плоский кусок и, низко сгибаясь, коряво вырезал на нем незнакомыми большинству людей знаками: "Я жив. Шакал не знает".

***

Следующие дни тянулись для Шейры словно один бесконечный, она не знала сколько прошло времени, просто не ощущала его, не отличала утро от ночи. Единственной границей, еще хоть как-то разделяющей сутки, оставались моменты ее пробуждения от краткой неспокойной дремы, в которую айсадка периодически впадала. И с этого пробуждения вновь начинался кошмар реальности. Шейра ненавидела просыпаться, ненавидела миг перехода из сна в явь, когда долю секунды не осознавала себя и даже могла проснуться в хорошем настроении благодаря какому-нибудь светлому сновидению; но тут же болезненная вспышка в голове сметала последние остатки дремоты, и возвращалось воспоминание: Элимер умер.

Элимер! Умер!

И "Нет! Нет, не может быть!" – как заклинание.

Она почти не ела. Почти – потому что все-таки осознавала необходимость пищи, нужной не ей – ребенку, которого она обещала родить здоровым и сильным. Ибо сын Элимера не может, не должен быть иным.

Шейра через силу откусила ломоть пресной лепешки, еле-еле прожевала, а остальное отложила в сторону. Ей казалось, что если она проглотит еще один кусок, ее стошнит. Зато Отрейя с аппетитом съела все, что ей принесли, и теперь краем глаза косилась на тарелки Шейры.

– Эй, кханне, – бросила она, – если ты не будешь, может, я возьму, а?

Не услышав ответа, Отрейя, поглядывая на Шейру, взяла ее тарелку и даже недоеденный кусок лепешки, в который тут же вгрызлась, одновременно продолжая болтать.

– Хотя тебе бы самой получше питаться. У тебя все ж ребенок будет. Если сама не хочешь, так хоть его не обделяй, – трещала она, не переставая жевать.

Отрейя оказалась не злопамятной и успела забыть о том, что пару дней назад Шейра разбила ей лицо. Уже тогда, спустя несколько часов, она снова начала верещать и задавать вопросы, не обращая внимания, что айсадка ее не слушала, а вопросы так и оставались без ответа. А может, ей просто овладела скука, и болтала она единственно для того, чтобы слышать звуки собственного голоса.

– Ну, так у нас возле дворца был такой пруд, – повела Отрейя рассказ, в смысл которого Шейра не вникала, воспринимая его как надоевший, но неизбежный фон, пока девушка не вскрикнула: – Ой! Проклятье, из чего они его делали, я чуть зубы не сломала!

Затем на какое-то время образовалась тишина, сопровождаемая только непонятного происхождения возней. Это Отрейя начала с интересом отщипывать от лепешки маленькие кусочки, пока в руках у нее не образовалось что-то темное.

– Деревяшка? – изумленно воскликнула она. – И знаки какие-то непонятные. Как она сюда попала? Эй, ты только посмотри! – она подбежала к Шейре и сунула свою находку прямо той под нос.

Айсадка нехотя подняла глаза, и взгляд ее уперся в символы. И замер. Кажется, даже дыхание перехватило. Грубо нацарапанные на коре слова огненными знаками выжигались в мозгу. Символы айсадов. Сердце заколотилось, и Шейра не смогла усидеть на месте, она вскочила, выпрямилась, а взгляд ее устремился куда-то дальше стен комнаты, дальше даже стен крепости. Горящий, одержимый взгляд. Удивительно, как две коротких фразы перевернули мир! Две, всего лишь две фразы: " Я жив. Шакал не знает", – и мир разлетелся на тысячи маленьких кусочков, чтобы вновь соединиться и возродиться. И как будто что-то прорвало внутри, как будто бурный поток в половодье, неумолимой силой сметающий все со своего пути, хлынули слезы. Теперь уже – радости.